Сказки на ночь

Татьяна Филатова

Сказки на ночь

***

Он любил от земли и до ярких, бесчисленных звёзд

И ночами смотрел на неё беззаботную, спящую.

Их уклад вдалеке от людей был столь скромен и прост,

Им двоим повезло обрести здесь любовь настоящую.

Он – огромный и сильный, защитник и любящий муж,

А она рядом с ним словно девочка, словно принцесса.

До деревни не близко, а рядом – зелёная глушь.

Так и жили вдали от людей, но у самого леса.

Из далёких земель всеми проклято, изгнано зло.

В здешний лес эта тьма от гонителей лихо укрылась.

Он любил от земли и до неба… Но не повезло,

И настигла беда, что им даже в кошмарах не снилась.

В её нежную, белую шею вонзил клыки волк,

Не похожий на прочих волков, что в лесу обитали.

Показался топор. Волк лишь взвизгнул, но тут же умолк,

Но и алые губы её, что пугало, молчали…

Он про волка забыл, он её, словно куклу, держал,

А рубаха его теперь стала вся мокрая, алая.

Но заметил, что там уж не волк – человек там лежал:

Голова в стороне, и в крови всё лицо одичалое.

От земли до небес… Лишь такая любовь была в нём.

День за днём – ни на шаг, и заснуть не решался ночами.

Хоть слаба, но жива, хоть больна, но как прежде – вдвоём,

Под заботой его ей спокойно, как будто с врачами.

Не сказав ей о том, что за волком был скрыт человек,

Он в лесу его предал земле, горячо помолился.

Оказалось – палач, хотя раньше был лишь дровосек,

Но не глуп, и боялся, что демон тот в ней поселился.

Она крепла и вскоре уже не была на одре,

И срослись слишком быстро на шее те страшные раны.

Волчью кровь муж отмыл, что была на его топоре.

Бесполезны, он знал, все молитвы и все талисманы.

И она, понимая, что зло в ней коварно живёт,

Самолично его попросила построить ей клетку,

Чтобы в ночь, когда в небе луна в полной силе взойдёт,

Ей принять взаперти ту проклятую, страшную метку.

Он любил от земли до небес. Со слезами смотрел,

Как она рядом с ним тёмной шерстью, как есть, покрывалась.

Она выла от боли, но клетку открыть он не смел,

Против воли так в волка она каждый раз превращалась.

Они даже смирились, любить даже стали сильней,

Но случилось одно: то ли горе, иль благословенье -

Плод их чистой любви – их младенец был крошечный в ней.

Они ждали, но их и пугало такое рожденье.

Несмотря ни на что, продолжался тот проклятый круг.

Он так сильно любил… Он из дерева сделал кроватку.

Он обнёс частоколом свой дом, свою землю вокруг, В голове от жены своей страшную пряча догадку.

До луны оставался лишь день, но пора ей родить.

Он молил, чтоб успеть, чтоб дитя не увидело зверя.

Ей хотелось, как раньше, ему только счастье дарить,

Но стонала от боли так долго и в счастье не веря.

Показалась луна. Женский крик, или то волчий вой…

Крик ребёнка и ужас отца – волк стоит возле чада.

Он любил до небес… Он кричал ей: "Пожалуйста, стой!",

Но он знал – не успеет. Решится на страшное надо…

На готове – топор. Только взмах, только брызнула кровь.

В безопасности дочь, рядом волк – его мёртвое тело.

От земли до бесчисленных звёзд была эта любовь.

Слёзы льются. Он знал, как она свою дочку хотела.

Проклиная тот день, когда зло посетило их дом,

Он на утро её хоронил. Дочка мирно дремала.

Но была ли она, как и мать её – тронута злом?

Он гадал, а в малышке уже волчья кровь закипала…

***

Эх, не чтут в наше время легенд, не боятся проклятий,

В прогрессивном столетии места для призраков нет.

В городах не поймут суеверий и сельских понятий

И не примут, скорей – осмеют, суеверный запрет.

Так случилось и с ними… На отдых отправились в горы:

Современные люди, отель современный в глуши.

Но туда не заманят ни деньги, ни все уговоры –

Местных ночью не может здесь быть ни единой души.

Эх, не чтут в наше время легенд… Оказалось, напрасно:

Почти всех прибрала к себе жадная, горная ночь.

То, что там обитало – поистине было ужасно.

Нужно выжить. И нужно прогнать зло с земель этих прочь.

***

В тех местах жили люди, что святыми себя возомнили,

И чурались «безбожников», их за людей не держа.

Прокаженных, что рядом с селением их проходили,

Расстреляли, своей чистоплотностью так дорожа…

Тех людей и то место постигла ужасная кара…

Вечерами, как тень от заката горами ползла,

Кто не скрылся в других деревнях от ночного кошмара,

Пропадал тот навеки в проклятых объятиях зла.

Эх, не чтут в наше время легенд. Но приходится верить

И спасаться и даже, возможно, кого-то спасать.

Но не стоит святым себя звать и при том – лицемерить,

Чтоб страдала душа и других вынуждала страдать.

посв. книге Альбины Нури «Черные души праведников»

***

Нас всех неизвестность пугает и манит,

И жажда познания страх затуманит.

Картины, портреты в золоченной рамке,

Прекрасные, мрачные, старые замки,

Забытые книги, покрытые пылью,

В конверте письмо с пожелтевшею былью,

Стоит пианино, что всеми забыто:

Покручены клавиши, как от артрита.

Истлевшее платье невесты когда-то

Столь трепетно мужем с нее было снято –

Лежит в сундуке под прогнившей кроватью,

А призрак невесты тоскует по платью.

Разбитый бокал, что уже не наполнят,

Но нежный хрусталь вкус вина еще помнит.

Паркет, на котором кружились все в танце,

Уже не блеснет никогда в былом глянце.

Разрушенный домик с готическим садом.

Давно не флиртуют здесь за променадом.

Здесь все поросло дикой розой с шипами,

И эхо из прошлого слышно ночами.

Покрыты туманом надгробные плиты,

А те, что под ними, сто лет, как забыты.

Мистический след здесь увидеть боимся,

Но, что очень странно – к тому и стремимся.

Ведь нас неизвестность влечет и пугает,

И здравого смысла границы стирает.

Однажды и наше потертое фото

Послужит для прошлого точкой отсчета.

***

Незрима для глаз, продуваема ветром,

Веками бредет по земле метр за метром.

Заблудшей душе больше нету покоя –

Ей выпала роль внемирского изгоя.

Босыми ногами… Песок и щебенка…

А помнит одно – потеряла ребенка.

Забрали, украли. И жизни лишили,

А душу, как в клетке, внизу заточили.

И к небу она даже взор не поднимет:

Отчаянно ждет, что найдет и обнимет.

Но время – коварная, страшная штука –

Из памяти лица стирает разлука.

В груди пустота заболела и сжалась:

Пускай от нее лишь душа и осталась,

Горячие камни ногами остудит,

Но все же глаза те она не забудет.

Незрима для глаз, равнодушная к небу,

К любви или к злобе, к воде или к хлебу.

В потрепанном, призрачном платье прозрачном,

Отчаявшись, бродит угрюмо и мрачно.

Но вот перед нею – глаза голубые:

До боли знакомы, до боли родные.

В ногах неживых подкосились колени.

И солнце светило, но не было тени.

Малышка так странно смотрела куда-то.

В руке ладонь матери была зажата,

Другая ручонка вперед потянулась

И кажется даже чего-то коснулась.

Не детском лице растянулась улыбка.

"Неужто – нашла?! Невозможна ошибка!

Глаза так похожи. Она меня видит…

Тебя никогда и никто не обидит!"

Но мама, что ручку ребенка держала,

Понять не могла, что же дочь увидала.

А прям перед нею с босыми ногами

Стояла душа, умываясь слезами.

Как знать, может быть отыскала потомка

Того, что когда-то украли, ребенка?

Но эти глаза… Как бездонное море,

Сквозь пропасть веков перекрыли все горе.

Незрима для глаз, кроме этих, что рядом –

Они растопили любовь своим взглядом.

Веками найти не случалось обитель,

Теперь же душа эта – ангел-хранитель.

***

Он был куклой: живой, но без сердца,

Он играл на потеху людей:

Танцевать, падать навзничь, вертеться,

Быть артистом различных ролей.

Не умел никогда строить планы,

Он о будущем вовсе не знал,

Не манили далёкие страны,

Блеск огней, отраженье зеркал.

Сердце зрителям вовсе не важно,

Даже если его совсем нет.

Без печали, без счастья – не страшно –

Так на сцене он жил много лет.

Но однажды почувствовал что-то:

Ниже сцены, там – в третьем ряду.

За спиною сфальшивила нота.

Он играл, словно в пьяном бреду.

Злой хозяин стоял за кулисой,

Видя странную эту игру:

Он на сцене с такой же актрисой

Ей шепнул: "Ещё миг – и умру".

Завершился спектакль на сцене,

Даже тот третий ряд опустел.

Уличил злой хозяин в измене –

Лицедей сказать слова не смел.

Он – лишь кукла, но в памяти живы

Те улыбка и пламенный взгляд.

Ярче блеска играющей дивы:

Место ближе к стене, третий ряд.

Чувства куклы впервые коснулись,

Облилось что-то кровью в груди.

Дни годами бесцельно тянулись,

Но теперь – свет горит впереди.

Он хозяина вовсе не слышал,

Он хотел из театра сбежать.

Небо будет теперь его крышей,

А трава теперь будет – кровать.

Его куклы другие просили:

"Не глупи и оставь всё, как есть.

Без того нас жестоко всех били,

За побег будет крепкая месть…"

Он сбежал, лишь луна вышла в небо,

Он, как сыщик, искал её след.

Без воды кукла может, без хлеба,

Но без взгляда того – больше нет.

Он от устали часто так дышит,

Не дыша до того никогда.

Она рядом: он знает, он слышит,

Привела к её дому звезда.

Он стучал, и в груди что-то сжалось.

Она вышла к нему на порог

И жестоко над ним рассмеялась –

Он удар пережить тот не смог.

Он был куклой, и сердце забилось,

А теперь перестало стучать.

Кукле больше она не приснилась:

Крыша – небо, трава ей – кровать.

Где-то дальше, у самых окраин

На траве кукла словно спала.

Там нашёл разозлённый хозяин

Куклу, что лишь недавно жила…

Не была та история редкой,

И сердца, чем хрусталь, чаще бьют.

Он безжизненной марионеткой

За кулисой нашёл свой приют.

***

Приоткрытые ставни от ветра порою стучат,

И падают листья в трубу от печи, что остыла.

В гостиной часы у стены очень долго молчат.

О доме о том даже время, и то, позабыло.

Сюда заходили охотники, гончие псы,

Что правда, последним чуть чаще сбежать удавалось.

Уж много веков, как умолкли в гостиной часы,

Как раз в тот момент, как хозяина жизнь оборвалась.

Не тронуты стрелки, не тронут и сам циферблат,

Застыли на пятом часу и четвёртой минуте.

Касается красным лучом вечерами закат,

Пугая случайных гостей в этом доме до жути.

Бурьян во дворе, а внутри разложенье и грязь,

Хоть в прежнее время сверкало повсюду убранство.

Какая же между часами и смертью есть связь?

Неведомы тайны о времени, тайны пространства.

На пятом часу и четвёртой минуте стих звук,

Умолкли часы вслед за тем, как умолкло дыханье.

Разбился бокал, выпадая из замерших рук,

И жизнь пролетела за миг, угасая в сознанье.

Никто не узнал, не увидел, что было тогда,

Хозяин очнулся другим, но в груди не стучало.

Изгнали назад его душу с Большого суда -

Как прежде, покоя она уже больше не знала.

Забытый тот дом утопал в непотребстве и зле,

Часы говорили о том, что назад нет дороги.

Хозяин остыл, но всё так же не предан земле,

По дому, однако, всё так же несли его ноги.

Заблудший глупец, что укрыться в стенах тех хотел,

Как муха, легко попадался в такой паутине.

Вся выпита кровь из забытых, безжизненных тел…

Сбежать удавалось оттуда порой только псине.

Взглянув на часы, вспоминал он тот самый отсчёт,

Как проклят давно жить без жизни в безвременной смуте:

Столетья минули, а он, как и раньше, живёт,

Хоть умер на пятом часу и четвёртой минуте.

***

Старинный дом пустой сносили,

Ровняли высохший цветник.

И чудом лишь не зацепили

В шкатулке спрятанный дневник.

Навес берёг все эти годы –

Стеклянный замок для цветов –

От снега, ветра, непогоды

В плену непрожитых веков.

Шкатулку вскрыли всей бригадой,

Увидев кожаный блокнот.

И всех овеяло прохладой,

Холодный обдувая пот.

Парфюма тонкий, ветхий запах,

И тут же едко: сырость, прель.

И чувство: зверь на мягких лапах

Там за спиною выбрал цель.

И в трепетном благоговенье

Касались неживых листов.

Вдруг жизнь вселилась в то мгновенье

В саду из умерших цветов.

Слова звучали, словно песня:

"Ну здравствуй, милый мой дневник.

Мне говорили: жизнь – чудесна,

Чего же взгляд мой так поник?

Ох, ты всё знаешь, непременно…

Хотя откуда тебе знать?

Я расскажу всё откровенно,

Мне и осталось что – писать…

Лишь солнце пряталось за лесом,

И наступала темнота,

С волнением и интересом

Бегу в знакомые места,

Где он со мной – простой, хороший,

Незнатен вовсе, небогат.

И я в душе с такою ношей:

Я знаю точно – разлучат…

Но мысли эти отвергаю,

Касаясь тех родных ланит.

Я от судьбы своей сбегаю

Туда, где сердце так манит.

Пусть огрубели его руки,

Но кровь горячая бурлит.

Я не смогу снести разлуки.

В груди моей опять болит…

Зачем любви такие чары?

Зачем огонь во мне возник?

Скажи – как избежать той кары?

Но ты – бумага, ты – дневник.

Забыв отчаянье и слёзы,

Об осторожности забыв,

Его объятья – словно грёзы,

В них исчезает мой надрыв.

Но – неизбежность… Я боялась:

Узнал отец, узнала мать.

Я им, как есть, сопротивлялась,

В ответ мне: «Не тебе решать».

Прекрасной партией назвали

Мне старикана-богача.

Мы не успели, не сбежали.

Срубить тогда бы нам с плеча…

Его – под стражу. Нету сердца

У тех, меня кто породил.

Вовеки телу не согреться

С тем, кто душе моей немил.

Сегодня – траур, завтра – свадьба.

Сижу в поляне земляник.

Прощай, родная мне усадьба.

Прощай, любовь. Прощай, дневник.

Тот лес, где вечер прячет солнце,

Там дуб высокий, крепкий сук.

Прощай, закат в моём оконце.

Мне не сдержать сердечных мук.

Уж лучше мне уйти навеки,

Чем выйду я за старика.

Сомкну единожды я веки,

Чем их топить будет тоска.

Прощай. Не быть с тобой нам вместе.

Прошу отчаянно простить.

Я в платье свадебном невесты

Ночами буду приходить…"

***

Старинный дом пустой ломали…

Забыли напрочь про тот дом:

Цветник, шкатулка. Все молчали,

Сидев с открытым каждый ртом.

И снова за спиной шуршало,

Но знали – точно то не зверь:

Невеста, что дневник писала,

Незримо ходит здесь теперь.

И холод вновь бежит по спинам,

На сердце: страх, тоска, печаль.

Сошлись все в мнении едином:

Невесту всем безумно жаль.

Все знали: она точно близко.

Но если дальше, напрямик:

В лесу там дуб, сук очень низко –

Всё, как рассказывал дневник…

***

Ну кого не влекли к себе тайны старинной усадьбы:

Этот шарм, тень эпох и загадки былой старины?

Здесь справляли балы, здесь играли богатые свадьбы,

В эти стены съезжался бомонд всей огромной страны.

Но не всякие стены хранят безобидные тайны

И не каждые встретят приветливо гостя теплом.

Все случайные встречи в тот день – нет, отнюдь, не случайны:

Все дороги без шансов в тот вечер вели в Тихий Дом.

Столь красивое место, но вовсе не добрая слава,

И насколько манило, настолько вселяло и страх.

Для кого-то – заброшка и только, простая забава,

Для кого-то – возможность узнать, что в иных есть мирах.

В этом доме когда-то давно жил известный художник,

Но картины его уничтожены все до одной.

Чертыхался народ, говоря: «То был лютый безбожник,

И доселе он там. Не обрел, видать, дьявол, покой».

Все дороги вели в Тихий Дом – суждено так свершиться.

Все под разным предлогом пришли, но единый итог:

Замирали навеки от страха и ужаса лица.

То – не чистое место, где властвует вовсе не Бог.

Ну кого не влекли к себе тайны старинных поместий,

Сплошь поросших снаружи – плющом, паутиной – внутри?

Но коль слышал о доме том много недобрых известий,

То со злом не играй, даже в окна его не смотри.

посв. книге Альбины Нури «Тихий дом»

***

Я ехал по трассе. Студент голосует –

Не сложно его подвезти:

Парнишка обычный, о море толкует.

Я рад, что мне с ним по пути.

«Успеть мы должны до девятого часа», -

Мы ехали с ним в Волгоград.

Но вдруг встряли в пробку, и замерла трасса –

Не радужный вовсе расклад.

Решили свернуть и объехать полями:

На карте был виден объезд.

Мы – взрослые люди, что станется с нами?

Никто же нас в поле не съест.

Я был по началу уверен, спокоен,

За всеми я ехать не стал.

Сказал навигатор: «Маршрут перестроен»,

А после: «Потерян сигнал».

Всё сплошь бездорожье… Кружили часами,

А поле давно сменил лес.

Вокруг – никого, забрели сюда сами.