Скотный двор 1984

Евгений Часовенный

Скотный двор 1984

Обмен

Загремел замок металлической двери камеры, и она со скрипом распахнулась. – ну что сидельцы, выспались? давай Петровский на выход, хозяин тебя заждался! Сходи за своей пятнашкой и быстро обратно – захохотал прапорщик Петренко, звеня ключами. – что-то давненько ты у нас не отдыхал, я уж подумал, что за ум взялся перед «звонком»! А вы быстро нары подняли и пайку ждите, сегодня день "лётный" – сказал он остальным. Весело осклабившись, он открыл замок на второй, решётчатой двери. Я вышел  в обшарпанный коридор и, встав лицом к стене, ждал пока он их снова закроет. Зайдя в дежурку штрафного изолятора, привычно открыл крайний шкафчик и стал переодеваться. Серый, затёртый до дыр, костюм х.б. с криво намалёванными на спине белыми буквами – ШИЗО, и черные дырявые тапки из кожзаменителя – отправились в шкаф, я быстро натянул свою белую футболку, новый чёрный костюм со стрелками на брюках и накладными карманами на куртке, в котором с большим трудом можно было узнать рабочую робу и тоже чёрные, начищенные до блеска, ботинки. – Ну ты, Мастер, и стиляга – сказал прапорщик: – сейчас «хозяин» твой прикид оценит – на все пятнадцать суток! – так мы вчера после баньки сидели, никого не трогали, на душе – благодать. Поллитровку замутили, коробку глюкозы приготовили, думали пока заварится на вечернюю поверку сходим и, сука, на тебе: кум откуда – то нарисовался, бухой! – Да слышал уже про твои с ним разборки вчерашние! Что, в падлу было помаршировать по его команде? – спросил он. – А с каких веников? Нас блин, что – в армию призвали? Налево, направо – шагом марш! Я уже своё отслужил, хватит! – ладно – сказал Петренко – хорош трепаться, пошли быстрее в штаб, уже звонили, ждут тебя! – А Герасим где? Его что, не вызывали? – его позже значит, это ты у нас «отрицалово» шибко известный – сказал прапорщик. В коридоре штаба, перед дверью кабинета начальника «зоны», уже стоял Морозов – завхоз седьмого отряда, в котором я и отбывал срок последние четыре месяца. Петренко постучал и заглянул в кабинет. – Привёл? – послышался голос начальника – заводи давай! И я зашёл в кабинет. Напротив, у стены, под портретом Дзержинского в деревянной раме, стоял  большой стол начальника колонии общего режима УГ 42/12 (более известной в народе под названием «Холмы», от названия Холмогорского района Архангельской области, где она и располагалась). А за ним, в резном деревянном кресле, творении  талантливого зэка – художника, сидел сам «хозяин» подполковник  Некрашевич и смотрел на меня ледяным взглядом. Справа и слева, вдоль длинных стен кабинета, расположились на стульях начальники всех семи отрядов «зоны», замполит, зам.по режиму и двое дежурных помощников начальника колонии (ДПНК).  «Кум» – начальник оперчасти ст. лейтенант Бибяев (из – за которого я и оказался вчера в штрафном изоляторе), почему – то отсутствовал, что меня совсем даже не расстроило. Подполковник оглядел  меня с головы до ног и спросил: – блатной значит? отрицалово? вырядился как на праздник! Я чуть не ляпнул, как студент в фильме про экзамен, что встреча с Вами  – всегда праздник, но сдержался. – Почему блатной, гражданин подполковник? Всё как положено, никаких нарушений формы одежды! Аккуратно одет – блатной! Плохо одет – чушок, на всех не угодишь! – споришь значит, приказы начальства не выполняешь, режим нарушаешь. Сколько  в ШИЗО отсидел? Наверное, уже в ПКТ (помещение камерного типа) пора? – опять спросил он – за весь срок? не помню точно, не считал – ответил я. В это время у него на столе зазвонил телефон и Некрашевич взял трубку! – Добрый, добрый, рад тебя слышать!.... твоими молитвами, нормально!  как сам? – говорил он в трубку. Я сразу, каким – то звериным чутьём, понял, что звонит начальник Емецкого участка ПМК-991 Бересневич Георгий Иосифович и весь превратился в слух. В посёлке Емецк, расположенном в сотне километров отсюда, уже больше восьми лет строился огромный животноводческий комплекс, а рядом располагался отдельный участок нашей зоны, в котором было 2 отряда и находилось около 240 – 260 зэков, которые и строили его под руководством мастеров и прорабов ПМК – 991. Я, хотя и был зэком, но около полутора лет проработал там мастером (за что и получил своё "погоняло" – Мастер), а почти год назад был неожиданно вывезен оттуда на головную зону, по оперативным соображениям местного «кума» капитана Некрасова, который не без оснований, но без доказательств, считал, что я заимел там слишком много влияния и большинство нелегальных схем по отправке писем, завоза продуктов и спиртного в зону, было завязано на меня. Самое интересное, что Бересневич (как выяснилось потом) не знал куда меня отправили: ему сказали, что я ушел на «химию» (стройки народного хозяйства). И вот я, мастер – строитель, вместо того, чтобы нормально работать на строительстве животноводческого комплекса, почти год занимался всякой ерундой на «Холмах», где практически не было работы, часто попадая в штрафной изолятор и меняя отряды. Но месяц назад сюда вдруг приехал Бересневич, набирать к себе работников имеющих строительные специальности и опыт работы, так как завершение строительства комплекса уже виднелось на горизонте: бетонные и земляные работы сменялись отделочными, столярными, сантехническими, а для этого требовались специалисты. При моём появлении в кабинете начальника третьего отряда, где он обосновался отбирая кандидатов, тот потряс головой и сказал: – свят, свят, свят! Ты откуда Саша? Мне сказали, что тебя на «химию» отправили! – Привет Георгий Иосифович! Хорошо выглядите! – сказал я и продолжил – Да «кум», сволочь, меня сюда сплавил, по «оперативным соображениям»! Заберите меня обратно, а? Надоело тут «шишки пинать»! То в ШИЗО сижу, то в отряде пухну! – Ну, деятели – ругнулся он – попробую конечно! Ты мне там очень нужен, но сам понимаешь, не всё от меня зависит. Попытаюсь вытащить! – Ну ладно, спасибо! Буду ждать! Привет ребятам передавайте! И попрощавшись пошел к себе в седьмой отряд. И вот теперь я слушал разговор «хозяина» с начальником Емецкого участка и понимал, что от этого зависит как, и в каких условиях, я буду отбывать  оставшиеся полгода срока. – Да в ШИЗО он у меня сидит, в ШИЗО. Выйдет – отправлю тебе его! – сказал начальник в трубку. В это время сидевший первым от стола «хозяина» капитан Игошин – начальник первого отряда, где содержались бесконвойники и хозперсонал: повара, банщики, локальщики и прочие работники зоны, сказал громким шепотом: – Петр Николаевич, спросите у него цепи для пилы «Урал» – сколько? – да хоть десяток! – Георгий Иосифович, не выручишь цепями для «Урала»? десяток хотя бы? – спросил начальник и выслушав ответ в трубке, прикрыл ее ладонью и сказал капитану: – только для «Дружбы» – берите для «Дружбы», поменяем! – ну давай для «Дружбы», пойдёт – и опять послушав, снова ответил: – да в ШИЗО он, в ШИЗО. Выйдет, отправлю – когда я тебя, Иосифович, обманывал? Ну давай, спасибо, приеду на стерлядку, конечно! И положил трубку. Я сразу понял, что речь шла обо мне и решительно заговорил: – гражданин подполковник! сегодня этап на Емецк, отправьте меня туда, я строительный мастер, мне 27 лет, не пацан какой приблатнённый, полгода всего сроку осталось, а дома жена с ребёнком! Мне работать надо, алименты зарабатывать и семье помогать, пользу приносить как раньше, а не здесь шишки пинать: сетки вязать и на «киче» мерзнуть! Работал же там раньше и ни нарушений, ни жалоб на меня не было! Подполковник подумал немного и вдруг сказал: – ладно Петровский, чёрт с тобой, как ты мне надоел! проваливай с сегодняшним этапом на Емецк но, если я только ещё раз твою фамилию услышу, приеду сам за тобой и на своей «Волге» лично тебя в ПКТ доставлю, где ты до «звонка» и будешь сидеть в самой холодной камере на хлебе и воде, и выйдешь оттуда на волю ветром качаясь, стриженый и грязный! Понял меня? Он смотрел на меня, как удав на кролика! – Как не понять? – ответил я, и добавил: – можно идти? – иди! И я выкатился из кабинета. У дверей стоял мой кореш Сашка Герасенков, дожидаясь решения своей участи. – Саня, я на Емецк, «хозяин» добро дал! Попробую потом тебя туда вытащить. Держись! Мы пожали друг другу руки и он зашел в кабинет. Я посмотрел на разочарованного завхоза и сказал ему: – давай Мороз, двигай в отряд, сегодня не твой день! Пусть там шнырь соберёт мой баул, из тумбочки всё выгребет и принесёт мне сюда! Возьми себе пачку чая в банке со "слоном", и пачку «Столичных» на верхней полке в тумбочке, чифирнёшь вечером со своими! И нагнувшись к его уху прошептал: – левую заднюю ножку тумбочки вытащи, там червонец, забери его себе, но когда Герасим выйдет с "кичи" – подогрей его нормально! – ладно – сказал завхоз – ты, конечно, Мастер сволочь тот ещё, сколько мне нервов истрепал и "крови выпил", но умеешь ты себя красиво поставить и удивить! – не переживай, всё сделаю в лучшем виде – и ушел в отряд. Минут через двадцать прибежал дневальный с моим баулом и бушлатом – всё собрал, кроме банки с чаем и пачки «Столичных», их Мороз взял – сказал шнырь. – нормально всё, я в курсе – и вытащив из баула две пачки «Примы», протянул ему. – держи Серый, не поминай лихом! – да ты что Мастер, благодарю, удачи тебе там! – и тебе не хворать – ответил я!

А ещё через час я сидел в «воронке», вместе с тремя десятками зэков, только что привезённых этапом с тюрьмы, молча курил, смотря через решётку на мелькающие вдоль дороги деревья и покосившиеся деревенские домики. Напряжение последних часов потихоньку отпускало, и только мысль о том, что меня обменяли всего лишь на десять цепей для пилы «Дружба» – и смешила и расстраивала, показывая нашу реальную ценность во Вселенной!

1984

Шёл апрель 1984 года.Я сидел за столом в своём вагончике – прорабской не поднимая головы, и пытаясь успеть до конца дня добить наряды хотя бы по одному объекту, где трудилась моя  бригада. Пачки бланков нарядов и табелей, вперемешку со сборниками ЕНИРов и смет, прижатые пепельницей и металлическим арифмометром «Феликс», были разложены по всему столу. Клубы дыма, после планёрки, плавали по вагончику от только что отправленных мной по своим рабочим местам, и просто к  «чёртовой матери», чтобы не отвлекали, бригадиров и корешей. – Старый – сказал я, сидевшему на табурете у стены, шнырю – дневальному – открой дверь, проветри помещение и, подняв глаза, вдруг увидел, что вдалеке, в нашу сторону идёт какой-то мужик в чёрной шляпе с короткими полями, строгом костюме и светлой рубашке с галстуком. Моя прорабская стояла на площадке из дорожных плит, между бетонных стен будущей силосной траншеи, примерно в ста метрах от ворот для вьезда в промзону техники, и дверей проходной, через которые, после проверки пропусков солдатами внутренних войск, проходили вольные работники ПМК – 991, а иногда: проверяющие строительство комплекса различные комиссии и высокое начальство. Вагончик был расположен так, что когда его наружная дверь открыта, через внутреннюю – остекленную, было видно кто заходит и какая техника заезжает в «зону». Этого мужика я не знал, никогда не видел, и это было очень странно. Начальство всегда заходило на объект, где трудится спецконтингент (а проще говоря – заключённые) в сопровождении сотрудников колонии или руководителей ПМК – 991, а он шел один. – Ладно, подумал я, разберёмся – и продолжил заполнять бланки нарядов. Через несколько минут незнакомец поднялся на крыльцо вагончика и зашел внутрь. – Здравствуйте – поздоровался он и продолжил: – я первый секретарь Холмогорского райкома партии  Сорокин Илья Николаевич, и хотел бы ознакомиться с ходом строительства. Вы можете мне показать комплекс? На вид ему было около пятидесяти лет, среднего роста, крепкий и спокойный. Я поднялся из – за стола, пожал протянутую руку и тоже представился: – Петровский Александр – строительный мастер. Мои слова подтверждала пришитая на левой стороне робы чёрная бирка, с написанной на ней белым шрифтом: фамилией,  инициалами и номером отряда. – конечно, Илья Николаевич, можем обойти комплекс, покажу Вам что сделано и что делается – сказал я, выходя из-за стола. Пропустив его вперёд, я задержался у двери и негромко сказал дневальному: – ноги в руки Петрович, беги и предупреди всех бугров, чтобы работники пахали как Павка Корчагин, никаких перекуров и шатающихся: головы поотрываю, если встречу какого-то бездельника. Тот кивнул и, подождав когда мы зайдём за бытовку, рванул по объекту. Я догнал первого секретаря и мы пошли к ближайшему зданию. Строящийся, уже больше восьми лет, животноводческий комплекс в посёлке Емецк Холмогорского района Архангельской области – состоял из 2 каменных коровников на 400 голов каждый, родильного и молочного блоков, большой котельной, кормоцеха, ветсанпропускника и прочих объектов: гаражей, мастерских, силосной траншеи, бетонных выгулов, очистных сооружений. На строительстве этого «скотного двора», как с лёгкой руки одного москвича – зэка, бывшего преподавателя МГИМО, прозвали комплекс (не догадываясь даже какой смысл старый еврей вкладывал в это выражение) трудилось восемь бригад, в каждой из которых было от 15 до 25 заключённых, и только в недавно образованной бригаде отделочников: которую, приказом начальника зоны, пришлось возглавить мне – было больше 60 человек. Не смотря на то, что я уже трудился мастером по приказу начальника ПМК- 991, мне оставалось только подчиниться «хозяину» и завидовать обезьяне в старом анекдоте, которая не могла разорваться на умную и красивую. Обходя комплекс с первого коровника, мы шли по объектам против часовой стрелки. Я рассказывал про то, что сделано и что осталось доделать, не сгущая краски, но и не скрывая трудностей и проблем строительства. Илья Николаевич внимательно слушал, изредка задавая уточняющие вопросы. Не удержавшись: я, всё-таки, задал ему вертевшийся на языке вопрос: – как так вышло, что первый человек района приехал на объект один, без свиты инструкторов райкома, «зоновского» начальства и руководителей ПМК? Тот усмехнулся и сказал, что «первым человеком района» его утвердили только вчера, в архангельском обкоме партии и, чтобы не терять времени, он решил на обратном пути заехать и осмотреть главную стройку холмогорского района. В Емецке, в конторе участка ПМК, никого из начальства не оказалось, и он приехал сюда с водителем, так как ещё не бывал на этом строящемся комплексе. Работа на объектах шла своим чередом, без дела никто не слонялся. Часа через два, мы не спеша обошли объект и я, набравшись наглости, пригласил его к себе в прорабскую, попить чайку и посмотреть документацию, но Первый, сославшись на отсутствие времени, поблагодарил и отказался. – Александр – вдруг сказал он: – сейчас в районе создается объединённый штаб стройки и я хочу, чтобы ты рассказал на его ближайшем заседании в Холмогорах, что сделано и какие проблемы есть на строительстве комплекса. Вот это поворот! Я решил, что за время нашего общения первый секретарь забыл про мой статус «заключённого»: в голове крутились мысли, что ответить и как деликатно объяснить всю невыполнимость его предложения. – Илья Николаевич, спасибо конечно, но вынужден отказаться по нескольким причинам – сказал я, – наш начальник участка: Бересневич Георгий Иосифович, более компетентен  в вопросах строительства комплекса, и намного лучше сможет рассказать про все нюансы этой стройки… – да и охрана меня за этот забор не выпустит, не положено. И не сдержал лёгкой улыбки. Но, оказывается, что это я не понимал в полной мере с кем общаюсь, а он ничего не забыл, и говорил это абсолютно серьёзно. – ну насчёт выпустит, или не выпустит тебя охрана – это мои проблемы, и поверь –  если бы все проблемы в жизни были такими, то она была бы проста и прекрасна – сказал Илья Николаевич таким тоном, что я сразу понял почему он первый секретарь райкома партии и главный человек района, и улыбка сразу исчезла с моего лица. – ладно Саша! Спасибо за экскурсию, подробный рассказ и, думаю, что  мы не последний раз встречаемся. И крепко пожав мне руку, зашел за дверь проходной! Только она успела захлопнуться, как слева, из жилой «зоны», выскочил старший лейтенант Мухаметзянов – дежурный помощник начальника колонии и, подойдя ко мне быстрыми шагами, стал взволновано расспрашивать: -ну что, что он сказал? О чём спрашивал? А ты о чём говорил? Мне стало смешно, и я ответил ему как можно серьёзнее: – да всё про вас рассказал! Сдал вас всех с потрохами! Так что сухари суши! – и глядя на его рожу, громко расхохотался! А потом сказал успокаивающе: – да всё нормально старлей, нормально! Показал ему стройку, рассказал про комплекс! Его же это интересует, а не ваша служба. ДПНК немного успокоился и обиженно буркнул: – шутки у тебя Мастер дурацкие, вот скоро «хозяин» приедет, ему всё расскажешь –  посмотрю как смеяться будешь!  И пошел к проходной.

Два дня из жизни Александра Максимовича

Это кого у тебя там ветром качает с носилками? – спросил я у бригадира шестой бригады Витька Петрова, бригада которого бетонировала выгул за родильным блоком   животноводческого комплекса.

– Да москвич, «лепила», с тобой одним этапом с Холмов пришел две недели назад.

– не помнишь что – ли его Мастер? – и захохотал

– запомнишь всех, там человек 30 было в «воронке» – сказал я и спросил

– а почему «лепила»? врач он что ли настоящий? откуда взялся? Почему тогда в санчасть не взяли?

– он зубник, стоматолог, а там кумовской стукачок у медсестры Фариды Хасимовны в шнырях бегает, и хрен кого туда поставят без согласия «кума» – опять ответил Витёк.

– вот и подфартило ему ко мне в бригаду на бетон попасть – а ему уже за полтинник, вроде и жалко старого, а куда я его дену?

– отправь его ко мне в бытовку после обеда, побазарю с ним. Мне шнырь туда нужен, а то Сашка Гляненко перед отпуском не успел спросить, а вы сами будто не в теме, что Профессор откинулся, и в прорабской сейчас некому ни печку затопить, ни мусор убрать, ни вас – бугров  вызвать.

Лебедь слил из закопчённого чифирбака в кружку последние капли чифира, и поставил его на железную печь – буржуйку прорабской.

– я уж думал, что ты его выжмешь как губку – засмеялся Булат принимая кружку, после  сделавшего свои два глотка, кореша

– горячий больно, а так бы запросто! – и повернувшись к сидевшему в углу дневальному, вдруг спросил:

– старый, а правда, что от чифира зубы портятся? – как думаешь, за оставшийся трёшник  хоть половина у меня останется? – и оскалил все свои 32 белых и здоровых зуба.

– что портятся, это точно! самое главное, чтобы они здоровые были, целые и без пломб,  чифир эмаль разъедает и гарантии, что у тебя все такие же останутся, дать не могу – ответил Петрович, пятидесятилетний врач – стоматолог из подмосковья, которого я  неделю назад, после серьёзного разговора, перевёл к себе в прорабскую  дневальным. Нам, молодым, он казался древнее мамонта, и свой перевод с бетона в шныри, где работа заключалась в уборке бытовки, топке печки – буржуйки и вызова ко мне бригадиров и звеньевых – он воспринял как «манну небесную».

Я закурил и подключился к разговору: – а скажи дед, почему ваши зубники – стоматологи не могут нормально, без боли зубы лечить и вырывать? 20 век кончается, а к вашему брату в кабинет идёшь, как в пыточную! Бормашина гудит и трясётся, укол делают – аж скрип стоит когда игла в челюсть входит. Тот помолчал и сказал:

– ну это от врача зависит, хороший врач всё без боли сделает, и вдруг добавил:

– я на «Холмах» мужикам зубы и корни гвоздём удалял, и не жаловались.

– Каким гвоздём? Как это? – наши удивленные лица надо было видеть.

– Расплющивали гвоздь и затачивали. Ножа то нет, а им бы ещё проще!

Мы недоверчиво смотрели на него. – Да ладно, старый! Ты что, хочешь сказать, что можешь мне, прямо здесь, корень зуба без укола ножом удалить, и больно не будет? За «базар» отвечаешь? Тот посмотрел на нас, казалось он стал моложе, увереннее, и даже его плечи  распрямились:

– давай, Саша, посмотрим, что там у тебя, садись к свету ближе. Я взял табурет, сел и широко открыл рот. Старый посмотрел и снизу и сверху, слегка поворачивая для удобства мою голову руками, что-то пробормотал и сказал:

– да, один корень внизу и один, как минимум, сверху надо удалять, больше не могу сказать без нормального осмотра или хотя бы зеркальца. А эти два удалю, без проблем, если нож найдёшь, только чтобы у него кончик острый был.

– Ладно дед, скоро съём на обед – давай после него. Но ты же понимаешь, чем рискуешь? Никто тебя за язык не тянул. На бетон пойдёшь опять, если что… – понимаю – тихо сказал тот.

Все засмеялись и вышли из прорабской.

После обеда я прошелся по объектам, решил неотложные дела и, зайдя в прорабскую  увидел, что народу прибавилось. Человек десять бригадиров, звеньевых и корешей ближнего круга, сидели вдоль стен на скамейках и табуретках, после «хлеба» дожидаясь  зрелищ, а на моём столе были разложены шесть самодельных ножей, разных форм и размеров! Финки с наборными ручками, выкидняки и даже небольшой тесак из пилы.

– Народ, вы нормальные? – заорал я на них.

– это что за оружейная палата? Вы же мне тут пару – тройку лет дополнительных приготовили. Сейчас шмон на промке устроят и привет! Давайте быстро разбирайте арсенал и чтобы я его не видел.

– так чем он тебе корни – то рвать будет? – спросил Лебедь

– тесаком, блин, твоим, чем ещё? – и вытряхнул из своего рукава складной нож среднего размера, который взял у электрика Корня.

Этот нож я лично, полтора года назад, подогнал ему после того, как охранники отмели его самодельный ножичек, для снятия изоляции с проводов, чуть не добавив ему сдуру срок за хранение «холодного оружия».

– держи дед! пойдёт такой для операции? – и раскрыв лезвие, протянул его старому. Тот, осмотрел, попробовал остроту кончика и одобрительно кивнул головой – пойдёт, сейчас только продезинфицирую его на огне.

– а это не лучше будет? – спросил я опять, и извлёк из кармана куртки флакон  «Тройного одеколона» – спирта медицинского нет, уж не взыщи! – дед кивнул головой и взял флакончик в руки: – давно такого не видел!

Арсенал с моего стола уже куда – то исчез и я снова сел на табурет в центре бытовки.

Старый стоматолог тщательно вымыл руки с мылом под умывальником, обработал лезвие ножа одеколоном, подошел ко мне сзади и приступил к делу. Запах «тройного» разошелся по всей бытовке и я представил, что будет если сюда заявится кто-то из зоновского начальства. Но было уже не до этого. Я с детства боялся визитов к стоматологу, и всегда делал это собрав всю волю в кулак. Вцепившись обеими руками в табуретку, закрыв глаза, я открыл рот и замер ожидая что будет дальше. Старый ввёл нож меж зубов, и что-то говоря спокойным голосом неожиданно резко надавил, раздался  хруст, я дернулся, а он надавливая рукой мне на плечо, громко сказал:

– всё, всё, всё – держа в другой руке здоровенный корень зуба. Я помотал головой, приходя в себя, сплюнул на пол слюну с кровью и сказал:

– ну ты старый и фокусник!

– ну как Мастер, больно было? – спрашивали мужики, во все глаза смотревшие на этот аттракцион.

– нормально, ничего понять даже не успел! – и прикурил сигарету. Петрович спросил: – так давай верхний удалять? – нет уж, в следующий раз – ответил я … не зная ещё, что это решение скоро выйдет мне боком.

Я вышел на крыльцо бытовки, и выбросив сигарету, вдохнул полной грудью воздух, не веря ещё, что такое может быть в реальности. А в бытовке кто-то уже занял моё место, и старый осматривал его открытый рот с блестящей фиксой на верхней челюсти. Дурной пример заразителен, как говорил кто-то из великих.

Прошла неделя и в один не прекрасный день, проснувшись утром с опухшей щекой, я понял, что «закон подлости» сработал. Болел оставшийся корень, от удаления которого я из малодушия отказался. Выйдя на промку и обойдя объекты, я пришел в прорабскую уже со складником, флаконом «Тройного» и показал старому на распухшую щёку:

– давай дед, сделай что-нибудь! – но тот, внимательно осмотрев, сказал:

– Это уже будет очень больно, воспаление пошло.

И действительно, при попытке удалить корень, я чуть не потерял сознание и дед прекратил пытку.

–Надо идти в санчасть,– сказал Петрович:

– правда там тоже не намного лучше будет – и объяснил, что для удаления каждого зуба существует свой инструмент – щипцы, а в санчасти емецкой зоны в сейфе есть только один для всех и добавил:

– анестезия какая-то была, но не уверен, и даже если что-то медсестра и найдёт – не особо  поможет.

И мы пошли в санчасть. Пока дежурный на проходной вызвал ДПНК, пока я объяснял, что почём и что до съёма мне не дожить, прошло около часа. Зайдя в санчасть и отправив местного шныря найти его начальницу – медсестру Халиду, которая отсутствовала, так как ушла пить чай и пообщаться с подругой – начальницей зоновского ларька, прошло ещё полтора часа. И когда дед всадил мне укол в челюсть, и снова стал суетливо объяснять, что лекарство очень слабой концентрации и не сильно поможет – мне уже было всё равно. Я опять сел на табурет (так как  врачебного кресла в санчасти никогда не было) вцепился в него обеими руками, и когда он тащил корень щипцами неизвестно для какого зуба, а медсестра ехидно мне говорила: