Маленький человек, что же дальше?

– А рулет? – спрашивает Ягненок. – А жаркое?

– Водопровода на кухне тоже нет, – говорит он в отчаянии. – За водой придется ходить на кухню к госпоже Шарренхёфер.

– О боже!

С одной стороны, брак выглядит чрезвычайно просто: двое женятся и заводят детей. Они живут вместе, стараются быть как можно добрее друг к другу и стремятся двигаться вперед. Товарищество, любовь, дружелюбие, еда, питье, сон, работа, домашние дела, воскресный выезд, иногда кино вечером. И все. Но с другой стороны, вся эта история распадается на тысячу отдельных проблем. Брак, в первоначальном смысле отходит на второй план, он подразумевается как предпосылка, но вот что же делать с гусятницей? И стоит ли ему сегодня вечером сказать госпоже Шарренхёфер, чтобы она убрала часы из комнаты? Вот в чем дело.

Они оба смутно об этом догадываются. Но сейчас им не до этих проблем: все гусятницы позабыты, поскольку они поняли, что остались одни в купе. Угрюмый мужчина куда-то недавно вышел. Они даже не заметили, когда он исчез. Гусятница и настенные часы позабыты, они обнимаются, наслаждаясь друг другом, поезд гудит. Время от времени они останавливаются, а затем целуются с новой силой, пока поезд не замедляет свой ход: Духеров.

– О боже, уже приехали! – говорят оба.

Пиннеберг секретничает, а Ягненок разгадывает загадки.

– Я заказал машину, – говорит Пиннеберг спешно, – дорога к нам была бы слишком долгой для тебя.

– Но зачем? Мы же хотели экономить! В прошлое воскресенье мы ведь два часа шли пешком!

– Но все твои вещи…

– Их мог бы принести какой-нибудь носильщик. Или кто-то из твоего магазина. У вас же есть стажеры…

– Нет, нет, мне это не нравится, это будет выглядеть как…

– Ну, хорошо, – покорно соглашается Ягненок, – как скажешь.

– И еще кое-что, – тараторит, пока поезд тормозит. – Мы не должны выглядеть как муж и жена. Мы будем делать вид, что просто знакомы.

– Но почему? – удивленно спрашивает Ягненок. – Мы ведь совершенно официально женаты!

– Знаешь, – объясняет он смущенно, – это из-за людей. Мы же не разослали приглашения, ничего не объявляли. И если они нас так увидят, они могут обидеться, правда?

– Я этого не понимаю, – недоумевает Ягненок. – Ты должен мне это еще раз объяснить. Почему люди могут обидеться на то, что мы женаты?

– Я тебе потом объясню. Не сейчас. Сейчас нам нужно… Ты возьмешь свой чемодан? Пожалуйста, веди себя немного отчужденно.

Ягненок больше ничего не говорит, а только смотрит на своего мужа с сомнением. Он проявляет совершенную вежливость, помогает своей жене выйти из вагона, смущенно улыбаясь:

– Итак, это главный вокзал Духерова. Здесь еще есть узкоколейка до Марксфельда. Пожалуйста, сюда.

По лестнице он спускается с платформы, однако он идет слишком быстро для заботливого мужа – даже для мужа, который заказал машину, чтобы его жене не было тяжело идти. Он держится впереди на два-три шага. Они выходят через боковую дверь, там уже ожидает такси с поднятым верхом.

Шофер говорит:

– Добрый день, господин Пиннеберг. Добрый день, милая леди.

Пиннеберг торопливо бормочет:

– Одну минуту, пожалуйста. Проходи, садись. Я тем временем позабочусь о багаже. – И уходит.

Ягненок стоит и смотрит на площадь вокзала с его маленькими двухэтажными домиками. Прямо напротив находится привокзальный отель.

– Здесь магазин Кляйнхольца? – спрашивает она шофера.

– Где работает господин Пиннеберг? Нет, милая леди, мы проедем мимо него позже. Это прямо на рыночной площади, рядом с ратушей.

– Слушайте, – говорит Ягненок. – Не можем ли мы опустить верх у машины? Сегодня такой прекрасный день.

– Извините, милая леди, – качает головой шофер. – Господин Пиннеберг заказал закрытую машину. Обычно в такую погоду я, конечно, езжу в открытой.

– Ну, хорошо, – неохотно соглашается Ягненок, – раз уж так сказал господин Пиннеберг. – И садится в машину.

Она наблюдает за тем, как Пиннеберг идет за носильщиком, который тащит чемодан, тюфяк и ящик на тележке. Вот уже пять минут, как она смотрит на своего мужа другими глазами, она замечает, что у него правая рука в кармане брюк. Обычно он так не делает – он вообще так никогда не делал. Но сейчас он почему-то прячет руку в кармане…

Затем они трогаются с места.

– Итак. – Он смущенно смеется. – Теперь ты увидишь весь Духеров целиком. Духеров – это на самом деле одна длинная улица.

– Ага, – отвечает она, – ты еще хотел объяснить мне, почему люди могут обидеться.

– Потом, все потом, – говорит он. – Сейчас не самое удачное время об этом говорить. Нас ждет ужасно долгая дорога.

– Ну, тогда потом, – говорит она и тоже замолкает.

Но снова ей что-то бросается в глаза: он весь съежился, если кто-то случайно заглянет в машину, его точно не узнают.

– Вот и твой магазин, – говорит она. – Эмиль Кляйнхольц. Зерно, корма и удобрения. Картошка оптом и в розницу. – Я могла бы покупать у тебя картошку.

– Нет, нет, – говорит он торопливо. – Это старая вывеска. У нас больше нет картошки в розницу.

– Жаль, – говорит она. – Мне бы понравилось, если бы я пришла к тебе в магазин и купила десять фунтов картошки. Я бы даже не притворялась замужней.

– Да, жаль, – соглашается он. – Это было бы очень мило.

Она энергично стучит носком обуви по полу и возмущенно вздыхает, но больше ничего не говорит. Позже она задумчиво спрашивает:

– У нас тут есть вода?

– Для чего? – осторожно спрашивает он.

– Ну, чтобы купаться! Что значит «для чего»? – нетерпеливо отвечает Ягненок.

– Да, здесь можно купаться, – отвечает он.

И они продолжают ехать, вскоре выезжая с главной дороги.

– Полевая улица, – читает Ягненок. Отдельные дома, везде сады. – Слушай, здесь очень красиво, – говорит она с радостью. – Так много цветов!

Автомобиль буквально подпрыгивает.

– Теперь мы в Зеленом конце, – говорит он.

– В Зеленом конце?

– Да, наша улица называется Зеленый конец.

– Это улица?! Я уж думала, что шофер заблудился.

Слева огороженное колючей проволокой пастбище с парой коров и одной лошадью. Справа поле, где цветет красный клевер.

– Открой же окно! – просит она.

– Мы уже на месте.

И пастбище и равнина закончились. Здесь город поставил свой последний памятник – и какой! Узкий и высокий дом мастера-каменщика Мотеса стоит в низине, коричнево-желтый, оштукатуренный только спереди, боковые стены обветшали и нуждаются в ремонте.

– Красивым его не назовешь, – смотрит на него Ягненок снизу вверх.

– Но внутри действительно уютно, – подбадривает он ее.

– Так давай зайдем внутрь, – говорит она. – Малышу здесь понравится, так здорово.

Пиннеберг и шофер берутся за корзины, Ягненок берет коробку из-под яиц, шофер объясняет:

– Тюфяк я принесу позже.

На первом этаже, где находится магазин, пахнет сыром и сырой картошкой, на втором этаже снова нестерпимо пахнет сыром, его запах сбивает с ног, он царит и на третьем этаже, а прямо под крышей снова пахнет картошкой, затхло и влажно.

– Что это такое, объясни, пожалуйста! Почему пропал запах сыра?

Но Пиннеберг уже открывает дверь.

– Давай сразу пойдем в комнату?

Они проходят через маленькую прихожую – она действительно очень маленькая – справа стоит гардероб, а слева – сундук. Мужчины с корзиной едва ли могут пройти.

– Ну, вот! – торжественно Пиннеберг и распахивает дверь.

Ягненок переступает порог.

– О боже, – говорит она растерянно. – Что здесь?..

Она роняет все, что держала в руках, на обитый плюшем диван – под ящиком из-под яиц скрипят пружины – и бежит к окну; в длинной комнате четыре больших светлых окна, она распахивает одно из них и смотрит наружу.

Внизу находится улица, разбитая полевыми дорогами с песчаными колеями, поросшими травой, лебедой и чертополохом. А дальше клеверное поле – теперь она чувствует его запах, – ничто не пахнет так прекрасно, как цветущий клевер, на который целый день светило солнце.

К полю клевера примыкают и другие поля, желтые и зеленые, некоторые из них уже скошены. А далее глубокие зеленые полосы – луга, – между ивами, ольхой и тополями течет Штрела, узкая речка.

«К моему дому, – думает Ягненок. – Она течет к моему дому, где я трудилась и мучилась и была совершенно одна. Везде одни стены, камни… А здесь все так просторно».

И теперь она вдруг замечает рядом своего милого мужа, который уже разделался с шофером и постельным мешком; теперь его лицо беззаботно и сияет от счастья.

Она говорит ему:

– Посмотри на все это! Здесь вполне можно жить…

Она протягивает ему правую руку, и он берет ее своей левой.

– Какое чудесное лето! – восклицает она и описывает свободной рукой полукруг.

– Видишь вон ту колею? Это узкоколейка до Максфельде, – говорит он.

Внизу появляется шофер. Он, вероятно, был в магазине, потому что салютует им бутылкой пива. Мужчина тщательно вытирает горлышко ладонью, откидывает голову назад, кричит:

– Ваше здоровье! – И пьет.

– На здоровье! – кричит Пиннеберг и отпускает руку Ягненка.

– Ну, – говорит Ягненок, – а теперь давай посмотрим на эту комнату ужасов.

Конечно, это что-то странное: ты только что смотрел на простор полей и видишь комнату, в которой… Ну, учитывая, что Ягненок действительно не избалована, она лишь однажды видела в витрине на Майнцерштрассе простую дешевую мебель. Но это…

– Пожалуйста, мальчик мой, – говорит она. – Возьми меня за руку и веди. Я боюсь, что что-то уроню или застряну и тут уж ни взад, ни вперед.

– Ну, не так уж здесь и плохо, – говорит он немного обиженно. – Я думаю, здесь очень уютный уголок.

– Да, уютный, – говорит она. – Но скажи мне ради бога, что это все такое? Нет, не говори ни слова. Мы должны подойти ближе, я должна сама это рассмотреть.

Они отправляются в путь, но комната узкая, и им приходится идти друг за другом, Ягненок не отпускает своего Ганнеса. Итак, комната похожа на ущелье, бесконечно длинное, словно русло ручья. И пока четыре пятых этого ущелья полностью заполнены мягкой мебелью, ореховыми столами, витринами, трюмо, жардиньеркой, этажерками и большой клеткой для попугая (без попугая), в последней пятой части стоят только две кровати и умывальник. Но именно то, как разделены четвертая и пятая части комнаты, привлекает Ягненка. Жилая и спальная части разделены не с помощью гипсокартонной стены, не занавеской, не ширмой. Скорее, с помощью реек сделано нечто вроде решетки, подобной шпалере для виноградной лозы от пола до потолка с аркой для прохода. И эти рейки не просто гладкие и деревянные, а красиво покрытые коричневым ореховым лаком, каждая с пятью параллельными бороздками. И чтобы решетка не выглядела так голо, в нее вплетены цветы – цветы из бумаги и ткани – розы, нарциссы и букетики фиалок. А еще зеленые бумажные гирлянды, которые знакомы им с пивных фестивалей.

– О боже! – говорит Ягненок и садится. Она садится там же, где стоит, не опасаясь, что упадет, – повсюду что-то есть, везде что-то находится, и она тут же упирается в плетеный стул для пианино из черного дерева, стоящий одиноко, без самого пианино.

Пиннеберг молча стоит рядом. Он не знает, что сказать. Ему на самом деле все было довольно ясно еще в момент, когда он снимал эту комнатушку, и шпалера тогда показалась ему довольно забавной.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Streikbrecher (нем.) – дословно – «нарушитель стачки», от brechen – ломать, прерывать, нарушать и Streik – забастовка – лицо, как правило, нанимаемое на стороне во время забастовки, отказывающееся участвовать в забастовке и поддерживать забастовщиков, занимающее сторону администрации.