Лаврентий Берия. История, написанная кровью

Если дети хозяина, Светлана или Василий, хотели поговорить с отцом по телефону, они предварительно набирали номер ответственного дежурного службы охраны на ближней даче. Тот отвечал: «Есть движение» или «Движения пока нет», что означало: Сталин не передвигается по комнате, то есть спит или читает. Если «движения нет», звонить не следует.

Гости прошли в главный дом, а их лимузины отогнали к гаражу, рассчитанному на десять машин. Три бокса занимали авто сталинской охраны. Остальные предназначались для гостевых и оперативных автомашин. Здесь же находились комнаты для сотрудников охраны, маленькая столовая, помещение для хранения оружия и сушилка для одежды.

К дому примыкала крытая веранда, где хранился садовый инвентарь. Сталин любил иногда повозиться в саду. Осенью 1952 года он впервые после войны не поехал в отпуск на юг. Велел построить на ближней даче оранжерею для выращивания лимонов, не вызревающих в условиях средней полосы России. Зимой Сталин днем дремал на веранде, рассказывал генерал Штеменко, в валенках, шапке-ушанке и длинном овчинном тулупе.

Из прихожей три двери вели внутрь. Прямо можно было пройти в столовую, а через нее налево – в спальню Сталина. Дверь справа вела в длинный коридор, из которого можно было попасть в две жилые комнаты. Одна была когда-то предназначена для детей, но потом превращена в кабинет. Дверь слева вела в большую и светлую комнату с письменным столом и камином.

Бывший член политбюро Вадим Андреевич Медведев вспоминал, как в 1971 году ему поручили поехать в Волынское, на бывшую ближнюю дачу Сталина, для работы над отчетным докладом ЦК КПСС XXIV съезду партии:

«Расположенная на сравнительно небольшом участке глухого елового леса дача производила настороженно-мрачное впечатление. Мощные стены, покрытые изнутри деревянными панелями, а снаружи – темно-зеленого цвета, толстенные зеркальные стекла в окнах, массивная мебель, внушительных размеров люстры, ковры на полу – все это создавало гнетущую тишину, царившую в доме».

На втором этаже были две большие комнаты – спальня и гостиная. Сам Сталин туда редко поднимался. В августе 1942 года здесь разместился британский премьер-министр Уинстон Черчилль, прилетевший на переговоры в Москву.

Черчилль описал загородный дом советского вождя:

«Окруженный забором почти пятиметровой высоты, который охраняется с обеих сторон, этот огромный прекрасный дом утопает в садах и еловом лесу. Территория поместья составляет двадцать акров. Вокруг удобные дорожки для прогулок, фонтаны и большой стеклянный аквариум с золотыми рыбками. Меня провели через просторную приемную комнату в спальню и ванную. Электрический свет был таким ярким, что слепил глаза. Все сверкало, кругом царила идеальная чистота».

А в тот день, 28 февраля 1953 года, хозяин дачи вместе с гостями – Берией, Булганиным, Маленковым и Хрущевым – хорошо поужинали.

«Пока гости ехали, в главном доме шла подготовка – сервировка предстоящего застолья, – вспоминал капитан Соловьев. – Комендант дачи обычно был извещен о количестве ожидаемых гостей. Обслуживающему персоналу приходилось все переносить на подносах, преодолевая значительное расстояние от кухонной плиты в служебном доме по длинному переходу коридора в столовую. У многих из обслуживающего персонала появлялась профессиональная болезнь суставов рук от тяжести переносимого».

Сержант госбезопасности Варвара Васильевна Истомина с предвоенных времен служила на даче подавальщицей. Ей поручили приносить вождю еду и уносить грязную посуду. Ее образование ограничилось пятью классами школы и курсами подавальщиков физкультурного общества «Динамо». За многие годы вождь к ней привык. В июле 1952 года Истомина получила повышение – ее назначили сестрой-хозяйкой главного дома ближней дачи.

На столе расставляли приборы. Приносили коньяк, водку, сухие вина, пряности, травы, овощи, грибы. Хлеб пекли свой.

Капитан Соловьев:

«Обслуживающего персонала в зале во время обеда не было. Независимо от своего положения каждый из присутствующих на трапезе обслуживал себя сам. Обеденные первые блюда в больших фаянсовых судках располагались на отдельном столике, и здесь же, горкой, размещалась чистая посуда. Сталин первым наливал из судка в тарелку щи, суп или уху и с тарелкой шел к своему традиционному месту за столом.

Позднее приносили второе, и каждый опять же самостоятельно выбирал блюдо. Чай наливали из большого кипящего самовара, стоявшего на отдельном столике. Чайник с заваркой подогревался на конфорке».

В большой столовой стояли широкий полированный стол, рояль красного дерева, два дивана. На одном из них вождь и скончался 5 марта…

Сталин любил музыкальные передачи по радио и слушал пластинки, которые ему привозили с завода грампластинок в Апрелевке. Выставлял оценки: «хор.», «снос.», «плох.», «дрянь». Понравившиеся записи оставлял. У него был отечественный патефон с ручным заводом и большой автоматический проигрыватель, подаренный американцами.

Когда генерал Штеменко бывал на ближней даче, то заметил, что перед Сталиным ставили хрустальный графин с запотевшими боками. Вождь перед ужином выпивал пару рюмок коньяку, потом переходил на грузинские вина. Этикетки на бутылках были не заводские, а напечатаны на машинке. Бокал он на три четверти наполнял вином и что-то доливал из своего графина.

Штеменко решил, что это особая водка, которую Сталин добавляет в вино для крепости. Ему хотелось попробовать. Случай представился. В один из дней Штеменко опоздал к ужину, потому что в соседней комнате по телефону наводил справки по заинтересовавшим Сталина вопросам. Вошел в комнату, а привычное место занято. Сталин указал на свободный стул рядом с собой.

Когда Сталин пошел за новым блюдом, генерал быстро налил себе из графина полную рюмку. Когда прозвучал очередной тост, залпом выпил. Оказалось – холодная вода. Штеменко сделал вид, будто ничего не произошло, и даже закусил.

Сталин заметил и тихо спросил:

– Как, крепкая?

В тот последний февральский день 1953 года Сталин находился в прекрасном расположении духа и даже выпил больше обычного. Гости разъехались после пяти утра. Хрущев вспоминал: «Когда мы вышли в вестибюль, Сталин, как обычно, вышел проводить нас. Он много шутил».

Вечеринка оказалась последней в жизни хозяина.

Относительно обстоятельств последних часов его жизни осталось много неясного. Но удалось установить, что Сталин в ту ночь спать не ложился. Когда его нашли, он был в одежде. И не снял зубные протезы. Если бы он лег, обязательно бы их снял: всякий, кто носит зубные протезы, знает, почему это приходится делать на ночь.

На следующий день в десять утра на даче сменились прикрепленные офицеры личной охраны. Полковник Иван Васильевич Хрусталев (он вошел в историю благодаря художественному фильму «Хрусталев, машину!» замечательного питерского режиссера Алексея Юрьевича Германа) сдал смену и отправился отдыхать.

На дежурство заступили подполковник Михаил Гаврилович Старостин и подполковник Василий Михайлович Туков. Оба старослужащие. Старостин был в охране с 1937 года, Туков – с 1935.

Сталин всегда вставал очень поздно. Включал свет в комнате, и охрана знала, где он находится. В полдень он, как правило, уже поднимался. Если Сталину что-то было нужно, вождь снимал трубку внутреннего телефона, отзывался дежурный офицер. Он неотлучно находился у телефонного пульта, размещенного в одной из комнат служебного дома. Сюда же звонили из города.

В тот день, 1 марта, офицеры напрасно ожидали какого-то сигнала. Вождь не звонил. Никого не вызывал. Ни о чем не просил. А сами они в большой дом зайти не решались. Вождь запретил его беспокоить. Из-за его собственных маниакальных страхов охрана и прислуга в тот день не смели нарушить запрет и войти к нему в комнату. Не знали, как поступить. Сидели и ждали.

В половине одиннадцатого вечера, как всегда, сотрудники специального подразделения отдела фельдъегерской связи Министерства внутренних дел доставили из города почту для вождя. Ее полагалось вручать немедленно.

Майор Петр Васильевич Лозгачев понес запечатанные пакеты вождю. Он тоже с довоенных лет служил в ведомстве охраны, в октябре 1952 года получил повышение – был назначен помощником коменданта дачи «Ближняя». Доставлять спецпочту входило в его обязанности.

Майор первым увидел впавшего в беспамятство вождя:

«Прошел одну комнату, заглянул в ванную комнату, осмотрел большой зал, но Сталина ни там ни тут не было. Уже вышел из большого зала в коридор и обратил внимание на открытую дверь в малую столовую, из которой просачивалось электроосвещение. Заглянул туда и увидел перед собой трагическую картину. Сталин лежал на ковре около стола, как бы облокотившись на руку. Все во мне оцепенело. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог.

Я подбежал и спросил: “Товарищ Сталин, что с вами?” Он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: “Может, врача вызвать?” А он в ответ так невнятно: “Дз… Дз…” – дзыкнул и все. На полу валялись карманные часы 1-го часового завода, газета “Правда”».

Сталин был без сознания и только хрипел.

Майор Лозгачев по внутреннему телефону призвал на помощь обоих прикрепленных – подполковников Старостина и Тукова. Вместе с ними прибежала и подавальщица-официантка объекта «Ближняя» сержант госбезопасности Матрена Ивановна Бутусова.

Она робко спросила вождя:

– Товарищ Сталин, вас положить на кушетку?

Показалось, он кивнул. Переложили его на большой диван, укрыли пледом.

Видимо, после отъезда гостей Сталин пошел в библиотеку. Здесь у него произошло внезапное кровоизлияние в мозг, и он не успел никого позвать. Потерял сознание и упал на пол у дивана. Так он и пролежал несколько часов без медицинской помощи.

Прикрепленные, следуя инструкции, позвонили своему начальнику министру госбезопасности Семену Денисовичу Игнатьеву. Он же исполнял обязанности начальника управления охраны после отстранения и ареста генерал-лейтенанта Николая Сидоровича Власика. Доложили, что нашли вождя на полу.

Министр госбезопасности не знал, как поступить, и предпочел снять с себя ответственность.

Он распорядился:

– Звоните товарищу Берии или товарищу Маленкову.

В два часа ночи Берия и Маленков приехали на ближнюю дачу. Офицеры охраны доложили, что нашли Сталина на полу, подняли его и положили на диван. Теперь он вроде как спит.

В малой столовой все было, как и день назад, когда гости в последний раз ужинали с хозяином ближней дачи. В центре большой стол, чуть подальше – выход на застекленную веранду. Рядом спальня с ванной комнатой. Вождь лежал на диване, укрытый одеялом, и не реагировал на их появление. Отдыхает? Дремлет?

Гостям было сильно не по себе. Берия и Маленков даже не вошли в комнату. Боялись: вдруг Сталин проснется и увидит, что его застали в таком положении? Да как они посмели явиться без спроса? Развернулись и поспешно уехали.

Утром сотрудники охраны доложили, что Сталин так и не пришел в себя. Тогда приехали уже втроем – Берия, Маленков и Хрущев. И только утром 2 марта у постели Сталина появились первые врачи – из Кремлевской больницы, находившейся на улице Грановского.

К вечеру на даче собрали лучших медиков Москвы. Но Сталина как пациента они видели в первый раз. Лечивших вождя докторов почти всех арестовали по делу «врачей-вредителей», о котором ТАСС сообщил 13 января 1953 года. В тот мартовский день медики ехали к вождю с дрожью в коленках – не были уверены, что благополучно вернутся домой.

Министр здравоохранения Андрей Федорович Третьяков пояснил собравшимся врачам, что у вождя кровоизлияние в мозг с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Сталин тяжело дышал, иногда стонал. В сознание не приходил.

Первый доставленный к Сталину доктор боялся взять его за руку, чтобы измерить пульс. Приехал министр госбезопасности Игнатьев и боялся войти в дом. Вождь был без сознания, а они все еще трепетали перед ним. Можно сказать, что в определенном смысле Сталин убил себя сам. Он создал вокруг себя такую атмосферу, что его собственные помощники и охранники не решились помочь ему в смертный час.

Вождь недвижимо лежал на диване в большой столовой, куда его перенесли охранники. Диван отодвинули от стены, чтобы врачам было удобнее подойти к пациенту. У дивана поставили ширму. В полночь начался консилиум. Назначили лечение, принятое в таких случаях, притащили столы, на которых разложили лекарства. Внесли медицинское оборудование.

3 марта утром врачи констатировали: летальный исход неизбежен.

У Сталина случился инсульт, кровоизлияние в мозг. Он потерял речь. Правая половина тела была парализована. Несколько раз он открывал глаза, все бросались к нему, но неизвестно, узнавал ли он кого-то.

Лаврентий Павлович Берия въедливо допрашивал дежуривших у постели профессоров о малейших зигзагах в течение болезни. Похоже, соратников вождя не покидала сосущая внутренняя тревога: не выкарабкается ли Сталин, не преодолеет ли чудом болезнь?

Первое сообщение о болезни Сталина передали по радио в 6:30 утра 4 марта.

Тем же утром под влиянием экстренных лечебных мер в течение болезни Сталина как будто наступил просвет. Он стал ровнее дышать, приоткрыл один глаз, и присутствовавшим показалось, что во взоре его мелькнули признаки сознания. Более того, им почудилось, будто вождь хитровато подмигнул полуоткрывшимся глазом: ничего, мол, выберемся!

Берия как раз находился у постели вождя. Увидев признаки возвращения сознания, он в страхе опустился на колени. Однако это продолжалось всего несколько мгновений. Врачи подтвердили, что больной безнадежен. Лаврентий Павлович поднялся и обрел привычную самоуверенность.

Сталин завещания не оставлял

Рассказывают, что соратники вождя с ближней дачи уехали в Кремль. Сразу прошли в сталинский кабинет. Поговаривали, будто они искали некую черную тетрадь, куда усопший вождь записывал нечто важное – не то политическое завещание, не то нелицеприятные оценки соратников.

Сталинского завещания не обнаружили. И есть большие сомнения, что оно существовало. Вождь не собирался умирать. Или кому-то передавать власть.

Да его воспитанники и не нуждались в советах, как делить наследство. Кто станет преемником вождя – тогда на сей счет ни у кого не было сомнений. Об этом свидетельствовал номер партийного билета члена Бюро Президиума ЦК, секретаря ЦК и заместителя председателя Совета министров Маленкова. У него был билет номер три. Первый выписали Ленину, второй – Сталину, третий – Георгию Максимилиановичу. Маленков считался самым близким к Сталину человеком.

Но сразу стало ясно, что ключевая фигура новой конструкции власти – Лаврентий Павлович Берия. Этот человек оказал большое влияние на судьбу нашей страны. Но оценивают его по-разному. Одни считают его исчадием ада, другие выдающимся организатором, которому завистливые соперники не позволили развернуться.

Знаменитый в годы войны авиаконструктор генерал-полковник Александр Сергеевич Яковлев, создатель истребителей, вспоминал анекдот, рассказанный ему членом Политбюро и секретарем ЦК Андреем Александровичем Ждановым:

– Сталин жалуется: пропала трубка. Говорит: «Я бы много дал, чтобы ее найти». Берия уже через три дня нашел десять воров, и каждый из них признался, что именно он украл трубку. А еще через день Сталин нашел свою трубку, которая просто завалилась за диван в его комнате.

Жданов, рассказывая анекдот, весело смеялся.

Эта славная история, конечно, прежде всего, характеризует самого Жданова, но и Берию тоже. Такая, выходит, у Лаврентия Павловича была репутация даже среди своих, товарищей по политбюро.

После смерти вождя остальные руководители страны с трудом осваивались с новой ролью. Они так долго привыкли исполнять приказы Сталина, что у многих наступил паралич воли. А у Берии сомнений не было: он справится с любой задачей.

Лаврентий Павлович в пятьдесят третьем строил большие планы. Ему, как выразится позднее другой член Политбюро, чертовски хотелось поработать.

Он действовал самостоятельно и самоуверенно. Ни у кого разрешения не спрашивал и в советах не нуждался. У него в руках сосредоточились все рычаги управления, подчиненный ему аппарат госбезопасности всесилен, так что никто не смел спросить: а с какой стати вы этим занимаетесь?

Но что именно он собирался совершить? Его планы – и по сей день предмет ожесточенных споров.

Думать, что Берию все ненавидели, неверно. Когда освободили арестованных по нелепому обвинению мнимых «врачей-вредителей», один из создателей атомной и водородной бомбы трижды Герой Социалистического Труда академик Яков Борисович Зельдович не без гордости сказал другому трижды Герою академику Андрею Дмитриевичу Сахарову:

– А ведь это наш Лаврентий Павлович разобрался!

Такие настроения возникли не только среди тех, кто с ним работал над атомным проектом: «Лаврентий Павлович – защитник и опора».

Профессор и генерал Владимир Филиппович Некрасов, в те годы молодой офицер Министерства внутренних дел, а позднее инструктор отдела административных органов ЦК, вспоминал:

– Лаврентий Павлович – тогда это для меня была фигура безупречная. «Песню чекистов» распевали: «Вперед за Сталиным ведет нас Берия». Авторитет его, по-моему, был непререкаем. Я учился в Казанском военно-политическом училище МВД, рядом служили суворовцы из Ташкентского суворовского училища, те вообще боготворили Лаврентия Павловича…

Или скорее боялись?

Хрущев после ареста Берии сказал на пленуме ЦК:

– Товарищи, с таким вероломным человеком только так надо было поступить. Если бы мы ему сказали хоть немного раньше, что он негодяй, то я убежден, что он расправился бы с нами. Он это умеет. Я об этом некоторым товарищам говорил. И когда мне сказали, что я преувеличиваю, то ответил: смотри, не будь чудаком, похоронит тебя, речь произнесет и табличку повесит: «Здесь покоится деятель партии и правительства», а потом скажет: «Дурак, покойся там». Он способен подлить отраву, он способен на все гнусности… Поднимет своих головорезов и черт его знает, что сделает, ведь мы имеем дело с авантюристом.

Теоретически в тот самый мартовский день пятьдесят третьего, когда Сталин ушел из жизни, Берия мог запросто арестовать всех высших чиновников и объявить, что любимого вождя убили Хрущев, Каганович, Маленков, Молотов… И народ бы поверил! Поверили же чуть позже, что сам Берия – агент иностранных разведок!

Но Лаврентий Павлович не спешил. Реальная власть по существу и так сосредоточилась в его руках. Но это была власть без славы. Он догадывался, как к нему относятся в стране. И он жаждал популярности в народе. Вот ее Лаврентий Павлович и завоевывал.

Почему не завоевал?

Не успел?

Через несколько месяцев его самого отправили за решетку.

Известный ученый вспоминал, как в сельской пивной восприняли сообщение по радио об аресте вселявшего страх в каждого из советских людей Лаврентия Павловича Берии, который только что пребывал среди небожителей.

Взяв пивную кружку, один из рабочих философски заметил:

– Хрен ты теперь, Лаврентий Палыч, свежего пивка попьешь.

И все! Когда снимают больших начальников, возникает ощущение торжества справедливости: вот сидел ты там, на вершине, командовал нами, а теперь ты никто. Своего рода мрачное удовлетворение.

А могло быть иначе?

Палач или эффективный менеджер

В последние годы Берия обзавелся искренними поклонниками, которые рисуют Лаврентия Павловича крупным политиком и созидателем.

Его сторонники уверены: история могла пойти иным путем. Если бы Никита Сергеевич Хрущев не оказался таким ловким и умелым политиком, послесталинская оттепель была бы связана не с его именем, а с именем Берии.

Именно Лаврентий Павлович в те три с лишним месяца, которые были ему отведены после смерти Сталина, предстал главным зачинщиком радикальных перемен.

Все, что тогда гневно ставили Берии в вину, нынче записывают ему в заслугу: борьба с всевластием партийного аппарата, прекращение репрессий, амнистия и смягчение уголовного законодательства, выдвижение национальных кадров, сокращение ненужных расходов.

Сто четырнадцать дней правления Лаврентия Павловича в 1953 году оставляют исследователей в некоторой растерянности. Берию полуиронически, полусерьезно называют первым советским перестройщиком.

Некоторые его поклонники уверены: он мог стать «советским Дэн Сяопином», отцом экономического успеха, и как прагматик, начисто свободный от всех идеологических догм, пойти в реформах гораздо дальше Хрущева.

Обилие книг, в названии которых упомянут Берия, создает ложное ощущение, будто эта фигура хорошо изучена и понята исследователями. Но книги, описывающие жизнь и деятельность Лаврентия Павловича Берии, делятся на две категории. Если не считать откровенных мистификаций, вроде дневников, изданных от его имени.

Восторженные панегирики – как правило, мало информативные, иногда и малограмотные сочинения, рисующие Берию выдающимся государственным деятелем, одним из маршалов Победы. Есть более солидные работы в этом жанре, полностью оправдывающие Берию: он не палач, а эффективный менеджер. А есть почти анекдотические, авторы которых историю просто придумывают.

Обличительные труды, рисующие Берию отвратительным преступником, у которого руки по локоть в крови, часто страдают одним недостатком: эмоции преобладают; это мешает читателю понять и прочувствовать персонажа и саму эпоху.

Самая обширная библиотека посвящена личной жизни Берии. Но о похождениях Лаврентия Павловича можно прочитать в материалах его уголовного дела, ныне рассекреченного. И это избавляет автора от необходимости описывать его любовные приключения. Собственно, о них заговорили сразу же после ареста Лаврентия Павловича, когда еще не решили, какие же обвинения ему предъявлять.

И прямо на пленуме ЦК КПСС показания полковника Саркисова, начальника охраны Берии, обильно цитировал секретарь ЦК Николай Николаевич Шаталин:

– По указанию Берия я вел специальный список женщин, с которыми он сожительствовал. (Смех в зале.) Впоследствии по его предложению я этот список уничтожил. Однако один список я сохранил. В этом списке указаны фамилии, имена, адреса и номера телефонов более 25 таких женщин. Этот список находится на моей квартире в кармане кителя. Год или полтора тому назад я совершенно точно узнал, что в результате связей Берия с проститутками он болел сифилисом…

Как когда-то его предшественника на Лубянке Николая Ивановича Ежова обвинили в гомосексуализме, так и Берию обвинили в изнасиловании. Что в любом случае позволяло расстрелять его по указу президиума Верховного Совета СССР от 4 января 1949 года «Об усилении уголовной ответственности за изнасилование». Поэтому и заговорили о любовных историях Лаврентия Берии, не имеющих отношения к его политической биографии.

В последнее время родилось новое направление «берияведения»: попытка совместить две оценки – «эффективный менеджер» и «патологический преступник», дескать, одно не противоречит другому. Но залихватское стремление удивить, поразить и заинтриговать читателя чем-то неожиданным берет верх, и «менеджер» неизменно перевешивает. Берия воспринимается как невинная жертва заговора: все дело в том, что летом 1953 года он проиграл в схватке за власть и его превратили в козла отпущения, свалив на него все грехи.

Иногда возникают сомнения в возможности установить истину: наши знания об истории лишь набор постоянно меняющихся представлений. Мало кто верит в точность факта и адекватность интерпретации; все считают, что они сами большие историки, чем профессиональные ученые…

Конечно же, историк реконструирует прошлое в той степени, в какой источники это позволяют, но при этом он понимает, что это прошлое существовало в реальности!

Историческая наука развивается, как и любая другая. Учебники по биологии и физике стареют еще быстрее. Отворачиваться от нового в истории просто нелепо. Осмысление и переосмысление бесконечно. Новые документы, научные изыскания, новый уровень понимания прошедшего постоянно меняют представления о событиях и исторических фигурах.

В нашем распоряжении поистине огромный материал: рассекреченные материалы ЦК партии и советского правительства, переписка советских вождей. Крайне полезны воспоминания тех, кто встречался с Лаврентием Павловичем, сборники документов, посвященные самому Берии и работе системы государственной власти и органов госбезопасности того времени. В том числе материалы судебного дела Берии и его помощников, документы тех лет. Заинтересованный читатель обнаружит в конце этой книги перечень использованной автором наиболее полезной литературы.

И, конечно же, сегодня неизбежно возникает вопрос нравственности. Как можно закрывать глаза на массовые преступления, хладнокровно восхвалять фигуру, которая участвовала в убийстве невинных людей?