Тени стеклянных дневников

Артур Вальтер

Тени стеклянных дневников

Пролог. «Криокапсула № 1»

Петербург, 1899 год

Декабрьский туман стелется над Фонтанкой словно саван, окутывая набережную в призрачную дымку. Новые динамо-фонари, недавно установленные городской управой, бросают неровные жёлтые отблески на мокрый булыжник. Их свет, ещё непривычный для старого Петербурга, создаёт причудливую игру теней между колоннами Аничкова дворца и чугунными решётками особняков.

В морозильной палате судебно-медицинского отделения при Военно-медицинской академии царит гробовая тишина. Здесь, среди стеллажей с препаратами в формалиновых банках и рядов медицинских инструментов, стоит предмет, который не вписывается в привычную обстановку морга. Цилиндрическая капсула из кварцевого стекла, высотой в человеческий рост, напоминает одновременно гроб и произведение искусства.

Судебный медик Артемий Фальков медленно обходит капсулу, изучая каждую деталь. Его худое лицо с резко очерченными скулами и впалыми щеками носит печать человека, повидавшего слишком много смерти. Седые пряди в тёмных волосах выдают его тридцать пять лет, а глубокие морщины вокруг серых глаз говорят о бессонных ночах за микроскопом и секционным столом.

Прислонив к порту отбора газа латунный манометр французского производства, Фальков хмурится. Стрелка показывает давление не выше 0,1 миллиметра ртутного столба – практически абсолютный вакуум. Термометр демонстрирует минус двадцать градусов по Цельсию.

– Капиллярный шокохладоген «Аурихлёр» полностью испарился, оставив лишь инеевую корку на внутренних стенках, – негромко произносит он, больше размышляя вслух, чем обращаясь к присутствующему фельдшеру.

Фельдшер Пётр Семёнович Кротов, человек приземистый и широкоплечий, с рыжеватой бородкой и добродушными карими глазами, неловко переступает с ноги на ногу. Двадцать лет службы в военных лазаретах не подготовили его к подобным зрелищам.

– Значит, барин, жертва действительно замёрзла от… от страха? – недоверчиво спрашивает он, косясь на бледное лицо девушки за стеклом.

Фальков поднимает взгляд, в котором мелькает что-то вроде грустной усмешки.

– От испарения хладогена, Пётр Семёнович. Когда «Аурихлёр» переходит в газообразное состояние, он поглощает огромное количество тепла. Страх лишь ускорил дыхание жертвы и усилил эффект вакуумного захвата. Представьте: человек задыхается, паникует, его пульс учащается, а температура вокруг стремительно падает…

Он замолкает, глядя на тонкие царапины на запотевшем изнутри стекле. Ногти жертвы оставили отчаянное послание: «Я вижу ночь вперёд…»

– Доставьте капсулу в секционный зал, – приказывает Фальков, стягивая с рук кожаные перчатки. – И пошлите записку в полицию. Инспектор Гуров должен это увидеть.

Внутри капсулы покоится молодая женщина лет двадцати пяти, одетая в дорогое бархатное платье цвета бургунди. Её тёмные волосы аккуратно уложены в причёску à la Gibson, характерную для светских дам. Лицо сохранило все черты живого человека – розовые губы, длинные ресницы, но кожа приобрела восковую бледность, а в широко раскрытых карих глазах застыл ужас последних мгновений.

Фальков достаёт из жилетного кармана золотые часы – подарок покойного отца, военного хирурга. Полночь. Время, когда мёртвые, согласно народным поверьям, могут говорить с живыми. Но эта мёртвая уже сказала всё, что могла, процарапав предсмертное пророчество на стекле своей ледяной темницы.

Глава 1. «Письмо из зеркального будущего»

Литейный проспект погружается в предзимний сумрак. Газовые фонари ещё не зажжены, и лишь редкие окна особняков освещают заснеженную мостовую. По тротуару, стуча каблучками дамских ботинок, торопится Софья Строганова.

Ей двадцать семь лет, но выглядит она моложе благодаря живому румянцу на щеках и озорному блеску в тёмно-синих глазах. Высокая, стройная, с пышными каштановыми волосами, уложенными в модную причёску с локонами у висков, она привлекает внимание прохожих. Сегодня на ней элегантное пальто из английского сукна с меховым воротником из горностая и муфтой в тон.

Софья только что покинула особняк промышленника Кельха на Английской набережной, где проходила частная выставка современного искусства. Её собственные работы – серия литографий «Петербургские тени» – имели успех у публики. Особенно восхитился ими молодой князь Волконский, который долго рассматривал изображения готических силуэтов на фоне городских туманов.

Подойдя к своему дому – трёхэтажному особняку в стиле неоклассицизма, доставшемуся от покойного дяди, – Софья привычно заглядывает в почтовый ящик. Среди обычных деловых писем её внимание привлекает толстый конверт из дорогой бумаги. Он пахнет чем-то химическим – камфорой вперемешку с незнакомым сладковатым запахом.

Поднявшись в свою мастерскую на втором этаже, Софья зажигает керосиновую лампу и садится за письменный стол красного дерева. Комната обставлена с художественным вкусом: стены украшены гравюрами Дорé и Пиранези, в углу стоит мольберт с недописанным портретом, а на полках расставлены гипсовые слепки античных статуй.

Вскрыв конверт, Софья обнаруживает внутри лист плотной бумаги с угольным рисунком. Изображение поражает своей точностью и мастерством: стеклянная капсула, внутри которой лежит человеческая фигура. Под рисунком – знакомый почерк её подруги Агаты Волошиной, пропавшей три недели назад:

«Соня, дорогая! Если ты получила это письмо, значит, время ещё не упущено. Нарисуй мой портрет таким, каким я была вчера вечером – тогда мне откроют стекло. Помни наши детские игры в «пророчицу»? Теперь это не игра. Твоя Агата.»

Софья чувствует, как холодок пробегает по спине. Агата Волошина, дочь известного адвоката, была её близкой подругой ещё с гимназических лет. Три недели назад она исчезла, возвращаясь домой с литературного вечера. Полиция предполагала побег с любовником, но Софья никогда не верила в эту версию.

Она внимательно рассматривает рисунок при свете лампы. Техника безупречна – тонкие переходы теней, точная передача фактуры стекла. Но больше всего поражает выражение лица фигуры в капсуле. Это определённо Агата, но её черты искажены ужасом.

Софья хватает пальто и мчится на извозчике по ночному Петербургу к дому Артемия Фалькова. Она знает судебного медика уже несколько лет – они познакомились на одном из салонов у графини Бенкендорф, где Фальков читал лекцию о применении фотографии в криминалистике. Между ними установились дружеские отношения, основанные на общих интересах к искусству и науке.

Квартира Фалькова располагается на четвёртом этаже доходного дома на Среднем проспекте Васильевского острова. Это скромное, но уютное жилище холостяка: кабинет с медицинскими книгами, небольшая лаборатория и гостиная, где на стенах висят анатомические рисунки Леонардо да Винчи.

Артемий встречает Софью в домашнем халате поверх белой рубашки. Его обычно аккуратно зачёсанные волосы растрёпаны, а глаза покраснели от усталости – он явно провёл весь день за микроскопом.

– Софья! Что случилось? Вы выглядите встревоженной.

– Артемий, посмотрите на это, – она протягивает ему конверт. – Это касается той странной капсулы, о которой писали в газетах?

Фальков внимательно изучает рисунок при свете настольной лампы. Его лицо постепенно мрачнеет.

– Это точная копия криокапсулы, которую мы обнаружили сегодня утром. Детали, которые не знает даже полиция, – он поднимает глаза на Софью. – Откуда у вас этот рисунок?

– От Агаты Волошиной. Помните, я рассказывала вам о пропавшей подруге? Но это невозможно – она исчезла три недели назад, а рисунок выполнен недавно. Посмотрите, уголь ещё не до конца закрепился.

Фальков подходит к окну, рассматривая конверт при свете уличного фонаря. На бумаге видны серебристые искры – микроскопические кристаллики, которые он уже видел сегодня.

– Следы «Аурихлёра», – бормочет он. – Этот рисунок действительно связан с преступлением.

– Что такое «Аурихлёр»? – спрашивает Софья, присаживаясь в кресло напротив.

– Химическое соединение, недавно синтезированное в лабораториях Военно-медицинской академии. При переходе в газообразное состояние оно поглощает огромное количество тепла, создавая эффект мгновенного замораживания. Теоретически это должно было использоваться для консервации анатомических препаратов, но…

– Но кто-то нашёл ему другое применение, – заканчивает Софья, содрогаясь.

– Трупов будет больше, – мрачно констатирует Фальков. – Кто-то превратил науку в искусство смерти, а криогенную технологию – в орудие убийства.

Он наливает себе рюмку коньяка из хрустальной бутылки на сервировочном столике.

– Хотите немного? Это поможет успокоить нервы.

– Спасибо, – Софья принимает рюмку. – Артемий, в письме Агата упоминает наши детские игры в «пророчицу». Мы действительно играли в такую игру… Я рисовала портреты людей, а она предсказывала их будущее. Иногда её предсказания сбывались с поразительной точностью.

– Вы хотите сказать, что ваша подруга обладала даром ясновидения?

– Не знаю, как это назвать. Но она всегда чувствовала что-то… необычное. Может быть, поэтому её и выбрали.

Фальков задумчиво вращает рюмку в руках.

– Если это так, то убийца не случайно выбирает жертв. Он ищет людей с особыми способностями. Вопрос в том, зачем?

За окном начинает падать снег, и Петербург постепенно укрывается белым покрывалом. Где-то в этом спящем городе готовится новое преступление, а в стеклянной капсуле, возможно, уже томится очередная жертва «Хранителя дневников».

Глава 2. «След криохимика»

Утро встречает Петербург серым декабрьским светом, едва проникающим сквозь плотную завесу снежных туч. В здании полицейского управления на Гороховой улице, в кабинете с высокими сводчатыми потолками и портретами императоров на стенах, инспектор Антон Гуров изучает вещественные доказательства.

Гуров – мужчина сорока пяти лет, с окладистой чёрной бородой и проницательными карими глазами. Двадцать лет службы в сыскной полиции научили его видеть то, что упускают другие. Он носит форменный мундир столичной полиции с золотыми пуговицами и аксельбантами, а на столе перед ним лежат предметы, изъятые с места преступления.

Когда в кабинет входит Фальков в сопровождении Софьи, Гуров поднимается из-за стола и галантно кланяется даме.

– Добро пожаловать, господин Фальков. И вы, сударыня, должно быть, художница Строганова, о которой мне рассказывали?

– Совершенно верно, инспектор, – отвечает Софья, снимая соболью шубку. – Я надеюсь, что смогу помочь в расследовании.

Гуров указывает на стулья перед своим столом.

– Прошу садиться. У меня есть новые данные, которые могут вас заинтересовать.

Он разворачивает на столе большую карту Петербурга и отмечает красными булавками несколько точек.

– За последние два месяца мы зарегистрировали четыре исчезновения людей при схожих обстоятельствах. Все жертвы принадлежали к образованному сословию, все имели отношение к искусству или науке. Первой пропала пианистка Мария Левитская, затем – молодой поэт Николай Гумилёв, третьей – ваша подруга Агата Волошина, и наконец – вчерашняя жертва, искусствовед Анна Павлова.

– Каждый случай связан с криокапсулами? – спрашивает Фальков.

– Не каждый. Мы обнаружили только две капсулы: с телом Павловой и… – Гуров делает паузу, – сегодня утром нашли вторую, с останками пианистки Левитской.

Софья бледнеет.

– Значит, Агата и поэт могут быть ещё живы?

– Теоретически да, – отвечает Гуров. – Но время работает против нас. Каждая капсула содержит запас воздуха максимум на неделю, даже при условии пониженного метаболизма от холода.

Фальков наклоняется над картой.

– Какая связь между местами исчезновений?

– Все они находятся в радиусе трёх километров от Васильевского острова. Более того, – Гуров достаёт из папки несколько документов, – каждая капсула содержит смоченную «Аурихлёром» стеклянную сетку, изготовленную по технологии, разработанной профессором Викентием Эйнштейном.

При упоминании этого имени Фальков хмурится.

– Эйнштейн… Я знаю его работы. Он защитил диссертацию на тему «Вакуум-криотехника для сохранения биологических тканей» в Военно-медицинской академии. Блестящий химик, но… несколько эксцентричный.

– Эксцентричный – мягко сказано, – добавляет Гуров. – Согласно нашим данным, профессор утверждал, что при резком создании вакуума человеческий страх усиливает выброс адреналина, кровь становится более вязкой и буквально кристаллизуется в сосудах. По его мнению, это создаёт идеальные условия для сохранения тканей.

– Боже мой, – шепчет Софья. – Он что, проводит эксперименты на живых людях?

– Это нам и предстоит выяснить, – отвечает Гуров. – Но есть одна проблема: профессор Эйнштейн официально умер полгода назад от сердечного приступа. Похоронен на Смоленском кладбище.

Фальков задумчиво барабанит пальцами по столу.

– Значит, либо кто-то использует его наработки, либо… его смерть была подстроена.

– Именно к такому выводу я и пришёл, – кивает Гуров. – Вчера я направил запрос в похоронную контору Боткина, которая занималась погребением. Через час получил ответ: гроб профессора Эйнштейна запрещено вскрывать по требованию некоей «научной коллегии», финансирующей его исследования.

– И что это за коллегия? – спрашивает Софья.

– Формально – частная исследовательская организация под названием «Memento Aurum Hominis». Сокращённо M.A.H. Возглавляет её немецкая аристократка, графиня Инга фон Шварц.

Услышав это имя, Софья невольно вздрагивает.

– Графиня фон Шварц? Я встречала её на нескольких светских мероприятиях. Удивительно образованная женщина, но в её обществе всегда чувствуешь какую-то… неловкость. Словно она видит в людях не личности, а предметы для коллекционирования.

– Расскажите о ней подробнее, – просит Фальков.

Софья откидывается в кресле, собираясь с мыслями.

– Инга фон Шварц приехала в Петербург около года назад. Представлялась как специалист по германской философии и коллекционер произведений искусства. Она очень богата – владеет особняком на Английской набережной и, говорят, имеет обширные связи в европейских научных кругах. Но больше всего её интересуют… необычные предметы.

– Что вы имеете в виду?

– Антикварные зеркала с историей, картины художников, покончивших с собой, рукописи мистиков и алхимиков. Она как будто собирает коллекцию человеческих трагедий.

Гуров делает пометки в своём блокноте.

– А профессора Эйнштейна она знала?

– Они встречались на научных конференциях. Помню, как на одном из приёмов у графини Бенкендорф она долго беседовала с ним о возможностях консервации… кажется, речь шла о «сохранении красоты на пороге смерти». Тогда это показалось мне просто философской дискуссией.

Фальков и Гуров переглядываются.

– Полагаю, нам стоит нанести визит графине фон Шварц, – говорит инспектор. – Но сначала я хотел бы показать вам кое-что ещё.

Он достаёт из сейфа небольшой стеклянный пузырёк с мутной жидкостью.

– Образец «Аурихлёра», изъятый из последней капсулы. Наш лабораторный анализ показал, что это не просто химическое соединение, а сложная смесь с добавлением… органических компонентов.

– Каких именно? – спрашивает Фальков, поднося пузырёк к свету.

– Экстракт надпочечников, концентрированный адреналин и… частицы нервной ткани. Словно создатель этой смеси пытался не просто заморозить тело, а сохранить в нём… душу.

Софья содрогается.

– Это же средневековая алхимия в современной оболочке.

– Именно так, – кивает Гуров. – И если наши подозрения верны, то «Хранитель дневников» не просто убийца. Он создаёт своеобразную галерею «живых мёртвых», где каждая капсула – это произведение искусства, а каждая жертва – экспонат его коллекции.

За окном начинает смеркаться, и газовые фонари один за другим зажигаются вдоль Гороховой улицы. Где-то в этом лабиринте петербургских улиц скрывается безумный учёный, превративший человеческие жизни в предмет для экспериментов. А в стеклянных капсулах, возможно, ещё бьются сердца тех, кого все считают мёртвыми.

Глава 3. «Первый обход инспектора»

Рассвет над Петербургом встаёт неохотно, окрашивая небо в свинцовые тона. Инспектор Гуров, закутанный в тёплую медвежью шубу, направляется к промышленным кварталам Васильевского острова. Здесь, среди дымящих фабричных труб и складских помещений, располагается Ломоносовский стекольный завод – одно из крупнейших предприятий столицы.

Завод представляет собой внушительный комплекс краснокирпичных зданий с высокими арочными окнами и массивными дымовыми трубами. Воздух здесь пропитан запахом угля и расплавленного стекла, а из цехов доносится монотонный гул работающих печей. Рабочие в засаленных фартуках и кожаных нарукавниках снуют между складами, перетаскивая ящики с готовой продукцией.

Директор завода, Семён Петрович Калинин, встречает инспектора в своём кабинете – просторном помещении с тяжёлой дубовой мебелью и портретами промышленников на стенах. Калинин, мужчина лет пятидесяти, с седеющими висками и усталыми глазами, явно встревожен визитом полиции.

– Инспектор Гуров! Какая честь! – он встаёт из-за стола, протягивая руку. – Чем могу быть полезен?

– Семён Петрович, мне нужно осмотреть ваши склады. Речь идёт о специальных заказах на изготовление стеклянных капсул.

Лицо директора слегка бледнеет.

– Капсулы? Мы производим множество различных изделий… для лабораторий, аптек, частных коллекционеров…

– Меня интересуют капсулы определённого типа, – Гуров достаёт из портфеля фотографию. – Цилиндрические, высотой около двух метров, с герметичными уплотнениями и портами для откачки воздуха.

Калинин рассматривает фотографию, хмурясь.

– Да, такие изделия мы действительно изготавливали. Довольно необычный заказ… клиент требовал особой точности и качества стекла.

– Кто был заказчиком?

– Некая научная организация… – директор роется в бумагах на столе. – Вот, нашёл! «Memento Aurum Hominis». Очень солидная контора, платили авансом, золотом.

– Могу я взглянуть на документы?

Калинин протягивает папку с договорами. Гуров внимательно изучает бумаги при свете настольной лампы.

– Интересно… заказано двадцать капсул, но оплачено только пятнадцать. Остальные должны быть изготовлены по дополнительному требованию.

– Совершенно верно. Представитель организации сказал, что поставка будет осуществляться частями, по мере необходимости.

– И кто был этим представителем?

– Пожилой господин, назвался профессором Эйнштейном. Очень образованный человек, прекрасно разбирался в технологии стеклодувного производства.

При упоминании имени Эйнштейна Гуров настораживается.

– Опишите его внешность.

– Высокий, худощавый, с седой бородкой клинышком. Носил золотые очки и элегантный сюртук. Говорил с лёгким немецким акцентом.

– Когда он приходил в последний раз?

– Две недели назад. Заказал ещё пять капсул, но с особыми требованиями – стекло должно быть покрыто изнутри специальной сеткой для равномерного распределения газа.

Гуров делает пометки в блокноте.

– Покажите мне склад, где хранятся эти изделия.

Калинин ведёт инспектора через заводской двор к одному из складских помещений. Это длинное одноэтажное здание с железной крышей и рядами высоких стеллажей. Воздух здесь пропитан запахом опилок и машинного масла.

В дальнем углу склада Гуров обнаруживает несколько деревянных ящиков с маркировкой «M.A.H.» и надписью «Осторожно! Хрупкое!». Вскрыв один из ящиков, он видит блестящую цилиндрическую капсулу, упакованную в мягкую ткань.

– Сколько капсул ещё не вывезено? – спрашивает он.

– Семь штук, – отвечает Калинин. – Должны были забрать на прошлой неделе, но транспорт не приехал.

Гуров тщательно осматривает одну из капсул. Стекло действительно покрыто изнутри тонкой металлической сеткой с множеством микроскопических отверстий. На дне капсулы он замечает небольшую стеклянную ампулу, заполненную бесцветной жидкостью.

– Что это за ампула?

– Понятия не имею, – пожимает плечами директор. – Профессор Эйнштейн сам устанавливал их перед упаковкой. Сказал, что это специальный консервант для научных образцов.

– Семён Петрович, я вынужден наложить арест на все эти капсулы. Они являются вещественными доказательствами по уголовному делу.

Лицо директора становится мрачным.

– Инспектор, но мы получили полную предоплату! Если не выполним заказ…

– Не беспокойтесь, государство компенсирует ваши убытки. Но эти капсулы не должны попасть в руки заказчика.

Гуров распоряжается запечатать склад и выставить около него постоянную охрану. Затем он возвращается в кабинет директора и проводит подробный допрос рабочих, имевших дело с загадочными капсулами.

Иван Степанович Петров, бригадир стеклодувов, рассказывает:

– Работа была непростая, барин. Стекло требовалось особой чистоты, без единого пузырька воздуха. А эта сетка изнутри… мы целую неделю возились, пока не добились нужного результата.

– Профессор Эйнштейн давал какие-то особые указания?

– Да, он очень строго следил за процессом. Особенно требовал, чтобы уплотнения были абсолютно герметичными. Говорил: «Даже молекула воздуха не должна просочиться внутрь». И ещё странное дело…

– Что именно?

– Он просил изготовить к каждой капсуле небольшое зеркальце, которое крепилось бы к внутренней стенке. Мол, для наблюдения за образцами.

Гуров хмурится. Зеркало в капсуле для мёртвых? Это наводит на мысли о старинных суевериях и оккультных ритуалах.

От Марии Фёдоровны Кузнецовой, работницы упаковочного цеха, он узнаёт ещё одну любопытную деталь:

– Профессор всегда приезжал в закрытом экипаже с занавешенными окнами. И сопровождала его такая дама… высокая, красивая, но холодная как лёд. Одевалась во всё чёрное и носила плотную вуаль.

– Вы не слышали, как её звали?

– Профессор обращался к ней «госпожа графиня». Она почти не говорила, только иногда что-то шептала ему на ухо по-немецки.

Покидая завод, Гуров уже не сомневается: «Хранитель дневников» и профессор Эйнштейн – одно и то же лицо. Но если профессор действительно умер полгода назад, то кто заказывал капсулы? И какую роль в этой истории играет загадочная графиня фон Шварц?

Вечером, вернувшись в полицейское управление, Гуров отправляет срочную телеграмму в Берлин с запросом о графине Инге фон Шварц. Ответ приходит уже через два часа:

«Графиня Инга фон Шварц, 30 лет, происходит из обедневшего прусского рода. Образование – университет в Гейдельберге, специализация: химия и философия. Известна связями с оккультными кругами. В 1895 году исчезла из Берлина при загадочных обстоятельствах. Разыскивается полицией по подозрению в причастности к исчезновению нескольких студентов-химиков. Крайне опасна.»

Теперь картина начинает проясняться. Гуров понимает, что имеет дело не с обычным убийцей, а с международной преступницей, превратившей науку в орудие своих зловещих планов.

Глава 4. «Дом зеркал»

Петербургская ночь окутывает город чёрным покрывалом, прерываемым лишь жёлтыми отблесками газовых фонарей. Доходный дом Путиловой на Петроградской стороне – пятиэтажное здание в стиле северного модерна – выглядит особенно мрачно при свете луны. Его фасад украшают причудливые маскароны и стилизованные изображения сов, а стрельчатые окна напоминают глазницы черепа.

Именно здесь, согласно данным полицейского расследования, в последний раз видели танцовщицу Императорского балета Елену Романову. Молодая, талантливая артистка исчезла три дня назад, возвращаясь домой после вечерней репетиции. Соседи утверждают, что слышали её шаги на лестнице, но до квартиры на четвёртом этаже она так и не добралась.

Фальков, Софья и Гуров, вооружившись карманными фонариками системы «Сименс», проникают в здание через парадную, замок которой инспектор вскрыл специальным инструментом. Внутри дома царит гнетущая тишина, нарушаемая лишь скрипом старых половиц под ногами.

– Квартира Романовой на четвёртом этаже, – шепчет Гуров, освещая фонариком мраморные ступени лестницы. – Но я предлагаю сначала осмотреть подвал. Согласно плану здания, там должны быть кладовые и котельная.

Спускаясь в подвал, они чувствуют, как температура заметно понижается. Воздух здесь пропитан запахом сырости и чем-то химическим – тем же сладковатым ароматом, который Софья ощущала в письме от Агаты.