Я – борец 2

А «Волга» тем временем сворачивала куда-то не в сторону горбольницы.

Ну бегать от КГБ – это вообще ту-матч, слишком отвязно, даже для меня. Помимо меня в машине были трое, впереди на пассажирском сидении очень крепкий мужик, не помещающийся прям, водитель худощавый и возрастной, и третий – тот, кто меня «вытащил» для своих целей из РОВД.

Я старался стабилизировать дыхание, и даже закрыл глаза, но боль слишком уж отвлекала от этого, адреналин отпускал, впуская её в мою жизнь в изобилии.

И вдруг тот, кто читал «Правду» заговорил:

– Вот, коллеги, интересный рассказ прочёл. Жил да был один мальчик, назовём его Миша, мама и папа его называли Мишутка, друзья Мешочек, потому что Мешочек был с деньгами и щедро тратил их на своих друзей и знакомых. Чтобы не болтаться, ожидая армии, мальчика пристроили в один неназываемый в моём рассказе техникум, где он тоже звёзд с неба не хватал, и вел, мягко говоря, разгульный и непристойный для советского человека образ жизни. Что даже в комсомол его не брали. Члены студенческих организаций характеризовали его как слабовольную, ведомую личность, лишь для прикрытия своих негативных черт посещающего кружок, ну, к примеру, бокса. И вот, в городе «Т» его бьют в голову, да так, что он теряет память, а тренеру по боксу говорит, что он это всё в гробу видел в обсосанных тапках. Проснувшись на обратном пути в поезде, он что-то невнятное говорит о том, что он как будто из будущего. И, казалось бы, мало ли привидится после удара о канвас ринга, но этот парень, абсолютно безынициативный в прошлом, вступается за проводницу, сдаёт вагонных дебоширов в милицию, потом слабо ориентируется на местности и лишь с посторонней помощью находит свой дом.

Я всю эту историю слушал с закрытыми глазами, пытаясь сохранять спокойствие. А гэбист продолжал:

– После удара о канвас Миша стал лучше учиться, с удовольствием посещать секцию САМБО.

– А бокс что, забросил? – перебил его мужчина, что сидел спереди.

– А бокс… не, не забросил. Так вот, Миша, регулярно звонивший родителям и клянчивший деньги, мало того больше так и не набрал номер отчего дома, он и пить перестал, и курить, и в первую неделю долги всем раздал.

– Неправдоподобно как-то. Откуда у Миши деньги? Он же не работал до этого? – спросили спереди.

– В этом и соль. Казалось бы, переродился Миша новым членом общества, а то, что он родных забыл и в городе не ориентируется – это проблема врачей, к которым он так и не обратился. Казалось, что хоть режь его, по врачам ходить не будет. Николаич, вот бери пример с Миши! А то я, такое ощущение, что больше «Волгу» вожу, чем по своему основному профилю работаю, – это гэбист обратился уже к водителю, видимо.

– Есть, брать пример с Миши и меньше болеть, – хрипло отозвался водитель.

– Так вот. После удара о пол ринга у Миши появилась чувство справедливости и на соревнованиях по САМБО он компрометирует сына одного важного человека, там даже контрабанду пришить пытались, но не удалось. Сын человека – урод редкостный, но у отца связи, и поменявшись светившим сроком для сына на почётное повышение до посла в Монголии, он оставляет сыночка на воле, а сам уезжает. Но на этом ничего не закончилось, и на пути обратно в город «Н» что недалеко от города «2Н» Миша, почти в одиночку задерживает банду браконьеров, спасает участкового от кровопотери, за что ему обещают золотые горы. Тут и переезд в большой город, и место в спортшколе, и перспективы в университете. Наш Миша от всего этого отказывается и на выезде в другом городе, опять же, почти в одиночку расправляется с целой бандой, частично помогая милиции. А когда приезжает в родной город, Мишу все начинают уважительно называть Медведь – «вырос» наш Миша, не смотри, что весом невелик!

– Несколько невелик? – спросили с переднего сидения.

– А чтоб ты понимал, он по утрам с рюкзаком бегает, а в рюкзаке всегда что-то тяжёлое, это для того чтобы его сороки снова к себе в гнездо не утащили. Из-за его блестящих глазок. Так вот, недавно наш Миша был замечен в месте, где живёт некий злой волшебник, как та Гингема из «Волшебника Изумрудного города», только мужик и в «Адидасе» чёрном.

– Откуда? – переспросили спереди.

– Иннокентий! Чтоб прочитал мне её! И к следующей неделе зачёт по книге Волкова!

– Есть прочесть «Волшебника», – вздохнули спереди.

– Сука, сбил с мысли, – посетовал рассказчик.

– У вас Миша к Гингеме приходит, – напомнил я.

– Спасибо, Саш! Вот, Кеш, учись у Саши, может, тебе тоже о канвас удариться? – похвалил меня рассказчик.

– Так падал и не раз, – оправдались спереди.

– Не помогло, значит, не все канвасы одинаково полезны, значит. Так вот, – продолжил гэбист, – оказывается, что после их разговора, Гингема позвонила летучим обезьянам из другого царства-государства с предложением, чтобы Миша на ножах с самой наглой обезьяной дралась. С той стороны согласились. Но утром на Мишу возьми и напрыгни один олень северный, который Медведей мало того не боится, ненавидит еще с лесоповалов магаданских.

Пауза повисла слишком долгая, и первым не выдержал Инокентий:

– Так и чем всё закончилось?

– Где? – сделал вид, что не понял вопроса рассказчик.

– С Мишей, – конкретизировал Инокентий.

– С Мишей… – задумчиво протянул рассказчик, – С Мишей непонятно. С одной стороны, полечить бы его от амнезии, с пару лет, с другой – вроде положительные вещи обществу несёт, с третьей стороны, странно, что от объективных перспектив отказывается, хоть в комсомол и вступил. Такое ощущение, что подменили нашего Мишу в городе «Т», я бы подумал, что завербовали, но Мише восемнадцати нет даже, небывало еще такого, чтобы человек настолько изменился после поездки. И на всякие хорошие предложения отказы лепил.

– А что тут странного? – спросил я.

– Ну, например, почему Миша в Воронеж не хочет переезжать.

– Может, у него тут девушка? – предположил я.

– Допустим. А почему он родителей своих не помнит, а к врачам не обращается?

– Природный страх белого халата, я про такое читал, может быть, в детстве стоматолог напугал, и всё, человек всю жизнь больниц будет избегать, – нашёл что ответить я.

– Спорно, но ладно. Допустим с «будущим» – это последствия удара о ковёр, – продолжал рассказчик.

– О конвас вы же говорили? – прервали его спереди.

– Кеш, я помню, что я говорил! Устав повторяй в голове пока, в части субординации со старшими. Почему Миша не обратился к нам, когда ему предложили вопрос решить в ножевой драке? Миша что, бессмертный у нас?

– Кровь льётся, значит, не бессмертный, – выдохнул я.

И машина остановилась. А мы все втроём вышли из машины, оставляя водителя в «Волге», надо сказать, что я прилично взмок, пока слушал рассказ о Михаиле, а по сути, обо мне. Я обернулся, вокруг меня были стены и зарешеченные окна, а само здание напоминало квадрат с аркой, в которой были решетчатые ворота. Внутри этого квадрата стоял памятник – хмурый мужчина с бородкой, то ли в пальто, то ли в плаще в пол. «Феликс Эдмундович Дзержинский» – красовалась под ним табличка с надписью.

«Ну, походу, приехали», – подумалось мне.

Но чуть удивило, что меня вели и сопровождали по светлым коридорам, в которых пахло хлоркой и ходили люди в белых халатах.

Наконец меня завели в кабинет двенадцать на пятнадцать метров, с высокими потолками. Стены тут были окрашены масляной краской в бледно-зелёный «больничный» цвет, на полу – бетонная мозаика, с какой-то геометрикой. В кабинет вместе со мной зашли и рассказчик, и Кеша. Тут было светло и чисто. Врач – мужчина лет пятидесяти в выцветшем халате – медленно поднял на нас умудрённый жизнью взгляд, вытирая руки белым полотенцем. Из кабинета была ещё одна дверь с надписью «Процедурная», откуда доносился звук кипящей воды.

Из мебели в кабинете – врачебный стол: массивный деревянный, с зелёным сукном. На нём декоративная чернильница-непроливайка, пустая пепельница, стопка каких-то бланков и пресс-папье с гербом СССР. А по стенам – белые металлические шкафы.

– Доброго дня. Нам бы парню рану заштопать и заодно проверить на разное, плюс кровь взять, – с порога попросил рассказчик.

– Молодой человек, до трусов раздевайтесь! Вещи на стул, – холодно проговорил врач.

– Зачем же полумеры? Осмотрите его полностью, – улыбнувшись, попросил рассказчик.

– Тогда и трусы снимаем. И проходим в процедурную, – пожал плечами врач.

Ну что ж, придётся раздеваться. И, сняв с себя всё, я аккуратно положил костюм на стул, а из карманов также аккуратно выложил содержимое. Мне, конечно, везло до этого момента, но пока я в процедурной, мои вещи досмотрят – и тогда вопросов будет уже больше. Деньги, фотография, большие деньги, ключ от комнаты, да справка – вот и всё, что у меня было.

Оставшись в одной повязке на корпус, я проследовал в процедурную – такую же светлую комнату, с кушеткой, обтянутой белой клеёнкой, сверху которой была одноразовая простыня из серой бумаги.

Напротив меня был стол с инструментами, правее кипятился на конфорке серебристый бокс – видимо, со шприцами. Подняв глаза, я увидел плакат на стене: «Профилактика сифилиса» с рисунками пятидесятых, и схему «Строение сердца». В другом углу была эмалированная раковина с мылом в металлической коробочке с надписью «Хоз. мыло».

– Ну что, молодой человек, начнём сверху вниз? Встаньте сюда, – указал мне доктор на центр комнаты.

Далее был осмотр моей головы на предмет шрамов и ссадин, был осмотр глазного дна, было достаточно болезненное перематывание груди с неприятным наложением швов, с привлечением санитарки и, как в военкомате, проверка задницы – в том числе просили несколько раз присесть, не спрятал ли я чего-либо в естественных отверстиях. На моменте созерцания моего глазного дна в палату вошёл рассказчик. Он-то и настоял на приседаниях с раздвинутыми булками. И когда из меня ничего, естественно, не вывалилось, кивнул и снова удалился в соседний кабинет. Финалило всё взятие крови из вены большим стеклянным шприцом.

Всю процедуру я думал о своём статусе: кто я – задержанный, свидетель, вербуемый или всё вместе?

После я вернулся к своей одежде уже после повторной бинтовки зашитой раны, вещи на стуле казались нетронутыми, однако носки, сложены аккуратнее, чем положил их я. И, одевшись, я вопросительно посмотрел на «чекистов».

– Ну и как он? – спросил рассказчик у доктора.

– Состояние в норме, я кровь на анализы еще отнесу, но судя по виду, скорее всего, в ней ничего не найдём. Худоват, питание бы добавить.

– Подготовьте справку, пожалуйста, – кивнул рассказчик, и мы вышли.

И, о чудо, мы шли снова наружу, к той самой «Волге». Хотя это еще ничего не значило!

– Дальше рассказывать про комсомольца Мишу? – спросил главный в этой группе.

– Да, конечно, – закивал Инокентий, когда машина проехала.

Я молчал.

– Шмель, чтобы не драться с Мишей на ножах и при этом сохранить лицо перед братвой, решает разориться и через неустановленное лицо передаёт Оленю сто рублей в качестве задатка за уничтожение Медведя, на порог к которому и приносят фото Миши. Но так как Миша деньги прикарманил, а своё фото с наивной подписью на память: «бегает каждое утро на стадионе Старт» изъял из вещдоков, киллеру светит лишь хулиганство – двести шестая и двести двадцать четвертая, если веса ханки хватит. Благо наш Миша не наркоман и опий себе брать не стал. Хотя подозрения до данного осмотра у нас были.

– А что было дальше? – спросил я.

– Второй том этой истории еще не написан. Но я бы от предложения Гингемы не отказывался, на месте Миши, конечно. Есть вероятность, естественно, что Гингема его сдаст обезьянам, но мы будем рядом и проследим, чтобы этого не случилось. Главное в этой истории – когда мужички-лесовички в масках начнут обезьян крутить, вовремя на пол лечь и голову прикрыть руками, положив на свой затылок два пальца – вот так, – и рассказчик, положил на затылок Кеши кулак, на котором было выставлен указательный и большой пальцы.

– На живца банды ловите? Не мелко для вашей конторы? – спросил я.

– Ну, если МВД не справляется, приходится помогать в чудесном лесу волков кошмарить.

– У Миши выбор есть? – спросил я.

– Есть, даже несколько: за соучастие в создании страшной сказки – тюрьма или дурка, тут уж на выбор Миши, какую карту разыграет судьба. Ту, где он преступников решил не сдавать, когда их в парке Пионеров взяли, или ту, где он утверждал, что он из будущего, а потом всех родных забыл.

– Мише про будущее показалось, а то, что бандитов не сдал, так это милиция сама грубить начала, – покачал я головой.

– Понимаю. Сам сталкиваюсь с несовершенством личного состава. А прошлое так вообще каждый второй хотел бы забыть и с чистого листа начать. Тем более всё так хорошо складывается, комсомол, «Динамо», педуниверситет, и то, что у Миши денежная мотивация есть – это хорошо, не забесплатно же волков забарывать?

– Я понял всё, – кивнул я хмуро.

– Если что, звони по номеру, спросишь капитана Смирнова, представишься Медведем, Мишей.

– По какому номеру? – не понял я.

– По тому, который на обратной стороне фотографии я тебе написал, раз уж так повелось. А да, это фото на доску почёта больше не вешать, номер запомнить, фото сжечь, а на доску сделать новое. Когда на тебя выйдут бандиты, веди себя подавлено, будто не очень хочешь драться на ножах, но от безысходности соглашайся. И костюм смени, деньги у тебя теперь есть.

Машина остановилась, а товарищ Смирнов вышел, чтобы выпустить меня, я знал это место – пару улиц до моей общаги.

– Ну, хорошего тебе дня, Мишка! – произнесли весело из «Волги», отъезжая.

А я вдохнул воздух вечереющего города. Сходил, побегал, блин…

Глава 6. Сын

«Есть такая вселенная с героями кинокомиксов на загнивающем Западе – называется "Марвел". Так вот, там, помимо трусов поверх яркого костюма в облипку, героям выдают маски на лицо. Вот реально – хоть свою заводи, как у дона Диего де ла Вега: в миру разбойник и аристократ по кличке Зорро, – с такими мыслями я шёл шаркающей походкой в общежитие. – И ведь сейчас в общаге каждый, от вахтёрши до коменданта, будут со мной общаться, а мне вот не хочется. И в рваном костюме в технарь не пойдёшь…»

Чтоб я ещё какого-нибудь Шмеля отпустил или не добил – да никогда! Как и «сдался» милиции. Придурок в дежурной части возьми и назови моё ФИО и город при жуликах. То ли реально придурок, то ли отомстить хотел за то, что я на них заявление не хочу писать. Может, ждал, что я в отделение забегу с криком: «Помогите! Хулиганы зрения лишают!»

А особенно порадовала история про Мишу с выбором без выбора. Твори добро и беги – в облегающем костюме и в маске на лицо, а то поймают и заставят показания давать целый день в воняющих перегаром и гнилью комнатах разбора. Благо, мне восемнадцати нет, а то могли бы и дольше мучить. А так по закону обязаны родителей вызвать. Хоть деньги не отняли. За эти сто рублей я бы месяц учился и пахал бы на двух работах, хотя та же Света говорит, что намотчик до двухсот получает. Тут уж надо выбрать: бесплатные куры с риском для жизни и свободы или просто взять и купить всё, что мне надо.

«А в свободное время Миша повадился из курятника кур красть, но не просто кур, а неощипанных, ибо имел Миша склонность к шуткам дурацким: куриные тушки в постель к товарищу запихивать…» – произнёс в моём воображении рассказчик, капитан КГБ Смирнов, и это бы могло прозвучать, если бы меня тогда досмотрели на набережной.

Сука, увольняюсь с фабрики, сконцентрируюсь на намотке и спорте.

Но пройти проходную общаги мне не дали. В фойе меня ждала куча народа, тут были мама и папа Саши Медведева, какой-то милицейский старлей, комендант и ребята из комсомола, а также Аня, Гена – короче все, даже Перекрест и Армен.

– Товарищи, внимание! – произнёс секретарь ПКО Вороновского приборостроительного техникума, молодой парень лет двадцати пяти в сером пиджаке, с красным значком ВЛКСМ и серым галстуком в полосочку – всё как надо. – Сегодня наш Медведев Саша отличился: он, рискуя своей жизнью, вступил в схватку с вооружённым преступником, получив ранение, обезоружил его и передал сотрудникам милиции! Внимание! У преступного элемента было изъято три грамма наркотических средств! Возбуждено уголовное дело! Мы, как жители города Ворон, говорим тебе: «Спасибо!» Ура, товарищи!

Аплодисменты оглушили мои уши, и я хотел было улыбнуться, но рана на груди стрельнула, и получилось, скорее всего, как-то сморщенно.

А дальше был бал у Булгаковского Воланда: они подходили и жали мне руку – сука, каждый! – пока их всё так же не отогнал секретарь с сотрудником милиции. Далее было всё как в тумане – я их не слышал, ведь я ещё сегодня ничего не ел. Мне жали руку уже официальные лица, говорили, что никогда во мне не сомневались. Милиционер оказался нашим участковым – он-то и сообщил родителям Медведева, что я геройски останавливал наркомана, а потом давал показания, а уже далее меня повезли к медикам в ведомственную часть зашиваться, и скоро я буду тут. Со слезами на глазах меня обняла Сашина мать, и тут мне стало жутко: сейчас я был для Саши Медведева тем самым «сыном маминой подруги» – мной гордились, меня ставили в пример, у меня всё получалось. А я был ни фига не Саша… Или уже Саша?

«Братцы, да я же не Саша, а пришёл из будущего!» – живо представил я, как говорю эту фразу и всё следующее за ней:

«Товарищи, у героя жар! Срочно скорую!» – было бы мне ответом от комсомольцев.

«Ну, Миша, значит, дурку выбрал, да?» – мелькнуло у меня перед глазами лицо Смирнова.

«Я подозревал, да, но я его боялся – он мне кур однажды в кровать подложил, сначала мороженных, а потом охлаждённых!» – давал показания на меня Гена хмурым ребятам в штатском.

Ну нет, играть так и играть. Спасибо тебе, Саша, за всё, но теперь Саша – я!

Меня щупала мама, спрашивая, не больно ли мне. Суета длилась, такое ощущение, что вечно, я даже ощутил, что меня ведёт и кружится голова, но всё плохое, как и этот гам, к счастью, когда-нибудь заканчивается, и все как-то рассосались по своим делам… Или это у меня случилось рассеянное восприятие реальности? А мы с родителями поднялись в мою комнату, чтобы поговорить уже в каком-никаком комфорте.

В суете сует я пообещал Ане, что поднимусь к ней чуть позже – у неё тоже глазки были на мокром месте. Войдя в комнату, отец поразился чистоте, коротким: «Ничего себе, у тебя убрано?», и мы сели за стол.

– Может, чаю? – спросил я, ловя себя на мысли, что у меня-то ничего в комнате и нет.

– Да нет, – замотала головой мама.

– Ну можно, – согласился отец. – Думал, ты не предложишь.

– Я сейчас, – и я, встав, пошёл на кухню, где наполнил пятого «Красного Выборжца» водой и, сполоснув чайник от накипи, включил его в розетку.

«Так, чай», – подумал я и побежал наверх к Ане. Постучав в её дверь, я вошёл.

– Саша! – бросилась мне на грудь моя девушка.

А грудь ошпарило болью.

– Рыжик, погоди, я тебе тоже рад, но есть чай и заварник к нему? А то мне родителей поить нечем.

Тут, к слову, были и Гена, и Женя.

– Чё, Саш, дырочку для ещё двух грамот на стене будем сверлить? – подколол меня Генка.

– Главное, чтоб орден «Сутулого» с закруткой на спине не вручили, – улыбнулся я.

– Я найду, сейчас у Лиды попрошу! – начала суетиться Анна и, впрыгнув в тапки, убежала в коридор.

– Сань, новость плохая есть, – хмуро произнёс Гена.

– Ещё плохая новость? – удивился я, вспоминая, где я так успел нагрешить.

– Курицу украли… – холодно начал он, но я его перебил.

– Ну да, и больше так делать не будем.

– Не, из кастрюли курицу украли, вытащили, обглодали и сложили кости, и поставили обратно, – произнёс Гена.

– Я знаю кто, – сообщил я.

– Кто? – приободрился товарищ по воровству цыпочек.

– Тараканы, вчера одного видел, когда ел.

– Я думал, ты серьёзно, – покачал головой Гена.

– Ген, да хер с ними, с курами, как пришли, так и ушли! Я думал, у тебя реально плохая новость. Всё, я внизу на кухне!

Чего в голове у Генки? У него товарища чуть ножом сегодня на шашлык не пустили, а он о курах.

По пути я встретил Аню. Она тащила белый, в синее пятнышко заварник и пачку индийского чая в жёлтых цветах с нарисованным на пачке слоном и погонщиком на фоне дворцовой стены.

– Прости, я не спросила – чёрного надо или зелёного, – виновато произнесла она.

– Ты ж мой заботливый рыжик, – произнёс я и, наклонившись, поцеловал мою девушку, приняв у неё пачку и заварник.

– Тебя сильно? – спросила она, глядя на мою грудь, где сквозь резаную дыру в костюме виднелся бинт и просачивалось красное.

– Да не, царапнуло, – отмахнулся я.

– Саш, а ты специально их… – она не договорила.

– Что специально? – не понял я.

– Ну те браконьеры и этот наркоман… – начала перечислять она. – И в поезде Генка рассказывал, как ты пятерых уложил.

– А что не десятерых? – усмехнулся я. – Генку больше слушай. И, Ань, давай я к тебе приду и подробно всё тебе расскажу, просто там у меня родители ждут.

– Хорошо, – кивнула она и, склонив голову, пошла в комнату.

– Рыжик, – позвал я её, и она обернулась, – спасибо за чай и заварник.

Надо будет свой завести. Свой чайник, с кегельбаном и заварниками…

На кухне уже вскипел серебристый «Выборжец». Но когда я зашёл на кухню, сосед из триста двадцать второй стоял ко мне спиной и наливал себе воду в термос – кругленький светловолосый паренёк в майке и трениках.

– Братух! – крикнул я ему в затылок, отчего он вздрогнул.

– А! Блин, Медведь! Чё пугаешь!

– Да смотрю, как товарищ по технарю мою воду тырит! – улыбнулся я.

– Не твою, а общую! – произнёс он, продолжая наливать термос.

– Я набирал, я кипятил, в другой бы ситуации отдал бы, но у меня родители приехали, надо чаем напоить, – постарался я объяснить всё доходчиво.

– А я всю ночь учить буду, мне он нужнее!

– Ты охренел? – спросил я его.

– А чё, вода общая!

– Зато время личное! – высказался я, отставляя заварник и пачку чая на стол.

– Вскипяти себе ещё, – возмутился он.

И я подшагнул к нему и аккуратно ткнул его коленом в бедро – чуть ниже тазобедренного, чуть выше пучков четырёхглавой, и он завопил, словно резаный кабан, падая на деревянный пол кухни, держась за своё бедро.

– Нерв минут через пять отойдёт, – пояснил я.

Недаром удар называют «пятиминутка».

Взяв его термос и заварник с пачкой чая, я направился к родителям.

– Вскипяти себе ещё! Чайник, вон, лежит! И спасибо за термос, верну вечером, – как можно дружелюбнее произнёс я последнюю фразу.

Можно ли было как-то по-другому? Наверное, да. Хотел ли я как-то по-другому в этом гормональном фоне? Точно нет. Как там звали парнягу из триста двадцать второй, что-то из вселенной Незнайки – Винтик, Шпунтик… о, точно, Пончик! Короче, Пончик – наглец ещё тот, глаза и уши коменданта. Поговаривают. Но у меня сейчас такая репутация, что мелкие стукачи мне не страшны.

Войдя в триста тринадцатую комнату, я тепло улыбнулся родителям и, поставив на стол всё, что добыл, принялся готовить чайную церемонию. Открыть пачку, насыпать в заварник, залить водой с термоса. Найти чистые кружки! Кружки – моя да Генина – обе из покрашенного белого железа.

– Сейчас помою и прибегу, – бросил я, скидывая с себя верх костюма и в одной повязке побежав на кухню.

Пончик стоял, опершись на стол, подогнув левую ногу. А я, подмигнув ему, пошёл к раковине и, помыв кружки, отправился назад.

– Я тебе это припомню! – проскрипели мне в спину.

– Чё, друг, правая нога лишняя тоже?! – спросил я его, обернувшись.

«Сука, ну вот не хочется проявлять худшие социальные черты. Пожалуйста, не отвечай мне ничего».

– … – он замотал головой, пряча взгляд.

А я подошёл к столу, краем глаза замечая, как Пончик скрючивается, ожидая второго удара, взял чайник и, наполнив его водой, включил в сеть.

– Вскипит – приду и отдам тебе термос, – мягко проговорил я, забрав кружки и направляясь обратно в комнату.

Вернувшись в комнату, я поставил перед родителями кружки и, налив в каждую половинку кипятка, докрасил их до чёрного цвета чаем из заварника, тут же долив в заварник из термоса.

– Спасибо, что приехали, – начал я.

– Я в школе была, Боря на заводе, когда ко мне участковый пришёл и говорит: «Медведев Саша – ваш сын?» Я думала, он опять что-то плохое про тебя скажет, а он: «Вы только не волнуйтесь», ну а я: «Как мне не волноваться?!» – на этих словах она не смогла продолжать и поднесла платочек к заплаканным глазам, чтобы убрать слёзы.

А я смотрел на эту пару и не видел между ними эмпатической связи. Мой отец даже не собирался утешать мать, он просто сидел и смотрел на меня. «В кого же Саша вырос эгоистом таким?» И я встал, пересел к ней на Генкину койку и, обняв маму за плечо, произнёс: