Союз пяти королевств. Прости меня, Луна

– Теперь, думаю, не будет, – царевне стали понятны редкие отлучки няньки «погостить у родни».

Искра в недоумении подняла глаза.

Чтобы уйти от ответа, ругающая себя за неосторожность Стелла тут же задала волнующий ее вопрос:

– Искра, скажи, а зачем мы здесь? Для чего монахини собирают одаренных детей по всем уголкам мира?

«Наверняка есть причина, и очень серьезная, раз настоятельница на долгие годы превратилась в простую няньку».

– Монастырь – наш последний приют, – Искра, встретив ясный взгляд Луны, снизошла до объяснения. – Одаренных нигде не жалуют. Разве тебе было просто?

С этим утверждением царевна согласилась. Непросто ей жилось, совсем непросто: люди всегда боятся того, что не могут объяснить.

Между тем новая знакомая закатала рукав и дунула на открытую ладонь. Яркий огонь, появившийся из ниоткуда, заставил Стеллу отпрянуть. Искра сжала пальцы в кулак, и лепестки пламени исчезли, не оставив и следа.

– Видишь, как легко у меня получается? А до того, как меня научили справляться с огненным даром, я мельницу со всем свезенным с полей зерном спалила. Спасибо дядьке Сагдаю, отбил меня у деревенских.

– Так ты была крестьянкой?

Искра поджала губы.

– Тебе не надо знать, кем я была. Теперь мы обе никто и пришли из ниоткуда. Я – Искра, ты – Луна. И чем быстрее ты прекратишь вспоминать былое, тем легче будет освоиться в новой жизни.

«Я – Луна, я – Луна, я – Луна…» – шептала царевна, а рука так и тянулась к кармашку на платье, где лежал сложенный вчетверо карандашный портрет принца Генриха Эрийского.

ГЛАВА 6

Поздней ночью в той комнате, где Искра беседовала с царевной, загорелся слабый огонек свечи, тщательно прикрываемый ладонью. На дворе вновь разыгралась буря, и хотя в помещении не было окон, пламя трепетало и грозилось погаснуть.

Скрывающий лицо под капюшоном подошел к столу, распахнул нажатием тайной панели дверку и достал из открывшейся ниши тяжелую книгу. Тени плясали на ее чистых страницах, однако палец, которым ночной посетитель водил по невидимым строкам, явно давал пищу для ума, поскольку губы шептали то, что должно было оставаться скрытым для чужих глаз.

– …Камень, Кнут, Осока, Сокол, Ветер, Лилия, Стрела…

Страница с хрустом перевернулась.

– Змей, Лоза, Куница, Ворон…

Легкий выдох, и палец замер на месте.

– … и последняя Луна.

На стене тикали часы. Их звук разбавлял напряженную тишину, царившую в комнате, где все вещи говорили о том, что их хозяйка натура властная и строгая. Дорогие шкафы из столетнего дуба высотой под потолок, на стрельчатом окне плотный занавес, который при желании наглухо отрезал бы обитателей помещения от внешнего мира, массивный подсвечник на массивном же столе, а за ним единственное кресло – верная примета того, что собеседник, если уж попросит аудиенции, вынужден будет стоять.

– Кто те двое? – Мякиня ждала ответа от младшей сестры, только что вошедшей в кабинет. Сведенные к переносице брови, напряженные руки на поручнях кресла и неприкрытое недовольство на лице настоятельницы заставили Добрю втянуть голову в плечи.

Теперь няньку царевны трудно было узнать. Вместо платья из мягкой ткани, меховой душегрейки и накрахмаленного фартука, просторный балахон из серого сукна. На голове поверх платка, прячущего волосы, второй, тяжелый, расшитый черными атласными лентами и бисером, с приподнятой надо лбом жесткой складкой, которая делала наставницу солиднее и выше ростом.

Добря прижимала к себе книгу и ступал робко. Ношу на стол не положила, а уронила – не совладала с трясущимися руками.

– Вот, здесь все написано. Сама принимала.

– Тебе было велено книгу держать в моем кабинете, а не где–то там у центральных врат. Не дай Всевышний, кто прочтет ее, – Мякиня сверлила взглядом сестру. Та же, наоборот, глаза опустила, смиренно сложив на животе руки.

Ох, как права была настоятельница!

Хоть и прятала Добря записи, как ей казалось, надежно, но все равно не уследила. По свежему запаху воска заместительница наставницы догадалась, что совсем недавно кто–то чужой находился в ее комнате и доставал из тайника книгу – плашка над нишей до конца не задвинулась. Но как об этом рассказать сестре? Не лучше ли сначала проследить, кто из обитателей монастыря наведывается в секретное место?

– И встречать одаренных следовало самой, а не перепоручать важное дело воспитаннице, – Мякиня от досады хлопнула ладонью по столешнице. Сестра втянула голову в плечи.

– Так не успевала я. То одно, то другое, – торопясь оправдаться, Добря, в противовес старшей родственнице, чеканящей слова, говорила скороговоркой. Иногда ее голос становился так высок, что настоятельница морщилась. – Вот, к примеру, в день, когда привезли Кнута, кровопийца объявился. Из–за него в Лебяжьем озере купеческая дочка утопилась. Я пыталась ее к жизни вернуть, – Добря сглотнула. Рот пересох, но она и не подумала налить себе воды из стоящего на столе кувшина. – Но так трудно заставить стучать сердце, коли оно растерзано окаянной любовью.

– Кровопийцу хоть изловили?

– Нет, затаился.

– Так что с теми двумя?

Дрожащий палец с коротко обрезанным ногтем ткнулся в строку, на которой только сестры могли увидеть настоящее имя воспитанника.

– Саардис? – переспросила Мякиня.

– «Уходящий в никуда».

– Почему ты так решила?

– Он проявил свой дар на большаке в трактире «Хитрый лис», где его и заприметили. Пытался еду своровать.

– Побили? – Мякиня знала крутой нрав трактирщика и его постояльцев – охотников да контрабандистов, промышляющих добычей редких животных и золота.

– Не успели. Он взмахнул рукой и исчез, – в подтверждение слов Добря сделала резкий пасс, изображающий открытие портала.

– Неужто из бахриманов? – Мякиня от удивления подняла бровь.

Нечасто после разгрома гнезда женоненавистников из Сулейха, случившегося более двадцати лет тому назад, можно было встретить мага, не боящегося пройти дорогой бахриманов. Сразу после окончания войны по всем пяти государствам, входящим в Союз, были расставлены ловушки, распыляющие тех, кто применял магию перехода. Так эрийцы во главе с наследником пытались защититься от нелюдей, втирающихся в доверие и планомерно уничтожающих семьи своих жертв – несчастных женщин, которые после рождения сыновей тоже покидали мир живых, оставив безутешных вдовцов при власти и богатстве. Если бы не история со Свон, ныне жены принца Эдуарда, которая тоже попала в лапы зверя из Сулейха, правители государств не сразу бы хватились, что на землях благочестивых вассалов развернули свои сети враги. Власть и деньги – вот те два идола, которым поклонялись бахриманы, желающие шаг за шагом покорить мир. Не все оставшиеся в живых маги знали, что через пятнадцать лет убивающие их ловушки были уничтожены. На беспрецедентный поступок союзники пошли сразу после того, как Петр, граф Пигеон – воспитанник Свон и Эдуарда, сын именитого бахримана и родовитой эрийки, попал в Лабиринты.

«Поистине все в мире перевернулось, коли отпрыск правящей верхушки Сулейха женат на внучке Артура Пятого» – подумала настоятельница, вспомнив, что и царевна Стелла должна была войти в эту королевскую семью. Только глухой не слышал о нашумевшей истории возвращения принцессы Роуз, сестры Генриха, из Тонг–Зитта, куда утащил ее будущий муж.

– И как гонимый Саардис выжил?

– Отец прятался с ним на болотах. Наши потом дом на сваях нашли. А как старший маг в силу возраста и болезней отправился к праотцам, младший подался на тракт. Грабить не умел, промышлял мелким воровством, боясь далеко уходить от логова. Вдруг где еще смертельные ловушки остались?

– И как вы его вытащили?

– А это Ветру спасибо нужно сказать Он развесил по всем трактирам обращение к бахриману. Мол, поможем выжить, приходи в монастырь.

– А второй?

И вновь короткий ноготь скользнул по странице, останавливаясь на невидимой строке.

– Шелль. «Потерявший крылья».

– А этого как нашли? Что, действительно с крыльями был? – слова настоятельницы звучали скептически. Хоть и ждали в монастыре пятерых из «Кулака» более тысячи лет, ни она, ни Добря не представляли, кто на самом деле войдет в пятерку. И если «Уходящим в никуда» мог стать любой мальчишка, сбежавший из дома, то «Потерявший крылья» должен был, по разумению сестер, эти самые крылья иметь. Ведь нельзя потерять то, чем не обладаешь? Хотя и здесь существовала особая закавыка: разве нельзя сказать об отчаявшемся, поникшем человеке, что он потерял крылья?

«Ох, слишком мало мы знаем! Если бы не пожар, случившийся более шести веков назад и уничтоживший почти все тайные знания, нам было бы гораздо легче собрать участников пророчества».

– А не было никаких крыльев, – пожала плечами Добря. – И вовсе не искали мы его. Он сам нам на голову свалился.

– Как так?

– Ну, сначала мы услышали доносящийся откуда–то с неба трубный рев, переходящий в истошный крик. Я испугалась до жути. А потом в колодец на внутреннем дворе рухнул человек. И если бы не вода, разбился бы насмерть.

– А как он в небе оказался?

– Говорит, что родом из красных драконов. Сын какого–то капитана Шоттса.

История о расе оборотней, скрывающихся в Лабиринтах, сделавших королевство Тонг–Зитт огромной тюрьмой, после победы Союза стала знакома чуть ли не каждому. Разгневавшийся древний бог Гаюрд, которого выпустила на свободу дочь эрийской венценосной четы Роуз, лишил крыльев красных драконов, отличавшихся особенной кровожадностью, сделав их простыми людьми.

– Наш Шелль летел в группе разведчиков в столицу Эрии, пока их королева громила остров Пигеон. Там и нашла, мерзавка, свою смерть. Все говорят, что Роуз отчаянно защищалась, когда Лолибон Великая пыталась ее убить, но сама же напоролась на свой кинжал. Врут. Ее спящую убил бреужский принц, а потом подставил Роуз…

– Без подробностей, пожалуйста, – Мякиня поморщилась. Предательство трусливого принца замалчивалось союзниками, но ей ли не знать правду? Руфф последний человек, кому она подала бы руку. Поганец. – А остальные драконы из той группы? Они что?

Добря печально вздохнула.

– Не всем так повезло, как юному сыну Шоттса. Они как раз над скалами летели. Мы похоронили разбившихся насмерть у Мавкиного болота. Иноземцы все ж таки. Наши побоялись их на монастырский погост класть. Мало ли, вдруг станут такими же, как утопленницы с Лебяжьего озера? А тут на тебе, громи монахинь и их воспитанников – всего лишь одна стена и никакой особой защиты…

– Ну, особая–то есть, просто о ней незачем посторонним знать. Но ты права. Сейчас всякого ожидать можно, – согласилась настоятельница. – Хватило бы времени найти последнего из пятерки.

– Сестра, а тебе не кажется странным, что в этот раз в «Кулаке» женщина? Ведь сколько раз пятерка собиралась, но женщина в ней отродясь не упоминалась. Я все «Сагрийские хроники» проштудировала, ни разу не встретила, чтобы о ком–нибудь говорили «она». Может быть, мы ошиблись, и где–то в другом месте растет бастард, в ком королевская кровь смешана с колдовской?

– Думаешь, я зря столько времени в Лунном дворце провела? – настоятельница подхватила трущуюся об ноги кошку. Пальцы бывшей няньки зарылась в пушистую шерсть. – Я каждую королевскую династию мира до седьмой колена изучила, все побочные ветви перебрала, ни одного бастарда не пропустила. Я знаю поименно даже тех, о ком их знатные отцы не догадываются.

– А у меня закралось сомнение, что мы напрасно вычеркнули из списков Петра Пигеона. Смотри, его родители – маг из Сулейха, ходящий дорогами бахриманов, и графиня Леоль, чья ветвь когда–то отошла от королевского древа. Королевского! Как ни крути, в нем течет голубая кровь эрийцев.

– Петр не бастард, брак Халида и Леоль подтвержден записями в храмовой книге, – Мякиня откинулась на спинку кресла и устало зевнула, прикрывая рот ладонью. Кошка, лишившись внимания, недовольно завозилась, что заставило хозяйку вновь вернуться к мерному поглаживанию животного. – Я же говорю, каждого отпрыска королей с пристрастием рассматривала. Нет другого варианта, наш бастард – Стелла.

– Она теперь Луна, – Добря ткнула пальцем в последнюю запись.

Нет, не шли царевне серые одежды. Узкое личико обрамлял грубый платок, спрятавший волосы, которыми Стелла заслуженно гордилась, из–под длинных рукавов видны лишь кончики пальцев, хламида, заменившая платье, делала ее фигуру и вовсе бесформенной. На ногах шерстяные чулки и невысокие сапоги из валянной шерсти – ни тебе застежки, ни хоть какого–нибудь каблучка. Пугало–пугалом. Вместо привычных колец с самоцветными каменьями – простое, с выгравированными по ободу охранными рунами. Его монахиней, выдававшей одежду, было велено не снимать.

– А у тебя глаза красивые. Синие–пресиние. Особенно когда плачешь, – на противоположной кровати, заправленной шерстяным колючим одеялом, сидела еще одна монастырская воспитанница. Ее звали Лилией.

– Я не плачу. Совсем нет, – Стелла сделала вид, что возится в сундучке, в котором хранились гребень, зеркальце и прочие мелкие вещицы, что могли пригодиться в уходе за собой.

«И в самом деле, что со мной происходит? Разве я была такой плаксой прежде? Разве это не я сбегала из дворца, чтобы с деревенскими мальчишками удить рыбу, плескаться в холодной реке, припустить с шиком в разговоре ругательное слово, за которое мачеха уничтожила бы одним взглядом?»

– Мне просто пыль в глаза попала, – для подтверждения слов царевна громко чихнула.

Еще во дворце Стелла научилась держать удар, но события последних дней основательно расшатали ее уверенность в себе. Сначала от нее отказался жених, потом подвел отец, ну а после неприятно удивила няня, оказавшаяся вовсе не той доброй старушкой, что попустительствовала проказам воспитанницы. Привычный мир рухнул, а в новом Луна себя еще не нашла.

– Ага, – соседка, приготовившаяся ко сну, а потому скинувшая с себя неприглядные серые одежды, оказалась милой пампушкой с гладкой кожей и чудесными светлыми волосами, что красиво рассыпались по белым плечам. Она запрыгнула на кровать и натянула одеяло до самого носа. Помещение не отапливалось, но царевна, занятая переживаниями, холода не замечала. – Когда меня привели в монастырь, мне тоже все время пыль в глаза попадала.

– А ты почему оказалась здесь?

Лилия сморщила нос.

– Ты, Луна, пожалуйста, не обижайся, но я не хочу об этом рассказывать. У нас вообще не принято расспрашивать о личном. А ведь дар и все, что с ним связано, личное, правда? – сказала и поспешно задула свечу.

– Правда. Извини, – если бы не темнота, Лилия заметила бы, как густо покраснела царевна. И кто за язык дернул? Ей тоже не хотелось бы рассказывать, что она монстр, причиняющий людям боль. Хорошо, что в соседке нет черноты, а значит, к ней она может прикоснуться. Когда–нибудь. Если, конечно, та позволит, взять, к примеру, за руку, или обнять.

– Ты не робей, – Лилия перешла на шепот. – Скоро освоишься и перестанешь думать о прежней жизни. Здесь интересно. Вот если бы еще не заставляли носить эти ужасные балахоны, то вообще было бы здорово.

– А здесь много таких, одаренных?

– Я думаю, много. Только я не всех знаю. Пойди, разберись, кто одарен, а кто просто в монастыре служит. Знаешь, – Лилия завозилась в кровати, отчего та заскрипела, – тут есть двое парней, из–за которых все девчонки перессорились. Один работает в лаборатории, другой в библиотеке…

Стелла поднялась на локте, чтобы лучше расслышать, что ей шепчет соседка.

Парни… Вокруг царевны всегда находились либо пожилые люди, либо сверстники, которых парнями–то никак нельзя было назвать. Стелла почувствовала себя взрослой лишь однажды, когда ей торжественно объявили, что она стала невестой эрийского принца. Даже пыталась вести себя иначе: ходила степенно, говорила тихо, взяла в руки заброшенную вышивку… Настроя хватило на два дня. Ровно до того момента, как появился Чиж и позвал в лес:

– Мы нашли капканы, которые расставили браконьеры! Айда зверье спасать!

«И как сами не попались в те ловушки? – царевна улыбнулась своим мыслям, вспоминая, как они бежали с диким криком от злодеев. Нянька потом целую неделю лечила рваную рану на колене. – А я ведь даже не почувствовала, что штанина порвалась, и кровь в сапог натекла. След, наверное, до сих пор виден».

Стелла пощупала выпуклый шрам, оставленный обломившейся веткой.

– Так вот, – Лилия продолжала шептать, – на Лозу Стрела глаз положила. Но он так себе, на мой взгляд худосочный какой–то. А вот Ветер… Ветер, это да… – соседка мечтательно вздохнула. – Только возле него Осока все время вьется. Поэтому не вздумай даже вид показать, что тебе кто–то из парней понравился. Девчонки со свету сживут.

– Не сживут. Я парнями не интересуюсь, – царевна сунула ладонь под подушку и нащупала рисунок бывшего жениха. – Совсем.

– А сколько тебе лет? – в голосе Лилии слышалось сомнение.

– Тринадцать.

– А! Ну да. Ты еще маленькая. А мне вот скоро пятнадцать и знаешь, как щемит здесь, когда я смотрю на Ветра? – опять возня под одеялом.

«За сердце схватилась», – догадалась Стелла.

– Он такой… такой…Ты спишь, что ли?

Царевна не ответила. Она опять плакала, хоть и клялась сама себе совсем недавно, что перестанет рыдать по всякому поводу. Что такое щемит сердце, Стелла прекрасно знала, несмотря на свои тринадцать лет.

ГЛАВА 7

Ветер…

Царевна откуда–то знала, что идущий ей навстречу человек и есть Ветер.

Стремительное движение, бьющие по голенищам сапог углы длинного плаща, развевающиеся темные волосы, блуждающая на лице полуулыбка, появившаяся в ответ на неуклюжий реверанс соседки Стеллы.

– З–здрас–сти… – произнесла Лилия, прожужжав, словно пчела, шипящие звуки.

Но Ветер уже ушел. Вернее, улетел, оставив после себя свежий запах.

Да, именно так пахнет ветер, когда он с порога встречает тебя ароматами осени: спелыми яблоками, подсыхающими травами, приближающимися заморозками.

– Видела? – удар локтем в бок заставил Стеллу отмереть. – Высок, красив… А улыбка? А ресницы какие? Я бы от таких не отказалась…

– Но какой же Ветер парень? – царевна дернула плечом. Спроси ее кто, отчего вдруг пробудилось жгучее желание говорить поперек, не нашлась бы, что ответить. – Он же старый уже. Я вон, кажется, и седину в волосах разглядела.

Старый – не старый, а впечатление на царевну произвел сильное. Чувствовалась в Ветре какая–то свобода, независимость, уверенность.

– И где же ты седину увидела? – Лилия от возмущения всплеснула руками. – Там светлые прядки между темными путаются и только. Видать, солнце пожгло. Вот и мой батюшка, как уедет с торговым караваном на юг, так через полгода с выгоревшими волосами возвращается. А за зиму опять чернявыми становятся, только концы кудряшек, если их не обрезать, будто ржавые.

– И взгляд твой Ветер щурит, – царевна не унималась. Не хотелось ей поддаваться восхищению, которое бурлило в соседке. – Наверное, бедняжечка плохо видит. Зуб даю, – она вспомнила присказку своих деревенских друзей, – что у него где–нибудь в кармане лежат очки с толстыми стеклами. Должно быть, поэтому он на твое приветствие и не ответил. Просто не увидел нас.

– Скажи еще, не услышал, – ахнула подруга. – Я громко поздоровалась.

– А если бы я в тот момент закрыла глаза, то подумала бы, что тут пчела вьется и зудит. З–з–здрас–с–те… – передразнила царевна Лилию.

Та не удержалась и от гнева притопнула ногой.

– Ладно, умница. Я еще посмотрю, как ты вздыхать по нему станешь, когда поближе познакомишься. Вот тогда–то я тебе припомню и очки, и седину в волосах.

– А сколько Ветру лет?

– Кто ж его знает? На мой взгляд, двадцать пять, не меньше.

– Я же говорю, старый… – Стелла прикусила язык, вспомнив, что Генрих Эрийский чуть младше Ветра. И почему раньше ее не возмущала столь большая разница в возрасте с женихом? – Вот было бы ему двадцать один, было бы в самый раз, а двадцать пять – это почти старик.

– Стари–и–и–к? Да тебе, малолетке, все кажутся стариками, – Лилия дернула подругу за рукав. – Пойдем–ка, сопля, в трапезную. Уже опаздываем. Там с утра кашу дают. На молоке. Тебе в самый раз будет. А старики, видишь, уже откушать изволили.

По длинному проходу с множеством дверей навстречу воспитанницам шли еще двое «взрослых» парней.

– А это кто у нас? – спросил один из них, кивком головы указывая на царевну. – Что–то я ее вчера не видел.

– Иди, иди, Камень, – Лилия прибавила шаг, увлекая за собой соседку. – Делом займись. Смотри, опять дружка своего не проворонь.

– Почему ты с ним так? – Стелла обернулась на засмеявшегося увальня и понуро следующего за ним товарища.

– Да ему вчера поручили присмотреть за новеньким, а он его потерял. Бегал потом полдня по монастырю, всем надоедал, а дружок его в это время преспокойно в конюшне спал. И угадай, как этого длинноносого зовут?

Царевна скользнула взглядом по сгорбленной спине новичка. Его черные зализанные волосы блестели так, словно их намазали маслом.

– Аист? – не зря же ей же подсказали, что у парня длинный нос.

– Ворон, – Лилия хихикнула. Полные щечки превратили глаза в щелочки. – Потому и проворонил. Поняла?

В трапезной пахло молоком и дымом. Узкие стрельчатые окна, как и в комнате, забраны решетками. Низкий потолок тонул в легкой дымке, исхитряющейся миновать трубу над закопченным очагом, возле которого крутилась сухонькая старушка. Увидев вновь вошедших, она вытащила из стопки пару тарелок и хлопнула в них большим половником по кому вязкой каши. Большой чайник подняла с трудом. Подоспевшая помощница помогла справиться.

Беленные стены поразили Стеллу безликостью: ни тебе икон, ни картин, ни занавесок, которые одомашнили бы неуютное помещение, в котором было на удивление тихо – лишь гремели о деревянную посуду ложки, да слышалось редкое покашливание.

Царевна прижала руку к животу. Казалось, что его урчание слышат все.

Когда она в последний раз ела? Еще дома, до того, как к ней пришла царица.

В дороге тоже не ела, лишь пила – тошнило от страха и неизвестности. Желудок скручивали тоска и обида, поскольку с ней опять обошлись как с вещью. И ведь ничего не поделаешь, как бы она ни возмущалась, решение отправить ее в монастырь переломить не смогла бы.

Хоть беги.

И побежала бы, если бы знала, куда. Грядущая зима не оставляла выбора.

«Это тебе не в стоге сена валяться, покусывая соломинку, зная наперед, что дома ждет вкусный обед».

Дом… У нее, оказывается, был дом, а она обижалась и даже злилась на отца.

Как только царевна поняла, что должна уехать, хотела было уговорить няньку взять ее с собой к родне, лишь бы не расставаться, а Мякиня рассудила иначе – вызвалась сопровождать в монастырь.

«Чудо? Самопожертвование ради чужой, по сути, девочки?»

Да. Тогда она так думала. И смотрела на Мякиню влюбленными глазами. Хорошо, что не прыгнула из благодарности на шею.

Теперь–то понятно, почему та вызвалась…

Царевна вздохнула и огляделась.

Столы стояли буквой «П»: по длинным сторонам сидели воспитанники (их выдавала серая одежда), в центре монахини. Взгляд настоятельницы скользнул по лицу царевны равнодушно, что принесло ей еще большую волну огорчения.

– Иди, поищи себе местечко, а я сяду на привычное, – Лилия подпихнула царевну плечом, оставляя ее на произвол судьбы.

Найти «местечко» оказалось не так просто.

– Куда?! – зашипела незнакомка, стоило занести ногу, чтобы усесться на скамью рядом с ней.

– А ну, брысь отсюда, – поддакнула ее соседка, специально пододвигаясь так, чтобы занять то место, куда метила царевна.

Так и стояла бы Стелла, от растерянности, как цапля, поджав ногу, если бы ее не окликнули.

– Эй, новенькая! Иди сюда! Здесь свободно!

Рыжий, невозможно рыжий парень похлопал ладонью рядом с собой и улыбнулся во весь рот.

– Кто они? – царевна сунула ложку в подгоревшую кашу.

«Эх, не уследила старушка! – вздохнула Стелла и сама себе ответила: – А нечего было опаздывать».

– Эти–то? Местные красавицы, – рыжий вытер рот рукавом. – Стрела и Осока. Ты на место Ветра целилась, вот они и взвились. Кстати, я – Змей.

Царевна скосила глаза. И вовсе сосед не был похож на змея – мосластое, совершенно негибкое тело, здоровенные кулаки со сбитыми костяшками, нос картошкой, губы варениками. Крупно вьющиеся, непослушные волосы закрывают пол–лица, отчего Змей время от времени встряхивает, словно норовистый жеребец, головой.

Рядом хихикнули.

– Рыжий Свин он.

– Хряк.

– Дикий Вепрь… – произнесший последнее получил удар кулаком по ребрам, для чего Змею пришлось приподняться. Царевна оказалась у него подмышкой, что окончательно испортило аппетит. Она отодвинула от себя тарелку.

– Можно я съем? – Змей поднес кулак ко рту и лизнул выступившую на старой ссадине кровь.