Янтарики. Жизненные ситуации, которые делают нас нами

И весь борт, все пассажиры были очень растроганы, и Миша был бесконечно счастлив, и я тоже присоединилась к его эмоциям. Ну как же здорово. Захотелось немедленно обнять пилота и всех стюардесс по очереди.

Такие ситуации как нашатырь для наших внутренних детей.

Вот я, взрослая тётенька, у меня в аптечке живёт тонометр, в лексиконе – слово «щитовидка». У меня есть коронная фраза: «Это хороший пакет, не выбрасывай», но благодаря Мише и самолётику я вспомнила, что внутри меня живёт маленькая Олечка, которая скачет по кровати, как по батуту, закапывает в песочнице секретики из стёклышек и обожает писать сочинения…

Уже в Москве я стояла у крутящейся ленты выдачи багажа и ждала свой чемодан.

Когда он выехал и проезжал мимо меня, я неловко схватила его, ударилась ногтем, подняла, но не смогла удержать и бросила на ленту…

– Девушка, вам помочь? – спросил какой-то парень и, не дожидаясь ответа, снял мой чемодан с ленты.

А я не успела сказать: «Не надо», – хотя внутри всё крикнуло: «НЕ НАДО-О-О-О-О-О!»

Всё-таки я обожглась о ту жену.

– Спасибо огромное, – сказала я парню. – Вы настоящий мужчина.

«Потому что настоящий мужчина – тот, кто и без просьбы поможет», – мысленно добавила я.

А когда я уже вышла на улицу и моя правая рука опять «начала велотренировку», меня кто-то взял за рукав.

Я обернулась.

А это тот чужой муж, который мне при вылете помог с чемоданом. Я аж отшатнулась. Сейчас небось опять на меня налетит жена его, скажет, что я флиртую.

– Не бойтесь, – сказал этот муж, хотя сам пугливо оглядывался.

Вероятно, мы боялись одного и того же: что нас застанет его жена.

– Не знаю, что она вам сказала… Она не хотела обидеть.

У меня просто в прошлом году инфаркт был, и я чуть не умер.

Она испугалась. Она просто боится: мне нельзя тяжести. Мы сами налегке…

К врачу летим. Кардиологу.

– Извините меня, – ответила я.

– А вы нас извините, – сказал он и сбежал.

А я всё смотрела ему вслед, как он бежал к своей жене.

Мне хотелось крикнуть ему вслед: «Не беги, у тебя сердце…» Но, думаю, он и так знает. Не маленький.

Хм, какая интересная штука жизнь. Иногда всё совсем не так, как кажется. Совсем.

Та жена не истеричка и не самодур – она просто влюблённая женщина, которая хочет защитить слабое сердце мужа.

Я не знала, что оно слабое, покусилась на него, а ему долго было объяснять, и он притворился сильным.

А она разозлилась. На него. Но не стала ему высказывать: ему нельзя волноваться.

Поэтому она мне влепила словесную пощёчину.

Мол, не видишь, у него сердце слабое.

А я не вижу. Сердце же внутри. Тикает себе, стучит.

Всё понятно теперь. И не обидно. Наоборот. Захотелось эту жену найти и обнять. Сказать: «Всё хорошо будет, дорогая, береги его, у тебя это отлично получается».

Так хорошо, что он подошёл.

Как бы снял внутреннее напряжение после стычки.

Я ехала домой на такси и думала про Мишу и нарисованный самолёт, а не про пощёчину.

Так здорово, когда мечты сбываются. Мечтал человек о небе, рисовал самолёты и стал пилотом.

Приеду домой – нарисую себе своего мужчину. Чтобы он быстрее сбылся и таскал мои чемоданы. А я бы заботилась о нём в ответ.

Я поняла, что везде-везде есть любовь.

Даже если сначала неочевидно, что это она.

Стресс

– На что жалуетесь? – спросил врач.

Я посмотрела на него с интересом. В принципе, я не жалуюсь. Мой жизненный опыт подсказывает, что жаловаться – абсолютно бесполезно, надо просто идти и всё решать. Чем я, собственно, и занята.

Есть проблема со здоровьем – я у врача.

Но так отвечать нельзя: это рефлексия, а врачу нужны факты. И тут принято отвечать конкретно.

Я прилежно перечислила симптомы, которые привели меня в кабинет врача, кивнула на анализы.

Доктор позадавал мне разные вопросы, среди них: «А в последнее время у вас был острый стресс?»

Мне эпитет понравился: «острый».

Стресс как копьё или как игла. Был у меня такой?

Я стала оценивать свои текущие жизненные события по критерию содержания острого стресса. Да вроде нет, ничего такого.

– Нет, доктор, ничего такого… острого.

Доктор не нашёл причин моего состояния и обострения псориаза и назначил дополнительные анализы.

Я вышла из больницы, купила кофе и села на скамейку выдохнуть.

Сижу и рассуждаю: «А зачем я сказала, что у меня всё ок и нет стресса? У меня гастроли.

Гастроли – это всегда стресс, ответственность, обязательства, риски.

Плюс перелёты. Плюс смена часовых поясов. Разве это не стресс?

А развод и шлейф неизбежных сложностей, которые предполагают выдирание друг друга из общего цветочного горшка, который сначала был семьёй, а потом не был.

И надо выдрать себя и переместить в новый горшок: гордый и одинокий.

И я переместила, но корни пока не пустила: новая почва оказалась совсем не чернозёмом, и, чтобы прорасти там, нужно много сил, а это ежедневная внутренняя работа. Разве это не стресс?

А проблемы с ипотекой? Точнее, с помещением, которое я взяла в ипотеку. Это апартаменты, и в момент покупки все документы были чисты и прекрасны, но потом статус земли под зданием поменялся, и теперь юридически все владельцы квартир превращались в липовых владельцев до момента переоформления статуса, а получится ли всё переоформить – неизвестно.

В домовом чате паника ежедневная, а я её впитываю, потому что ничего в этом вопросе не понимаю, кроме одного: к моменту, когда я выплачу ипотеку, возможно, мне нечем будет владеть, а это очень печальная и удручающая новость, в которую я погружена. Разве это не стресс?

А детская ревность, а финансовые дыры, а вот этот вечный тревожный сквозняк внутри: справлюсь ли, смогу ли одна? Это что, не стресс?

Зачем я соврала врачу?!»

И вдруг я поняла: соврала, потому что я привыкла к этому стрессу. Он уже не острый – он будничный.

Стресс просто есть как жизненный фон. Я его уже даже не идентифицирую как не норму.

Вот классная метафора на этот счёт. Мне на день рождения подарили тяжёлое одеяло – 17 килограммов.

Нейроэффект такой тяжести в том, что спится под ним крепче.

Я сразу оценила, что это классная тема, и детям тоже купила.

Кате нравится спать под тяжёлым одеялом. И тут недавно она спрашивает:

– Мам, а куда ты дела тяжёлое одеяло?

– В каком смысле? – не поняла я.

– Ну, было же тяжёлое!

– Так оно и есть, я только пододеяльники меняю.

– Да? А я к нему привыкла, и теперь оно кажется лёгким.

Вот так мы и к тяжёлой жизни привыкаем и она кажется обычной. И к острому стрессу, которым я укрыта, как тяжёлым одеялом, и уверена, что это подарит мне хороший сон, потому что это иллюзия надёжности и защищённости.

Но в случае с одеялом – так и есть, а в случае со стрессом – нет.

Я поняла, что это ненормально, что нахождение в постоянном остром стрессе требует от меня более щадящего и бережного отношения к самой себе, иначе здоровье, которое и так звонит во все колокола, совсем зачахнет и я закончусь.

Надо замечать себя, давать себе выдыхать, баюкать и лелеять – это и есть фундамент любви к себе.

И такие вещи нельзя перенести на потом, на старость, на «когда будет время и не будет других более важных дел». Нет более важных дел, кроме собственного спасения.

Это как… как костёр.

В бизнес-клубе, где я состою, есть основной чат единомышленников, где участники оставляют свои запросы, а бизнес-среда помогает искать решения.

Если нужен адвокат, консультация или просто совет по ситуации, то человек пишет в основной чатик проблему, – и все остальные соклубники стараются предложить варианты её решения.

А ещё есть отдельный чат для обсуждения всяких сторонних тем – «Чат для бесед», как я шучу, чат для рецептов.

Потому что там как раз можно и не про бизнес, а про что угодно, хоть про кабачки.

И вот однажды совершенно случайно яркая дискуссия разгорелась у нас в основном чате, где запрещено флудить (писать не по теме).

Но там так полыхнуло, что много людей подключилось и случился очень яркий разговор, хотя назначение чата совсем другое – чисто деловое.

И вот в разгар дискуссии в самое пекло приходит модератор и говорит: «Ребята, вы спутали чат. Вам в другой надо перейти – в тот, где болтают».

И мы все прямо врезались в эту просьбу, а я, если честно, даже разозлилась. Ну как так, думаю, мы же так увлечённо болтали? Зачем нас перемещать?

Ну и итог: в другой чат никто не перешёл.

Беседа врезалась в сообщение модератора и рассыпалась на осколки.

Я грустила и считала, что можно было бы сделать исключение для той беседы, а не гасить её. И даже пошла к модераторам: мол, ребят, ну вот зачем?

А модераторы пояснили, что правила едины для всех и они бесперебойно работают уже много лет.

Если менять их под каждого участника, то будет анархия.

А в чатике в тот момент, может, кто-то хотел запрос написать, но не смог, ибо там полыхала дискуссия.

– Ясно, – вздохнула я, и мне было жаль почившей беседы, которая так внезапно закончилась.

– А почему вы не перешли в другой чат, раз было так интересно? В чём проблема, как думаешь? – спросили модераторы.

– Понимаете, беседа как костёр.

Это огненная энергия. Костер нельзя перенести. Взять в ладошки и перенести. Его можно потушить в одном месте и развести в другом. Но чтобы развести в другом, нужна новая энергия.

Вот есть в жизни такие вещи, которые нельзя перенести и отложить, – они могут быть только прямо сейчас.

Я вернулась к тому врачу и говорю:

– Запишите, пожалуйста, в карту: у меня острый растянутый во времени стресс.

– Вот прямо за дверью случился? – пошутил врач.

– Нет, просто я к нему привыкла и поэтому не заметила. Но он есть.

– Вы наблюдательная, – подколол он. – Но анализы всё равно сдайте, не откладывайте.

– Сдам, – кивнула я и побежала в свой острый стресс: там столько дел!

Не игрушки

«Как вы решились на развод? Когда вы поняли, что пора?

Как понять, что всё?»

Мне часто задают такие вопросы в личных сообщениях моего блога.

Я сначала не могла понять, почему такое спрашивают у меня.

Кажется, я вообще не произвожу впечатление человека, который сильно счастлив после развода.

Но я точно похожа на того, кто выжил и вполне сносно справляется.

Честно пишу, что иногда накрывает, про рефлексию, про боль, про то, как в качестве компенсации бросилась после развода сразу во все проекты, чтобы только не было времени на слёзы.

Но потом я поняла.

Часто женщины не понимают, как распорядиться остатком ресурса. Не ресурсом, а именно остатком, потому что ресурс – это когда много.

Но когда ты долго живёшь в несчастливом браке, ресурс растрачивается и остаётся чуть-чуть.

И вот в этой точке они приходят в личку и спрашивают: «Что делать? Надо ли спасать брак или надо подкопить ресурса и уйти? Как понять, что пора уходить?»

Я вообще не эксперт в этом, ну вот совсем.

Я просто в какой-то момент увидела, что мы с мужем – два сломанных человека, а изначально такими мы совсем не были. А тут ломаемся друг о друга, и это совсем не похоже на былое счастье.

Однажды в фильме я видела эпизод, где психолог проводил эксперимент с коллективом и попросил подчинённых в лицо сказать начальнику то, что они о нём думают.

Несмотря на то что начальник был крут, истинное мнение о нём было не таким уж безоблачным. И люди растерялись: с одной стороны, их просят сказать правду, с другой – они боятся последствий, если скажут её начальнику в лицо.

И тогда они придумали говорить не эпитетами, а расплывчато.

Например: «Все смотрят только на вас», а дальше дело доделывало эго начальника.

Я как будто тоже участвовала в этом эксперименте.

Когда меня на интервью спрашивали про мужа, я всегда говорила хорошее, но без эпитетов. Говорила: «Он любит детей» или «Все от него в восторге». Я не могла сказать: «Он хороший», «Он любимый».

Я не говорила прямо, обходила правду, и не потому, что врала на интервью, а потому, что врала себе.

Сейчас если посмотреть те интервью, мне кажется, видно, что я говорю одно, но как будто чувствую другое.

Это называется «конгруэнтность», когда совпадает внутреннее и внешнее.

А у меня как раз не было этой конгруэнтности, а был сильный диссонанс ощущений.

Я держала лицо, улыбалась, а внутри маскировала холод и дыру в сердце.

Я насмотрелась видео о женской энергии, о том, что если она правильная, то женщина усиливает мужчину – он становится крутым и успешным.

А если неправильная, то не становится.

Муж заболел депрессией после жизненного испытания инвалидностью ребёнка, очень изменился, долго не мог восстановиться.

Всё это было вполне оправданно: после пережитых событий не так просто не потерять жизненного темпа, но я взяла часть ответственности на себя.

Решила, что, наверное, у меня какая-то неправильная энергия: я никак не могу вдохновить человека и направить в успех.

Однажды в магазине видела маму с девочкой, которая взяла с полки игрушку, повертела её в руках и… сломала. И девочка заплакала. А мама говорит: «Что ты плачешь?» А девочка: «Теперь нам придётся её купить».

Девочка хотела игрушку, но целую, не сломанную.

А сломанную – не хотела.

Вот я – как та девочка. Сломала – покупаю.

Плачу своими «лучшими годами».

Я решила, что это я ответственна за сломанность мужа, и не прощала себя за это и платила тем, что не уходила и чинила, чинила, чинила.

Так удивительно нелепо это звучит в написанном виде. А когда я это проживала, всё казалось логичным.

Нельзя никого сломать и починить. Человек не игрушка. Он ломается, если не может что-то пережить, а потом сам себя чинит. Или нет. Это его выбор.

Восемь лет я взрослела до мысли, что так больше нельзя. Ресурса больше нет.

Нисколько.

Этот брак меня разрушал и обесточивал.

Сложно признать, что тебя не выбирают, но ещё сложнее закрывать на это глаза.

Нельзя находиться в среде, которая не просто не напитывает вас, а вообще не понимает вашей ценности. Я всё время делала вид, что всё в порядке, врала сама себе, сжималась до размеров своего вранья, потому что только вот такую – сжатую, ссутуленную, виноватую – принимала меня среда.

Я ушла, когда однажды поняла, что сломана.

Пока я чинила другого, сломалась сама. И тут я поняла важное – это моя ответственность. Я же не виню никого, что это они меня сломали – это я сломалась.

Тогда почему я взяла ответственность и за чужие поломки?

Почему чинить всё опять мне?

Нет никаких подсказок в этом мире.

Остаток ресурса я бы собрала в туесок и потратила бы на то, чтобы убедить себя, что я справлюсь при любом сценарии.

Мне дороги мои поломки, я буду их чинить вдумчиво, у меня на это целая жизнь, настоящая, не игрушечная.

Принцесса

У моей подруги в семье горе: погиб Филя. Филя – это собака, большая собака.

Это член семьи.

Он прожил двенадцать лет, был весел и бодр, ничем не болел.

И в одну минуту был сбит пьяным водителем – и… всё.

Проблема была ещё и в том, что трагедия случилась на глазах её 12-летней дочери, которая с ним гуляла.

Дочь позвонила ей на работу. Она не плакала – она была будто заморожена.

Подруга помчалась домой. Было бы спокойнее, если бы она рыдала и убивалась, а вот этот ровный тон по телефону очень напугал, как будто девочка не о гибели лучшего друга сообщает, а о рецепте пирога.

Подруга примчалась домой, обняла и успокоила дрожащую дочь, решила вопросы с кремацией собаки.

Вечером они сидели с дочерью в обнимку, заплаканные обе, переживали боль.

Очень странно было ощущать это знакомое домашнее пространство без Фили: он всегда был непосредственным участником любого семейного дела.

Дом будто осиротел.

Надо было позвонить родителям, сёстрам, родственникам – всем, кто любил Филю, чтобы сообщить, что его больше нет.

И тут её дочка говорит:

– Мама, тебе сейчас плохо. Я слышу, как бьётся твоё сердце.

Слишком быстро. Сейчас тебе нельзя звонить бабушке. Она начнёт причитать, плакать – ты разнервничаешься ещё больше. Потом она дедуле скажет, и начнутся ещё хуже страдания. И тётя Наташа будет плакать.

В общем, я решила, что завтра всем сама позвоню. А ты сейчас отдыхай, выпей снотворного и засни.

И подруга говорит, что эта речь дочери будто окатила её холодной водой.

– Как ты думаешь, а вообще в нашей семье есть взрослые, кроме тебя? – спросила она у дочери.

Ей 12 лет, но она ведёт себя как взрослый человек.

Понимает, что, если позвонить бабушке, бабушка будет рыдать и вместо поддержки, которую она, внучка, вправе ожидать от бабушки, получится ещё бóльшая проблема: спасать надо будет уже бабушку, которая станет тяжело дышать и пить валокордин.

Внучка морально заранее берёт бабушку на ручки и не ждёт, что бабушка в этом диалоге будет взрослой.

То же самое с остальными родственниками.

Получается, 12-летний ребёнок – самый взрослый среди взрослых.

Он – хранитель эмоционального баланса в семье. Он обо всех заботится, всех спасает, принимает на себя весь удар трагедии. «Мама, поспи, бабушка, поплачь, вот успокоительное…»

В зеркале этой истории я вдруг вижу себя.

Мне тринадцать. Я взрослая с рождения.

Я никогда не получаю плохих оценок, чтобы не расстраивать бабушку и дедушку.

Я никогда ничего не прошу, только самое необходимое. Штаны, например, я прошу, когда прежние уже не спасти.

Игрушки, сладости – баловство.

Нельзя просить купить ирисок, если в серванте ещё засохшие леденцы остались.

Я регулярно езжу на дачу, точнее, на огород.

Поливаю редис, лук, чеснок, помидоры и огурцы в теплицах.

Я накачиваю в бочки воду.

Я очень редко езжу на море, хотя море и дача равноудалены от дома и море я обожаю, а дачу ненавижу.

Я гуляю с прабабушкой. Я зову её ба. Сижу на скамейке. Болтаю ногами.

Иногда не болтаю, потому что прабабушка осуждающе смотрит на мои коленки.

Прабабушка берёт меня в церковь.

Там я стараюсь думать о хорошем, но не могу: страшно потею.

Меня одевают теплее, чем нужно, потому что одежда – это коммуникация, через одежду мне говорят, что меня любят.

Лишняя кофта, связанная бабушкой, символизирует, что даже очень любят. А ещё мои любимые котлеты с пюре. Ешь-ешь.

И добавка. Добавка, подливка и котлеты – это всё тоже любовь.

Я взрослая как-то сразу. Я не помню себя ребёнком. Каким-то вот беззаботным, хулиганящим, звонким, таким, ну, знаете, обычным живым ребёнком.

Со сломанной куклой в руках, в порванных колготках.

Я всего однажды порвала штаны: на меня в подъезде набросилась соседская собака и потрепала мне штанину.

Дома меня отругали и поставили в угол. Потому что новые штаны покупать не на что. Я стояла в углу и раскаивалась. Думала, что я ужасная внучка, потому что только и делаю, что «хожу и рву штаны». Так бабушка сказала.

А ещё мне было интересно, наказали ли собаку, поставили ли её в угол и раскаивается ли она?

Или винит меня?

Думает: «А что она ходит в красных штанах? Дразнит меня как матадор». Но собаки не различают красный цвет… Для неё я была в серых штанах.

С этой точки зрения волк не мог знать цвет шапочки в «Красной Шапочке»…

Я вот такая, сразу осознанная, сразу ответственная, сразу взрослая.

Помню, как дедушка меня застал в два часа ночи на кухне.

Как вы думаете, что я делала? Повторяла примеры перед контрольной.

То есть не воровала деньги, не курила, не ела конфеты.

Я учила уроки, потому что переживала, что выучила недостаточно хорошо, поэтому я дождалась, когда заснут взрослые, и вернулась к учебникам. Это мне было 10 лет.

Себе в мужья я выбрала человека, который подкупил меня… вот этой детской непосредственностью. Я присмотрела его в институте.

Он умел хулиганить, постоянно устраивал какие-то розыгрыши, какие-то приколы, шутки над преподавателями.

Он не просто был в центре любой вечеринки – он всегда был её создатель. Это он постоянно подначивал сбежать с лекций. Для меня это было немыслимо, а для него – образ жизни.

А однажды мы гурьбой студентов зимой вечером шли мимо горки и он заставил всех скатиться. Я не пошла. Я была в юбке. А вдруг она задерётся? Нельзя. Неприлично.

Я стояла внизу. И смотрела на других. И на него.

Как он хохотал, когда катился. Как он придумывал всякие пируэты на льду.

Я улыбалась. Мой внутренний ребёнок был ошарашен. Так можно? Так можно жить? Вот прямо брать ладонью снег – и в рот. И протереть лицо. Потому что жарко. Оказывается, можно вспотеть не от второй кофты, а от весёлой, беззаботной жизни. Как в детстве.

Я вышла за него замуж, чтобы дома было детство. Нет, не инфантильность, а именно детство. Настоящее, а не полуфабрикат: ты как ребёнок радуешься каждому дню.

Мы однажды с коллегой выбирали подарок другому коллеге, у которого ребёнку исполнился год.

– Зачем покупать дорогую игрушку тому, кто будет рад даже смятому листику бумаги? – удивлялся коллега. И я смеялась. Ну так ведь и есть.

Ребёнка можно рассмешить и порадовать даже листиком бумаги или пакетом.

Я поняла недавно, что в муже я любила именно вот эту искрящуюся живость, умение радоваться мелочам, всегда быть открытым жизни и новым приключениям.

Мы прожили вместе 21 год и расстались. К сожалению, вот этого таланта – жить радостно и беззаботно как ребёнок, – оказалось недостаточно для того, чтобы сохранить семью.

Да и пообтесался этот талант под гнётом жизненных обязательств, проржавел по бортам.

Произошла неизбежная эрозия радости… под влиянием возраста и обстоятельств.

Дальше я пошла одна, ни на кого не опираясь.

Я и раньше была взрослая, а теперь совсем взрослая, одинокая.

Одиночество – это самостоятельность души. Я такой взрослой умею быть. Только такой.

Недавно читала книгу про деньги и там было сказано, что люди, выросшие из очень бедного детства, часто не умеют быть богатыми. И если им удаётся заработать много денег, они подсознательно сразу эти деньги спускают, чтобы снова быть без денег. Потому что они умеют быть без денег. А с деньгами – не умеют.

Так и я: я умею быть взрослой, ответственной и образцовой, но не умею быть больше никакой.

Промелькнувшую беззаботность или детское радостное ощущение жизни как предвкушение праздника я в себе гашу, потому что не умею его выдерживать.

Я смотрю на свою дочь. Отпраздновав день рождения, она начинает ждать Новый год, а потом 8 Марта, а потом ещё что-то. Вся жизнь – это либо праздник, либо подготовка к нему. Как же это прекрасно и здорово! Как же этому научиться?

С бывшим мужем у нас установилось холодное перемирие. В момент развода у нас бушевали мексиканские страсти.

Агония отношений – страшная штука, когда ты вообще не понимаешь, как ты раньше мог жить с этим человеком, ведь сейчас тебя трясёт от одного упоминания о нём.

Но потом страсти улеглись: время отфильтровало главное и неглавное.

Мы научились общаться о детях. За год я вполне привыкла к новой одинокой жизни, перестала испытывать постоянный стресс от отсутствия опоры, стала наслаждаться свободой.

Однажды у меня прихватило спину, да так сильно, что я не могла встать.

А у меня столько дел! Покормить детей, отвести дочь на день рождения к подружке, сыну помочь с регистрацией в программе, прибрать кухню к приходу специалиста по кондиционерам, а я лежу. Если нужно встать, то только через боль. Боль через крик, ведь обезболивающие не помогают.

И тут звонит бывший муж и предлагает погулять с детьми: у него выходной.

– Приезжай.

Он заезжает и видит, в каком я состоянии.

И… подхватывает мои проблемы.

Детей покормил, погулял, на день рождения отвёл, с программой помог, кухню прибрал, с кондеем разобрался, сделал мне горячие бутерброды.

А я лежу, реву и… злюсь. Хочу, чтобы он ушёл.

Я понимаю, что меня сейчас ментально взяли на ручки. Просто взяли как маленькую. А я не маленькая – я взрослая тётенька.

А тут я целый день могла ничего не решать: никого не воспитывать, ни за кого не нести ответственность, а просто есть бутерброд и болтать ногами.

Прабабушки нет уже давно, но я помню её взгляд. Она и сейчас как будто осуждающе смотрит на мои коленки. «Что это такое? Ну-ка, успокойся. Ишь, ногами болтает. Надень кофту».

– Мне не холодно, ба.

– Надень.

Я сама себе Ба. Я и пятилетняя была прабабушкой, и сорокалетняя.

Я перестаю болтать ногами, встаю поморщившись, говорю, держась за спину, бывшему мужу: «Спасибо за помощь», – закрываю за ним дверь.