Джерри. Книга 3

Элиз Вюрм

Джерри. Книга 3

Глава 1

«Мысль о том, что где-то есть ты, и что ты иногда думаешь обо мне, помогает мне жить»

Джина прижалась к Рэму, к груди, – к сердцу, и млела. Он гладил её как маленькую, аккуратно и нежно и она млела.

– Рэм?

– Ммм?

– Я говорила Тебе, как я счастлива с Тобой?

Рэм засмеялся.

– Говорила. Но можешь сказать ещё раз!

– Да?

– Угу.

Джина тоже засмеялась.

– Я очень счастлива, мой милый!

Он ласково поцеловал свою любовь в макушку.

– Я тоже счастлив, Джина!

Джек сопел у Рэма подмышкой, – уснул, Рэм читал ему про сову, и он уснул.

– Я забыла, что там с совой?

– Заснула?

– Да!

Джина вновь засмеялась.

– С Тобой так сладко, что… Я сплю!

И он засмеялся.

– Я скучный человек?!

– Нет! Ты прекрасен, любовь моя! С Тобой – хорошо!

Рэм прижал её к себе.

– Сова не хочет никуда улетать!

– Почему?!

– Ей – хорошо!

Джина заулыбалась:

– В тёмном лесу? Ей же было страшно!

– Уже не страшно!

Она прыснула со смеху:

– Какая изменчивая сова!

Рэм засмеялся.

– Это же хорошо, малыш!

– Адаптировалась?

– Угу.

Она спросила его с глубокой тоскливой нежностью:

– А ты, любовь моя? Как ты?!

Он ответил ей не сразу, Рэм, любимый:

– Я оживаю, Джина… Чем дальше я от прошлого, тем больше оживаю!

Глава 2

Он должен приехать – она ждала.

Должен вернуться – ждала!

Нежно пришли светло-синие ещё сумерки, засвистела метель.

Она боялась – как он поедет через горы! Боялась, смерти белой, – лавин!

Она умирала от беспокойства…

Он позвонил ей, сказал, что задерживается, – пробил колесо в городе, объяснился.

Она не ожидала, что станет объяснять, – успокаивать… что думает о ней!

Сказала ему, потерянно, с больно бьющимся сердцем:

– Я приготовила на ужин что ты любишь!

– Что я люблю, Селин?!

Какой у него низкий голос… Тихий, – повелительно, как у богов этих мест сероголовых жандармов, чернеющих на фоне молочно-слепящих снегов.

– Пирог… Пирог любишь! – Быстро ответила она, быстро и сбивчиво.

– Какой?!

– Пирог из ревеня с коньяком!

– Значит, помнишь!..

Как странно это прозвучало…

– Помню…

– Почему ты не называешь меня по имени?!

Озадачил, растерялась:

– Что?

– По имени не называешь. Назови!

Она замолчала в замешательстве.

– Не хочешь?

Он курил, – вдыхал и выдыхал дым, уставший, размерено, сигареты с цыганкой.

– Же… – Начала она, и споткнулась, упала.

– Жермен!

Покраснела (хорошо он не видит!) вся – в смущении.

– Ну, вот видишь, – Сказал ей, он. – Не страшно… сделать шаг, пусть и несмелый, тоскливый, строгий к себе!

Ей захотелось сказать ему; я вопию от страха, как камни, что серые боги бросают вниз… Ты видишь? Я в ужасе! Быть с Тобой и не быть!

Мысленно она вернулась, – к чёрному жандарму, Кухулину, к псоглавцу, по-птичьи смотрящему на неё одним своим глазом: кто ты, каина?!

Что она ответит, демону по имени Жизнь? Та, что не жила, не рождалась, не умерла!? Это всё я… Голем в Иерусалиме, всеясильный, Адам Кадмон!

Глава 3

Он принёс… рыжего ребёнка, кота подростка, заморыша с апельсиновыми глазами.

Кот высунулся из куртки, из сердца Жерменового, и с любопытством принюхался – в доме тепло пахло лазаньей с мясом.

– Откуда он? – Удивилась Селин.

Жермен заулыбался, совершенно по-мальчишечьи, ребёныш седеющий.

– Пока я возился с колесом, явился он, и больше не ушёл!

И улыбался, улыбался, счастливый.

– Подержи его, я сниму куртку!

Отдал ей кото-ребёнка.

Она ощутила в руках тёплое худющее тельце.

Заулыбалась-умилилась:

– Задохлик какой…

– Накормим! Согреем! – Сказал Жермен, расстёгивая уютную куртку-рубашку.

Селин посмотрела на него, подумала, – Значит, ты всегда такой… Со всеми! С женщинами и котами… жалеешь!

Ширли Хорн пела «Dindi»:

Небо, так необъятно небо

С облаками, что проплывают вдали

Куда они плывут?

О, я не знаю, не знаю

Ветер говорит с листьями,

Рассказывает истории, которым никто не верит,

Истории о любви,

Которые принадлежат только Тебе и мне

Она вдруг поняла его: он – ребёнок в душе, очень добрый и очень нежный…

Глава 4

– Я хотел сказать Тебе…

– Скажи!

– Я был беден, Джина, я не знал, что будет завтра!

– А теперь знаешь?!

Он перевернулся, лёг на спину, посмотрел ей в глаза.

– Теперь с самоуважением стало полегче!

– Я поняла!

– Что «ты поняла», мышонок?!

– Что тебе страшно, страшно, что я узнаю, каким ты был…

Она заглянула ему в глаза.

– Каким одиноким и беспомощным!

– Да!

Она погладила его, его лицо, убрала чёлку со лба.

– Моя дорогая любовь, Рэм! Я ничего не боюсь! Бедности, богатства… Я боюсь только одного; остаться без Тебя!

– Джина!

Рэм поднял руку, и погладил её по щеке.

– Мне страшно… Страшно, что ты узнаешь, каким… униженным я был!

– Из-за денег?

– Из-за всего!

Заглянул в глаза.

– Я не мог дать отпор. Я был… парализован этим чувством… что я ничтожество!

– Ты не ничтожество! Ты прекрасный человек… Лучший! Лучший из мужчин!

– «Лучший»? – Грустно улыбнулся он.

– Да!

Ей стало так больно… Не узнала самое себя! Не знала, что может испытать такую боль, что способна… к такой боли!

Джина подумала, – Что за боль эта? Обида? На жизнь… На его жизнь, что так его испытывала!

Почему испытывает жизнь? Почему одних испытывает, а других нет? Почему… ударяет Судьба? Чтобы, что?!

– О чём ты думаешь, малыш?!

– О тебе…

Джина вновь посмотрела на Рэма, в его чёрные глаза.

Поняла вдруг:

– Ты же… Переживаешь из-за моей матери, из-за того, что она может мне что-то сказать!

– Да.

– Скажи, Ты!

Они заглянули друг другу в глаза.

– Когда я подрос… Она требовала, чтобы я прислуживал ей, ей и её друзьям. И я прислуживал, а потом… Потом она давала мне пинка под зад, и я падал, со всем, что нёс, чашки, бутылки… И я… Я был уничтожен, Джина, но я…

– Молчал? – Поняла она.

– Да… Не понимаю, почему! Почему я терпел!

У неё всё сжалось внутри, душа сжалась, она смотрела на свою любовь и думала, – Я верну тебе то, что она отняла – того ребёнка! Ребёнка в Тебе я сделаю счастливым!

Джина погладила его, это лицо и плечи, грудь… Как он красив, само совершенство!

Она поняла: нам всем нужна своя любовь – женщины, но матери! Мужчины, но друга, отца, брата!

Нам всем нужно сродство!

– Я хочу Тебе сказать! – Начала ощущая как колет сердце.

– Скажи?!

Его глаза наполнились теплом, теплом и лаской – смотрел как на дочь, как на любимую, – врастает в неё, срастается с ней!

– Иногда мне кажется…

Несмело посмотрела прямо в глаза, – в душу.

– Ты воскресил во мне что-то! Оживил!.. Я была почти мертва, – что-то во мне! Что-то во мне разуверилось во всём и перестало любить жизнь! А ты пробудил её, эту хрупкую жизнь во мне… Душу?! Не знаю…

Джина задумалась.

Поняла, ощутила:

– Способность к сродству!

– «К сродству»? – Удивился Рэм.

Она смятенно добавила:

– Любовь – акт воли, а не чувств… Я это поняла – я это понимаю, сейчас, с Тобой!

– Объясни!? – Чутко спросил Рэм.

– Ты сказал мне, что терпел… Нет, это было не оно, не терпение – это была надежда, надежда как акт воли, на то, что её сердце смягчится!

Глава 5

Рыженький ребёночек наелся фарша из лазаньи, и, задремав у Жермена на руках, мурчал как трактор.

Жермен улыбался – Селин никогда не видела его таким радостным!

Она порезала лазанью, чтобы он мог есть одной рукой – на другой ребёнок с золотыми глазами.

Странно она чувствовала себя, наблюдая за мужем. Она его не поняла! Не понимала! Он мешал ей… не жить!

Селин съела кусочек лазаньи, – вкусно! У неё получилась сегодня очень вкусная лазанья! Готовила для него…

– Вкусно! – Добродушно похвалил Жермен.

– Да? – Смущённо спросила она. – Я рада, что тебе понравилось!

– Это так трудно? – Внезапно спросил он.

И она смутилась ещё сильнее:

– Что?

– Назвать меня по имени!

Посмотрел в глаза.

Ей захотелось сказать ему; да… Почти невыполнимо! Но только почти. Неловко, странно – и больно… после всего!

Ей перед ним стыдно, – она это поняла, как на паперти…

И стыд душил, мучил не меньше любви!

Любовь к Арману лишила её воли к жизни, к любви физической…

Селин подумала, – Мне казалось, что то был мой путь в Дамаск, а теперь я понимаю, что то было… прелюдией к Судьбе!

– Ответь мне! – Сказал Жермен.

Селин вновь посмотрела на него.

Добавил:

– Что тебе нужно, чтобы перестать нервничать в моём присутствии?!

Она поняла, что он не так её понимает, – не нервничает она, она переживает; как много она его своей жизнью поранила!

Селин подумала, – Как сказать тебе об этом? Сказать, и не умалиться в твоих глазах ещё больше!

И снова это чувство… Нерешительности, муки, сожаления… и страсти!