Не жизнь, а макароны. Истории деда и внучки

Анна Титова

Не жизнь, а макароны. Истории деда и внучки

Мой дед и правила общественного договора

Собираясь на экзамен по философии, я листала конспекты. Июньские вечера удивительно не созданы для штудирования вузовских учебников.  Никакие Гоббсы в голову не лезли совершенно, Локк вообще представлялся мифическим существом, смутно связанным со скандинавской мифологией.

Мой дед, на чьей даче и происходила очаровательно жалкая попытка познания философских учений, заварил чай из жестяной коробки и хладнокровно намазал на печенье толстый слой сливочного масла, – ну что ты, переживаешь?

Вот ещё, – промямлила я через печенно-чайные слои, – дед, напомни-ка мне в двух словах про своего любимого левиафана. Общественный договор и ихние все Жаны, Жаки и Руссо- любимая тема препода.

Дед откашлялся (как и всякий дед- мой очень любит поболтать и порассуждать о тонких материях), – понятие общественного договора подразумевает, что один человек частично отказывается от своих суверенных прав в пользу второго, чтобы обеспечивать свои интересы через его посредство.

Заключенный между людьми, он держится на трёх китах- обоюдности, добровольности и посильной равноправности.

С двумя первыми пунктами дедовских размышлений проблем у меня не возникло, а вот на «равноправии» я закатила глаза, – деда это не смутило, он сделал вид, что глаза я закатила от удовольствия, и продолжил.

– Все очень просто, не избегай взаимной ответственности, не давай обещаний, которые не сможешь выполнить, одновременно с этим делай все, что тебе по силам и не жди от второго человека того, чего ты ждёшь от себя. Он может стараться изо всех сил, но Ваши силы скорее всего окажутся не равны.

Я второпях пролистала конспект,– «Руссо подчеркивал, что человек не обязан ничем тем, кому он ничего не обещал; основанием права могут служить только договоры и соглашения».

– Стало быть так, на берегу нужно договариваться, прежде чем контрактик подписывать, замуж выходить, или, скажем, на службу устраиваться, – пробурчал дед и убедившись, что я под завязку набита углеводами, неспешно направился прикручивать звонок к велосипеду.

Мой дед и сепарация

Мы с дедом сидим на нагретом летним солнцем крыльце и наблюдаем. Через дорогу сосед ведёт неравный бой с цементным раствором, то недостаточно, то слишком густым. Работа застопорилась, отчего тот расстроен- он строит дом уже так давно, что кажется делал это всегда. И ничего больше не существовало до, и не случится после. Он строит дом всю свою жизнь. Ещё какой-то десяток лет и будет готово. Если только к этому времени плитка не отвалится и крышу не нужно будет менять.

Мы смотрим на попытку соседской самореализации и медитируем. Дед (как и любой другой дед, если он настоящий) не может молчать, когда на противоположной стороне улицы патовая ситуация. Только вот мой дед не только инженер, он еще и педагог, поэтому долго держится и не вмешивается в чужие страдания. Однако же, всему есть предел.

Он вздыхает, откашливается и орет – Куда тебе третий этаж, Коль, ты и на втором то не бываешь?

Сосед, перекрикивая рьяные порывы бетономешалки, орет деду в ответ – Так детям же все, для них стараюсь!

– Каким детям то хоть? Наташка в Москве давно, а Димка твой компутерщик и вовсе заграницу умотал уже как с пол года. Или может у тебя ещё дети есть о которых ты помалкиваешь?

Сосед выключает двигатель, вытирает пот и непонимающе развозит руками,– Дети мои наследники, все им оставлю, и дом, и землю, будут здесь хозяйничать, что непонятного?

–А ты Наташку с Димкой спросил, на кой черт оно им надо, твоё это хвалёное наследство?

Я обнимаю деда очень крепко, во всю силу рук, и кажусь себе такой несуразно маленькой. Задыхаясь от накативших слез, дышу ему в седую бороду и спрашиваю, – Ты не обидишься? Ты простишь меня? Потому что мне тоже не нужен твой дом, кусты крыжовника и старая яблоня. Мне не нужна твоя библиотека, соломенная шляпа и колодец с самой вкусной водой. Мне не нужны твои образцово-показательные парники, три ряда лопат и семь коробок гвоздей. Не нужны твои пакеты с семенами «Бычьего сердца», лунные календари, цветы в шершавых горшках и сладкая лесная земляника. Мне нужно жить самой.

Дед целует меня в макушку, – Я знаю. Скушай лучше шоколадку.

Мой дед и жизненный путь

Заявление об увольнении лежало на столе вальяжно развалившегося в кресле начальника. Он посмотрел на меня безразличным взглядом,– ещё один боец покидает наши сплоченные ряды, да на твоё место очередь выстроена, ты же понимаешь?

Я уверила его, что очень понятливая и сообразительная, улыбнулась и предложила побыстрее закончить.

Снисходительным жестом он таки позволил мне отгулять двухнедельный отпуск и проваливать на все четыре стороны.

Подумав, как чудно складывается четверг, в приподнятом настроении я села в машину и направилась прямиком на дачу к деду.

Моя безмятежность, подогретая легендарной «i want to break free» бесславно закончилась на 184 километре трассы М11. Бесконечные звонки от родителей, брата и нарочито сердобольных коллег окончательно убедили меня в неправильности принятого решения, важности стабильности, официального трудоустройства, парадигме «бог терпел и нам велел» и прочим надёжностям.

Ввергнутая в бездну паранойи и осознав благодаря этим чудесным людям, свою никчёмность, я чуть было не развернулась.

Но меня ждал дед, а мы с ним держим данные друг другу обещания. Тем более, что приехать к деду на дачу всегда лучше, чем не приехать. Приняв радикальные меры в виде покупки огромной пачки кокаколовых мармеладных медведей и установлении режима «не беспокоить», я продолжила свой путь.

Увидев меня, дед, моментально оценивший масштабы кораблекрушения, ни слова не говоря поставил на стол килограммовую порцию макарон с тушенкой. Я безропотно жевала и рассказывала ему все, как есть. Дед вытирал мне слёзы со щек и подсовывал куски хлеба, полагая, что углеводов в макаронах недостаточно для прекращения выработки в крови кортизола.

Когда я закончила выступление, вердикт был вынесен, – Пойдём ка на реку посмотрим.

Река струилась игривой змейкой, поблескивая в закатном солнце чешуей и убаюкивающе делая «плесь» у берега.

–Как удивительно, что все реки извилистые, да, дед? Казалось бы кратчайший путь для реки чтобы попасть в море- прямая линия.

–Ой, да что тут удивительного, это называется меандрирование, – парировал мне дед, (который как оказалось уже не только инженер и педагог, но ещё и гидролог, внештатный конечно), – Натура реки такова, что удобней всего ей прокладывать путь постоянно поворачивая из стороны в сторону и на то есть свои причины.

Русло реки всегда неоднородно и несимметрично. Вода с одной стороны смывает больше берега, чем с другой, образуя углубление, а это значит, что в другой стороне русла поток воды будет меньше и на дно будет оседать больше почвы или песка, поскольку силы потока воды будет недостаточно, чтобы уносить все это со дна.

В конце концов грунта станет так много, что он станет частью берега. Но вода не стоит на месте, и ее поток врезается в противоположный берег так сильно, что начинает формировать новый изгиб. И такое формирование новых поворотов продолжается по всей длине русла реки.

Чтобы прямая река стала извилистой, нужно всего лишь время. Ну вот и твоё пришло. Пойдём лучше удочки проверим.

Мой дед и энтропия

Дед тащил меня в гараж. Субботнее утро больше располагало для ленивых бесед и лежания и я начала взывать к его совести. Дед разводил руками, делая вид, что не понимает, какая в его почтенном возрасте может быть совесть и прочие эти наши миллениальские глупости, – Ты еще чувство долга упомяни, тоже мне, лиса. (Достигший просветления дед не знал ни любви, ни тоски, ни жалости, но очень уважал физику).

–Некоторые процессы необратимы и невозможны, – стаскивая меня с кровати торжественно объявил он.

– А как же требование не нарушать сохранение энергии, – слабо брыкнулась я, уже понимая, что в нашей изолированной с дедом системе, нет места первому закону термодинамики.

Для уверенности запив яичницу чаем со слоеными печеньями, наши тела были погружены в автомобиль. Дед довольно кряхтел, и присвистывал (такой, знаете звук залихватского самодовольства), что меня невозможно умиляло и я решила не сопротивляться неизбежному.

Надеюсь, Вы когда-нибудь были в настоящем дедовом гараже, потому что это лучшее место на свете. Здесь рождались и погибали вселенные, на полках с дьявольской упорядоченностью расставлены химикаты, банки с красками и морилками, аэрозоли, стеклянные бутылки, с этикетками, потускневшими еще в перестройку.

Стройными рядами в левом углу расположились газовые баллоны и огнетушители. На стеллажах уютно развешаны кувалды, кернеры, шпатели, разводные и гаечные ключи, отвертки, плоскогубцы, стамески, ножовки по металлу, уровни и рулетки.

Отдельное почетное место в чехословацком шкафу выделено “настоящему инструменту” – шлифовальной машинке, строительному фену, вольтметру, перфоратору и лобзику. В опасной близости с вышеупомянутым ненадежно закрепленным шкафом стоит кресло, о котором известно только одно – никто не знает откуда оно появилось. Ну и стремянка в гараже имеется, а то как же.

Я часами разглядываю гараж, трогаю руками наждачную бумагу, разной шершавости, листаю обветшалые журналы “Наука и Жизнь 1987” и обхожу стороной верстак с тисками.

Мне сначала очень интересно и весело, а потом очень страшно, потому что здесь в гараже, собрано все, из чего состоит наш мир, и это все умирает. Металл, поврежденный ржавчиной, шины, поврежденные износом, мяч, брошенный в воздух и поврежденный гравитацией, газеты, поврежденные плесенью, и жизнь, поврежденная возрастом и микробами.

Дед видит мой страх, но не помнит, как это – бояться. Годы позволили ему хорошо усвоить степень необратимости неидеального реального термодинамического процесса, и он не считает нужным успокаивать меня – таково течение жизни.

Его руки нежно проводят по моим плечам и дед подмигивает, – что-то ты совсем растерялась. Как только что-то произведено, оно тут же начинает разрушаться, поэтому предлагаю не затягивать. Тем более Вовка ждет нас к 6.

Мой дед и самолеты

Я заявилась без предварительной договоренности и плюхнулась на диван. Внезапность была обусловлена большими переменами и события, которым суждено случиться, пугали, жизненная турбулентность изрядно потряхивала, а значит без деда мне было никак не обойтись.

Чаще всего самолеты падают в первые минуты взлёта или при посадке, в самом полете им мало что угрожает. Я, находившаяся в двух местах наибольшей авиационной опасности одновременно (уволившись и приступив к новой работе), ничего лучше придумать не могла, как страдать и требовать от деда совета, разрешившего бы все мои сомнения.

Дед откровенно бездарно делал вид, что не понимает меня и жарил картошку, но потом сжалился и принял решение отправиться на учебный аэродром, полетать (мой дед из породы дедов выдающихся, и когда ему стукнуло 42 года, а это случилось ровно 42 года назад, выучился на пилота малой авиации).

Самолеты- его любовь с первого взгляда и на всю жизнь. С какой нежностью он рассказывает о производителях авиационных двигателей, восхищается воздухозаборниками и камерами сгорания, как трепетно описывает рысканье летательного аппарата относительно вертикальной оси и траекторию глиссады.

Но я бы не советовала расспрашивать его о самолетных крыльях, потому что тут глаза деда закатываются окончательно и он часами болтает о винглетах, плавных загибах и подъемной силе.

Мы приезжаем на аэродром и больше не существует никакого деда- есть капитан корабля и его идеал. Удивительно, как меняет его одержимость, будто само проведение вселяется в деда, не оставляя места немощи и страху.

–Вы вообще осознаете, что самолёт, это вершина эволюции и предел инженерной мысли?

–Еще как осознаем, – поспешно перебиваю я деда, – давайте взлетать.

Полёт все ставит на свои места- чем выше, тем нереальней существующий мир и вот, капитан воздушного судна превращается в маленького принца, а я- его лиса и притяжение неба сильнее нас, глупых дел и выдуманных забот. Он не точно такой же, как сотни мальчишек и я – не как сотни других лисиц, между нами – узы, не семейные, это слишком просто для такой связи, это узы восходящих потоков теплого воздуха, в которых парят птицы.

–Ты понимаешь, откуда пилот знает, что впереди его ждёт воздушная яма?

Я чуть дышу, и беззвучно спрашиваю, – Откуда?

–Так все очень просто, перед нами пролетел самолёт и ясное дело попал в воздушную яму, о чем сообщил диспетчеру. Мы летим по той же воздушной дороге следом, диспетчер, уже зная о яме, сообщил нам, и мы готовы, что провалимся в нее, и так действует каждый последующий экипаж, пока яма не исчезнет.

Моя лисья морда вытягивается, превращается в человеческое лицо и я, конечно ожидавшая очередную лекцию из цикла «как прикладная физика может объяснить все на свете», начинаю хохотать. Мы летим, смеёмся, и все так очевидно- продолжай свой путь, какие бы ямы не попадались, и обязательно расскажи о них, чтобы следующий за тобой путник не попал в просак.

Озорной мальчишка снова становится моим любимым дедом,– Во ты, конечно, “хихикалка”, давай-ка закругляться, на ужин ждем гостей.

Мой дед и космический корабль

Я захожу в квартиру, переодеваюсь в немыслимо длинный серый халат, полы которого волочатся вслед за мной (мой дед высокий, а я – не очень), забираюсь с ногами в кресло и оказываюсь дома. В доме деда бурлит греча, на огромной чугунной сковороде жарятся грибы с синим луком и свистит чайник.

–Руки мыть собираешься?– бросает на меня красноречивый взгляд дед.

Тяжело вздохнув, выпутываюсь из кресла и покорно плетусь к раковине. Я двенадцатилетний взрослый человек, без всяких намеков понимаю важность чистки зубов по утрам и других гигиенических процедур. Но это дом деда и его ритуал, а значит не я устанавливаю правила.

Мылю руки и представляю, что дед бесчестно узурпировал власть и вот – он вождь африканского племени, в котором всех заставляет покрывать тела татуировками, а носы пронзать длинными острыми иглами. Что еще очевиднее- дед предводитель викингов, ножами надсекающих на зубах бороздки, заполняя их красителем красного цвета для устрашения врагов…

Вдруг меня пронзает инсайт, расставляющий все точки над i, – тело деда захвачено космическом жуком, и дом его- не дом, а непременно летательный корабль, сконструированный по секретным инопланетным чертежам.

О своем озарении тут же сообщаю деду (мы болтаем обо всем на свете), тот слушает и смеется,– да-да, таков наш договор с инопланетным разумом! Я им свое тело в качестве идеального сосуда, а они – космический корабль. В следующий прилет вообще обещали рассказать, как автомобильные мосты без стыков делать.

Я сдаваться не намерена, в моей руке как минимум три логических козыря, о чем я сообщаю деду, интенсивно болтая ногой.

–Тебе конечно же известно, инопланетный жук, что на человеческом космическом корабле невозможно скушать сдобную булочку, потому что хлебные крошки разлетятся в невесомости и попадут в дыхательные пути.

Дед садится напротив меня и не перебивает – он стар и мудр и готов выслушать любые доводы оппонента, я же продолжаю – В твоем доме гравитация устроена совершенно иначе. Здесь каждый получает шоколадный рогалик, миндальный круассан, яблочный пирог и крошит ими сколько угодно. А еще на людском корабле ты не заваришь чай или кофе, потому что вскипятить воду в космосе не получится. Слои воды не смещаются друг с другом, а вода прогреется только до 85 градусов Цельсия.

–Принимается, но углеводных доводов недостаточно, чтобы вы, жалкие людишки, победили нас, – входит в роль мой визави.

Я внучка инженера и вот мой следующий довод, – На людском космическом корабле тебе не уснуть сладко в кровати – без силы тяжести на ней не удержаться. Но в этом доме совершенно особенная сила тяжести. Помнится мы проспали целый день без малейших трудностей и угрызений совести.

– Что я могу сказать в свое оправдание,– хмыкает дед, – такое было не раз.

Я ввожу в игру джокера, – В космосе из-за отсутствия атмосферы человек не может любоваться рассветами и закатами, кроме того он окружен светодиодными светильниками и прочим искусственным светом.

Дед довольно хмыкет и поднимает руки вверх – у него нет оправданий, этот раунд за мной.

В его доме есть “атмосфера” (ее ни с чем не перепутать, люди зовут ее уютом), и дед не переносит ярких ламп, отдавая предпочтение мягкому теплому свету, который все окружающее пространство превращает в мягкий кокон, из которого не хочется выбираться.

А ещё я в тайне от деда расскажу о правиле, узнав про которое сразу становится понятно, что деду Вы не безразличны, и может быть даже в какой-то из систем космическо-жучиных, полярных, цилиндрических или сферических координат, очень даже не безразличны.

В этом доме девчонкам запрещается мыть посуду и готовить еду (во всяком случае на глазах у деда), потому что они, эти самые девчонки, «Не для того знаете ли на свет родились, чтоб мне тут свои порядки учинять».

Мой дед и кот

Дед упирается из последних сил, убеждает меня, что ноги не ходят, радикулит замучил, день неподходящий, а ортопедические ботинки вообще жмут.

Он хочет договориться по-хорошему, думает перехитрить меня и взывает к высоким моральным качествам человеческой натуры. Я же с лихвой перекрываю свою маленькость коварством, терпеливо слушаю доводы, поддельно киваю и упорно продолжаю тащить деда туда, куда мне нужно.

Потому что самим всадникам апокалипсиса не остановить ребёнка, решившего попасть в зоомагазин.

– Дед, ни много ни мало, как десять дней назад ты вернулся с Кавказа, где залихватски лез в гору и заявлял всем встреченным барышням, что справляешься с перепадами высот и крутыми подъемами без треккинговых палок, – язвительно напоминаю я.

– Есть ли предел у человеческой подлости?– сотрясает дед воздух, и решив добавить театральности, начинает кряхтеть.

Я не причисляю себя к вопящим и катающимся по полу детям, а значит зоомагазин не прихоть, но необходимость (не сойти мне с этого места).

Потребность объясняется двумя причинами и одной первопричиной.

Мой дед живет один много лет, а я изо всех сил должна помочь ему избавиться от страданий по этому поводу, ни на секунду не задумываясь, что помощи от меня не просили.

Вторая переменная в этом уравнении играет мне на руку- в зоомагазине случилось происшествие – кошка окотилась рыжими, жирненькими котятами. Пищащие, волшебные клубки не могут никого оставить равнодушным, будь ты веснушчатый тонконогий мальчишка, томная дама со стразами на ногтях, или дед, живущий тысячу лет. Во всяком случае я на это очень рассчитываю.

Первопричина закопана поглубже- увы, я веду деда смотреть на котят не потому, что забочусь о нем, нет. Такой поступок даёт мне чувство контроля и порядка. Я неуместно ориентируюсь на решение несуществующей проблемы, делая это в первую очередь для себя самой.

В тот момент, когда наши с дедом ноги пересекают порог зоомагазина, первопричины в моей голове попросту не существует- я беру пищащего котёнка в руки и сую деду прямо в нос.

–Смотри какой хорошенький, премилый, пушистый дружочек?– мысли опережают слова, я нахваливаю котёнка последними словами, да так яростно, что он сам начинает зазнаваться своим великолепием, выгибаясь и урча, как трактор.

Дед тяжело опускается на колени, аккуратно забирает у меня зверька и возвращает его в коробку. Мы очень близко и бежать некуда, я пытаюсь прижаться к его худой груди, но дед протягивает ко мне свои длинные руки с огромными ладонями, не позволяя этого. То, что дед хочет мне сказать, говорят глаза в глаза.

–Сейчас не время заводить кота. Время любить кота, если он у тебя есть.

Дед смотрит на меня долго и внимательно и не произносит ни слова больше, -Ты же знаешь, что я когда-нибудь уйду, может быть через десять лет, через год, а если завтра?

Огромным черным камнем чувство беспомощности наваливается на меня, я мотаю головой и не хочу ничего понимать. Но понимаю.

Пятнадцать лет назад мой дед принял решение- не заводить кота, и каждый день нёс ответственность за свой выбор, пока одним прохладным майским вечером этого года, кот не выбрал его сам, лизнув в самое сердце шершавым языком.

На мой немой вопрос дед промолчал. Но я все поняла сама, как и в тот день, в зоомагазине. Тогда это просто был не его кот.