Мечта о романе

Михаил Иванченко

Мечта о романе

Денис снова молчал. Он просто стоял на краю тротуара у автобусной остановки «Завод “Агросонсексмаш”», уставившись не на дорогу, а на мутное, заляпанное отпечатками пальцев и невнятными граффити стекло. Он застыл в позе вечного ожидания, спиной ко мне, тонкий, как спичка в своем потрепанном ветровке, которую неустанно носил десятом классе. Его профиль был острым и бледным, как вымытая кость, лишенная плоти и жизни. «Денис, – начал я, чувствуя, как привычная фрустрация, густая и кислая, подкатывает к горлу, смешиваясь с запахом выхлопов проезжающих автомобилей. – Помнишь, я говорил… Насчет Апполинарии. Если ты появишься…». Он медленно, будто шею его смазывали ржавым маслом, повернул голову. Глаза – пустые, как две высохшие лужицы после дождя, в которых не отражается даже хмурое питерское небо. «Иди и занимайся с ней любовью», – выдавил я заклинание, чувствуя всю нелепость и кощунственность этого ритуала, превращающего призрак лучшего друга в посыльного для моих похотливых фантазий. «Занимайся любовью, Денис. Это приказ. Ключ. Пароль. Что угодно». Он дернул ухмыльнулся с видом собственного превосходства – скептически, по-старинке, тот самый знакомый жест, – и растворился в серой массе людей, высыпавших из подъезжающего автобуса №127. Как будто его и не было. Как будто это был просто еще один зомби в синей или серой спецовке, возвращающийся на наш проклятый «Агросонсексмаш» после обеденного перерыва в унылом кафетерии «Восток», чтобы до самого вечера вонять машинным маслом, металлической стружкой и кислым потом.

Давно мне уж не снилось ничего цельного и интересного, что зацепило бы за живое, выдернуло из рутины хоть на миг после пробуждения. Жизнь была довольна насыщенна меж тем событиями уровня «прорвало трубу в цехе №3» или «мастер Петров опять нажрался в обед». И вот – я постыдно влюбился. Или дал себя соблазнить. В замужнюю женщину. Апполинарию. Она первая заметила меня в этом людском муравейнике, я стал замечать, что регулярно ловлю на себе ее взгляд – не рассеянный, не скользящий мимо, а целенаправленный, изучающий. Кольцо при этом тускло поблескивало на ее миниатюрном безымянном пальце левой руки. Она старше меня – факт, добавлявший пикантности и чувства запретности. Когда я, наконец, поддавшись этому немому давлению, игриво проявил ответный интерес – задержал взгляд чуть дольше обычного, позволил уголку губ дрогнуть в полуулыбке, – она шокировалась и отстранилась мгновенно, будто дотронулась до раскаленной плиты. Что ж, похвально. Видимо моральные устои крепки. Но я остался в неудовлетворенных дурачках. Обманутым ожиданием. Как будто мою эрекцию, эту готовую к действию плоть, употребили в качестве ложечки для обуви – тупым, неэффективным, совершенно негодным инструментом для решения задачи, к которой он не предназначен. Она стала мне иногда сниться. Сперва – обрывками. Ее профиль в окне автобуса. Спина, уходящая по заводскому коридору. Тогда я придумал следующий компромисс – заняться с ней сексом во сне. Взять реванш в царстве Морфея (хоть гдето). Но каждый раз видение было слишком уж изоморфно нашим реальным отношениям, что мы не доходили до столь интимного взаимодействия. Вечно что-то вмешивалось: внезапное появление начальника цеха Кузнецова с его вечным «Чё стоим?!», абсурдная смена локации с заводской раздевалки на школьный класс или просто – жуткий, парализующий стыд, накатывавший прямо во сне, ледяной волной, заставлявший меня просыпаться с сухим ртом, бешено колотящимся сердцем и чувством глубокого унижения. Я задумался над властью над снами. Два раза мне приснились сны, которые я легко преобразил в весьма достойные рассказы. Теперь я мечтаю о таком, из которого я смогу сляпать роман. Но думаю, такой долгий я не запомню, а может он вообще не сможет поместиться, хотя во сне времени как будто хоть отбавляй… но все мы в них ничего не сознаем, только реагируем. Если задуматься, то проснешься. Много лет назад у меня был показательный сон – тропический остров, бирюзовый океан, белый песок. На пляже я встретил Риту Штерн, ту самую еврейку из параллельного класса, которая, по уверениям ее подруги Лены, была в меня влюблена до икоты в восьмом классе. В какой-то момент я понял, что сплю. Будучи фрустрированным девственником, сжатым тисками юношеского гормонального урагана, я подумал: «Было бы здорово, если б она прямо здесь, на песке, сделала мне минет». Четко сформулировал желание. И картинка немедленно погасла, ушла в черный бархатный цвет с мерцающими, как далекие звезды, огоньками, напоминавшую грязную палитру с уроков ИЗО. Теперь-то я имел какой-никакой сексуальный опыт за плечами – несколько неловких студенческих связей, брак, больше похожий на деловое умеренно взаимовыгодное сожительство. Поэтому я закономерно рассчитывал на больший успех в управлении ночными грезами. Но сны об Апполинарии упорно сопротивлялись моим попыткам взять их под контроль. Как и само навязчивое желание ее обладать. Я пробовал «заказывать» сценарий перед сном, часами лежа с закрытыми глазами в нашей с женой спальне под спорадический храп супруги, визуализируя каждую деталь: мнимый запах ее духов, шероховатость ткани ее юбки под моей ладонью. Но сон приходил своим чередом, игнорируя мои тщательно выстроенные декорации, подсовывая вместо желанной близости все новые, изощренные формы неудачи и фрустрации.

Именно тогда я задумался над властью над снами всерьез. Не просто как над источником сюжетов, а как над инструментом осознанного бытия. Два раза мне приснились сны, которые я легко, на одном дыхании, преобразил в весьма достойные, как мне казалось, рассказы. Один – про стариков, которые куда то едут в постапокалиптическом мире. Другой – таинственное убийство, пошедшее не по плану и где я оказался попеременно в роли заговорщика и жертвы. Их даже напечатали в паре невзрачных сетевых журналов. Теперь я мечтал о сне-гиганте, из которого я смогу сляпать целый роман. Не сборник виньеток, а монументальное полотно. Ибо его уже можно будет напечатать и продать, а это есть первый, самый важный шаг, чтобы уйти со скучной работы, с этого «Агросонсексмаша», и заниматься только фантазированием и формализмом, как презрительно называл мое писательство мастер Кузнецов, откуда то о нем прознавшем (значит и Апполинария может узнать?). Разница не такая уж большая, только что надо мной не будет столько командующих мудаков, не надо будет ездить в метро в 7 утра, толкаясь локтями в давке, вдыхая миазмы усталого человечества. И вроде как ощущение, что делаешь что-то ценное, передаешь таинственную эстафету, а не просто отчужденно крутишь гайки в бесконечной цепи производства картофелеуборочных комбайнов, которых никто не покупает. Наяву же с сюжетом определиться я не могу. Все схемы, сказки, архетипы – наводят тоску. И как будто нет разницы, какую выбрать – детектив, фэнтези, любовный роман – и поэтому то и выбрать не получается. Не работает желание в эту сторону.

Спустя года мне таки сделали минет. Моему члену было тепло во влажном, нежном рту, язык приятно дразнил уздечку, а когда его брали целиком, возникало ощущение какой-то наполненности и гармонии, как будто ему там самое место. Почему же во сне, где я должен быть всемогущ, я не могу повторить этого с Апполинарией?

Периодически мне снится давно умерший друг – все скучно решили, включая его мать, что он совершил самоубийство. Он же – по его признанию, оставленному мне в смятой, прожженной сигаретой записке, подсунутой между страниц учебника алгебры – писал, что просто устал. Устал от этой вечной долбежки в груди, от стука, который никто, кроме него, не слышит. Был Денис парнем нервным, порывистым, необычным – выбивался из серой массы одноклассников своей язвительностью, внезапной жестокостью и столь же внезапной сентиментальностью. Тогдашний мой лучший друг. И более близкого, по-настоящему близкого, у меня с тех пор не появлялось. Окончательных причин его последнего в жизни поступка я не знал, как не знала их и его безутешная мать, которая, в отличие от меня, знала способ самоубийства.

Каждый раз во сне я удивляюсь, что он все-таки как-то выжил, а я и не могу припомнить как именно. Давно уже распознав эту навязчивую тенденцию моего подсознания и от нее утомившись до тошноты, я решил вынести из нее хоть какую-то пользу и сам себе наказал: если уж я встречу его опять в этом ночном мареве, то нужно идти искать Апполинарию и заниматься с ней любовью. Поставить призрак на службу живой (еще) страсти. Использовать своего внутричерепного Дениса как ключ к двери, за которой маячила желанная внутрисердечная Апполинария. Ритуал управления хаосом сна через другой хаос – призрак друга. Абсурд, достойный Кафки или наших заводских инструкций по технике безопасности.Еще один странный механизм я уловил – стоило ей куда-то пропасть из поля моего зрения в реальности (ушла на удаленку? заболела?), как частота ее появлений в снах резко возрастала. Здорово! До странности мало власти мы имеем над своими собственными снами, до того, что уместно предположить, что нам их кто-то другой показывает. Не мы их смотрим, а нам их транслируют. Мозг? Но кому? Как может он столь искренне, столь изощренно обманывать сам себя? Не хотелось перегибать палку в сомнительном деле манипуляции снами, все эти техники осознанных сновидений, о которых трубят на каждом углу, – я и слышать о них не желал, фальшак. Я лучше сделаю с реальностью все необходимое, приложу все свои силы, дабы заполучить нужное видение путем манипуляциями с реальностью. В конце концов, ценность снов явно недооценена в нашей утилитарной, приземленной жизни. Наш потенциальный секс в реальности очевидно не стоил всех рисков – сплетен, ядовитых пересудов в курилке, возможного скандала, ее увольнения или моего/ее, семейного краха с непредсказуемыми последствиями. Однако ж сам этот секс, в любой его мыслимой форме, коронирующий от полугодового высокого напряжения, эту пляску взглядов и недоговоренностей, уже перерос для меня в нечто большее, чем просто биологический половой акт. В нем была заложена совершенно другая степень власти и воли, на кою в животном мире и не все люди способны. Иметь власть и волю, чтобы эта гордая, независимая, красивая женщина шла на все ради моего ублажения. Именно так. Чтобы ее стальные, всевидящие глаза теряли фокус, туманились от страсти, а миниатюрное, пышное тело полностью отдавалось моему контролю. Секс как единственно возможная форма подлинного контакта в этом мире масок. Я стал гадать – какое необходимое и достаточное взаимодействие обеспечит ее появление во сне? Там бы я занялся с ней сексом без всяких последствий, как в чистой лаборатории желания. И почему ее присутствует до сих пор столько скромно, тогда как в моих фантазиях она максимально естественна и органична?