Кошачий живот

Соавторство Чёрный Перец

Кошачий живот

«Звонок прозвенел уже в третий раз, но за звуками радио его, кажется, не расслышали. А может дело было в том, что он уже три дня не работал, но пришедший об этом не знал…»

– А может дело в том, что у рассказа есть сюжет, а тут нужно что-то абстрактное, это глупо, кому сдались эти рассказы, какой, к чёрту, звонок, что за ужасная идея с собственным текстом, можно же было готовый найти, но нет! – воскликнула сидящая за столом девушка и, снова взяв в руки отброшенную ручку, гневно перечеркнула всю страницу огромной английской буквой «Зет» с чертой посередине, такими обычно пользуются в документах, вычёркивая абзацы или заполняя пустое пространство, чтобы ничего нельзя было дописать. Будущая, как она сама мечтала, Мерил Стрип, хотя сейчас скорее молодая Фэнни Флэгг, использовала этот размашистый росчерк пера, чтобы подписаться в своей беспомощности. Тетрадь захлопнули с громким звуком, пару скомканных листов, так же подписанных, однако, выкидывать не стали. На случай, если какая-нибудь идея приведёт автора к прошлым размышлениям и написанное заиграет новым смыслом.

– А может и не нужна мне эта возможность, – размышляла девушка, откинувшись на спинку компьютерного кресла, от чего то опасно изогнулось.

Из-за двери послышалось шуршание.

– В дверь поскреблись уже в третий раз, но за поэтическими размышлениями этого, кажется… Да боже мой! Всё. Хватит. Перерыв. – она наконец встала из-за стола, за которым проработала с полдня. Часы, однако, показывали, что прошло всего минут сорок. – Хотя бы ещё не ночь, – она подошла к окну раздвинуть шторы, а затем направилась к двери впустить настойчивого гостя.

…

– Хлорофитум какой-то неубиваемый цветок, – пробормотала высокая худая женщина над чахнущим растением пяти сантиметров в высоту с длинными узкими листьями. Собственно, из шести этих длинных узких листьев три, те, что поновее и являются верхушкой, были совсем вялые и упали, а на ощупь напоминали размокшую салфетку. Три нижних, однако, ещё держались во вполне приличном, не сказать, что хорошем, но довольно бодром состоянии.

На столе вокруг маленького горшочка со стойким хлоро-чем-то-там стояло ещё с десяток горшочков побольше, некоторые сильно побольше, а два настолько больших, что сами горшки стояли на полу, но листья живших в них растений возвышались над всем этим садом, как баобабы над пустынными колючками.

Там же, среди шеффлер, фикусов, стайки кактусов, растений с более-менее понятными названиями вроде кислицы и прочими-прочими, было расставлено, разложено и рассыпано содержимое множества цветастых пакетов с рисунками растительности, а высокая худая женщина всё смешивала, переливала, открывала и закрывала, опрыскивала и переставляла, и наводила тот благородный беспорядок, называемый деятельностью.

О том, что на кухню нельзя попасть, когда мама устраивает садоводческий день, знали все, однако, на какие числа он выпадет, предсказать было трудно. Если пропустить знаки – постепенную пропажу зелени с горизонтальных поверхностей квартиры – то уже через час-другой, выйдя из комнаты за чаем с бутербродами, можно было наткнуться на закрытую дверь кухни и, спотыкаясь о вертящегося у ног кота, возвращаться в пещеру без добычи. А так как юные жители квартиры номер двадцать три, её же «квартиры под чердаком» старой пятиэтажки, на цветы особого внимания не обращали, только что спасали пару листьев от кота, за что, считали, буйная растительность, да и сам кот, должны быть им очень благодарны, то сегодня молодую писательницу, её же будущую великую актрису, её же – современное воплощение барона Мюнхгаюзена, со всей серьёзностью убедившую преподавателя актёрского мастерства поверить в небылицу о написании собственного текста – о, как выразительна она была! – в общем, юное дарование ждало отсутствие обеда.

…

У временного садоводческого пункта задумчиво стоял кудрявый молодой человек лет шестнадцати.

– Художник должен быть голодным. – прошуршали тапочки от закрытой двери кухни сначала к своей, а немного погодя направились к соседней комнате.

В дверь постучали всего два раза, а на третий просто открыли её.

– Мама заняла кухню цветами, я иду в магазин, тебе что-нибудь взять?

Бесцельно пялящаяся в потолок хозяйка комнаты лениво перевела взгляд на вторженца.

– Не знаю, я ничего не хочу. Хотя, можешь взять медовик, маме тоже понравится, что дома есть сладкое, да и сделать шарлотку мне сегодня уже не удастся, может просто яблочек в ночи запечь.

Тапочки ушуршали собираться на холодную ноябрьскую улицу, а девушка в комнате не торопилась вставать с кровати, устеленной пледами. Может, новая вязаная подушка была слишком уютной, а может кот, лежащий на груди, гипнотизировал своим громким мурчанием, но нарушать ленивую атмосферу и сдвигаться даже на миллиметр не хотелось. На столе всё также лежала захлопнутая тетрадь, ярко светила лампа, как бы говоря «работа ещё не закончена, возвращайся», валялись листы бумаги, книги, взятые из семейной библиотеки для вдохновения, к одной даже успели обратиться. Название «Как открыть Двери» и абстрактная картинка на обложке не давали представления о содержании стандартных размеров издания в твёрдом переплёте. Дальше первой главы читать не пришлось, из всего разнообразия философских трудов, путевых заметок, классической и развлекательной литературы, а ещё поэзии и даже книг рецептов, хранящихся в доме, эта оказалась введением в некую новейшую религию, в библиотеку попала либо из филосовского интереса, либо, во что больше верилось, досталась от бабушки, а ей в свою очередь, от какого-нибудь странного незнакомца на улице, из тех, которые говорят сложными возвышенными фразами о странных вещах и предлагают задёшево узнать больше из вот этой вот книги, где всё просто и понятно, и, несомненно, правдиво. Старушка не могла пройти мимо обделённых. Название стало выглядеть поразительно подходящим.

…

Вогнав себя в творческий кризис, последнее, что ты можешь сделать – обратиться за помощью. – с этой мыслью она стояла перед дверью кухни, раздумывая, а получит ли она нужный ответ. Да и какой ответ считать нужным, когда не знаешь, что хочешь услышать, и поэтому спрашиваешь. А вдруг этот ответ окажется полезным, но совсем тебе не понравится. Но он же может оказаться и абсолютно бесполезным, и тогда она расстроится, что решения нет, раз ни она, ни советчик, не могут сказать того, на что она рассчитывает. Знать бы ещё, что же она всё-таки хочет услышать. Но тогда ведь и ответа никакого уже не надо.

Устав размышлять и приведя себя к логическому замкнутому кругу, она тихонько постучалась в дверь – три стука, один с задержкой и два быстрых, более уверенных, погромче – и толкнула её, но очень осторожно. И была права в своей осторожности, ещё не открывшись до конца, дверь во что-то упёрлась, это что-то возмущённо вскрикнуло, и вот уже двери ничего не мешало. Она вошла.

Мама с горшком раскидистого папоротника в одной руке и пшикалкой для цветов в другой, прерванная в своём важном занятии, вопросительно посмотрела на дочь.

– Мам, могу я посмотреть, как ты работаешь?

Кивок был ей ответом, через мгновение высокая худая женщина уже сдвигала большой поддон черенков сингониума с края стола и убирала мешочки с керамзитом с мягкого креслица. Она обошла стол, легко лавируя в своём хаосе и, оказавшись у столешницы, щёлкнула выключателем чайника, прошлась мимо полочек, и вот на краю стола уже стояли две цветастые чашки, баночка с мёдом и пара чайных ложечек. Махнув рукой в сторону мягкого кресла, на спинке которого теперь висело кухонное полотенце с восточным орнаментом, женщина пересобрала сбившийся хвост тёмных волос, поправила ободок, держащий чёлку, и вернулась к папоротнику.

Через некоторое время у чашки показалось дно и девушка заговорила.

…

Ещё страннее людей, читающих в автобусе – люди, пишущие что-то в автобусе. Она вспомнила, как однажды мама разрешила ей не делать домашнее задание вечером и вместо этого посмотреть последнюю серию мультсериала по телевизору, ведь завтра все девочки будут её обсуждать, но утром пришлось исполнять свою часть договора и делать какие-то упражнения по иностранному языку по дороге в автобусе, и это оказалось тем ещё испытанием, она чуть не расплакалась от всех этих взглядов и перешёптываний, хотя были ли они в её адрес… Потом она решила, что никогда такое не повторится, и, как примерный ребёнок, делала все письменные домашние задания, как и полагается, дома, пока не научилась привирать, что задали только чтение или что учителя вчера были в хорошем настроении, а класс таким послушным, что ничего не задавали. Когда классе в десятом в разговоре к слову пришлась эта история, мама была очень удивлена и расстроена, она и забыла об этом, не могла подумать, что такая мелочь могла повлиять на всю школьную жизнь её девочки.

Сейчас писать в дороге было проще. Что ты печатаешь на экране телефона вряд ли кто-то увидит, все заняты своими экранами.

«Зарисовка разговора за завтраком» – оглавление заметки.

«Рассуждение о мировоззрении? О границах дозволенности в обществе и в голове?»

«Выводы из опыта спустя время и влияние события на решения, принимаемые в дальнейшем.» – звучит замудрёно, как тема для курсовой.

Иногда казалось, что составление плана структурирует написанное и раскладывает по полочкам отдельные мысли, которые хочется развить, но сейчас получался побег из крайности в крайность, от рассказа до сухого сочинения одна остановка. Проехать оставалось ещё две, куда же повернёт повествование.

Да, разговор с мамой дал некоторую пищу для размышлений. Хотя лезть в глубину не хотелось, поэтому, пожаловавшись на слишком быстрое приближение промежуточного экзамена и странную мотивацию выступить лучше всех в виде возможности интервьюировать вместе с каким-то небезызвестным представителем журналистики какого-то немаловажного деятеля культуры, она попросила маму рассказать ей что-нибудь, чтобы отвлечься, – да хоть про этот цветок, – и ткнула пальцем в задохлика в маленьком горшочке. Так она узнала, как несколько месяцев назад, обедая с подругами в ресторане с верандой, её родительница, взрослая умная женщина, заприметила рядом со столиком великолепное раскидистое растение, которого не было в её коллекции, и, попросив сфотографировать её на фоне летней оживлённой улицы, осторожно отщипнула новеньким маникюром один из многочисленных усиков с маленькой розеточкой листьев. Хлорофитум оказался цветком очень живучим, потому что принесённый домой в недопитой бутылке воды и оставленный почти на неделю нерадивой хозяйкой, не сгнил, а благополучно пустил корни, был найден на том же подоконнике и любовно посажен в красивое кашпо, да и сейчас, недосмотренный, уже возвращался к жизни.