Лагуна

Секс с ней был нереален. Горячее, чем в мечтах. Лучше, чем в мыслях.

Она была невероятна. Ее тело, ее стоны, ее горящие глаза.

Это было… гораздо лучше, чем хорошо. Это было великолепно.

Я не предполагал, что моя первая же после возвращения на остров рабочая смена в баре закончится встречей с ней. И уж точно не планировал, что мы займемся сексом. Кроме того, я был уверен, что она ненавидит меня за то, что три года назад я исчез из ее жизни, а потому чертовски удивился, когда она сама подошла ко мне в баре.

Но… это было лучшее стечение обстоятельств в моей жизни.

И меня не мучает совесть, что я переспал с ней вместо того, чтобы начать все цивилизованно. Судя по ее реакции этим утром, если бы я пригласил ее на свидание, она бы послала меня куда-нибудь далеко. Например, в задницу кита. И да, она у него есть.

Так что хорошо, что мы переспали. Плохо, что она, кажется, жалеет.

Но я принял ее условие. Чисто секс, и ничего больше. Хоть и считаю это полным бредом. Что мне еще остается?

Остается верить, что ежедневный секс рано или поздно приведет к чувствам. Я надеюсь на это, ведь с того самого момента, как я вышел из ее бунгало около трех часов назад, я не перестаю думать о том, что хочу в ее постель снова. Но не только в постель.

Мне нужно больше.

Гораздо больше, чем несколько оргазмов с ней.

Точнее – я хочу видеть ее рядом с собой по жизни, и лишь потом наслаждаться ее оргазмами. Удивительно, но все эти три года в разлуке я все еще производил в памяти, как она смеется. И клянусь, порой мне казалось, что я помню даже ее запах. Эми совсем не изменилась: такая же громкая, искренняя и чертовски забавная. Я думал, мои чувства к ней прошли, ведь я не был дома три года. Но едва заметил ее в толпе, мое сердце вновь забилось чаще. Оно перекачивало кровь с такой скоростью, что клапаны могли не выдержать. Так было всегда: когда речь шла об Эммелин, я был близок к гипоксии. И за три года это не изменилось.

Я все еще по уши в нее влюблен.

И я сделаю все для того, чтобы начинать каждое утро в постели Эммелин Ричардсон. Желательно – в ее объятиях. Ведь это рецепт моего идеального утра. И раз Эми согласна только на секс, я притворюсь, что меня это устраивает, но при этом сделаю все возможное, чтобы влюбить ее в себя снова.

Она нужна мне.

– Ты меня слушаешь, Макс? – доносится до меня голос отца.

Твою мать. Он что, все это время что-то говорил?

Поворачиваюсь к нему и встречаюсь с недовольным выражением его лица. Мы с отцом не виделись около полугода, с его последнего приезда к нам в Сидней. Его волосы за это время стали совсем седыми, в уголках глаз появились морщинки, а взгляд совсем потух. Инфаркт ударил по нему сильнее, чем я думал. И на мгновение я испытываю за это чувство вины.

– Ты сам не свой сегодня. Что с тобой?

– Перебрал вчера на вечеринке, – прочистив горло, почти не лгу я.

– Ты в бар работать устроился или веселиться?

– Одно другому не мешает.

– Иди проспись.

– Я в норме, пап.

– А по тебе не скажешь, – фыркает он. – Слабак. Вот я в твои годы мог зажигать до самого утра.

– Не слушай его, Макс! – кричит стоящая в ангаре мама. – В твои годы он не знал, что такое «зажигать», ведь у него уже было трое детей.

– Ты просто пропускала все наши ночные вечеринки с памперсами и присыпками, потому что я давал тебе возможность поспать, – ерничает отец.

– Ты был королем этих вечеринок, Лиам. – Мама подходит к отцу и смачно чмокает его в губы.

– Не подлизывайся, – закатывает глаза отец, но сам улыбается и заходит в бунгало, чтобы продолжить инвентаризацию.

Я усмехаюсь и с восхищением гляжу на этих двоих.

Как спустя тридцать пять лет вместе они всё еще смотрят друг на друга полными любви взглядами?

Хочу так же.

– О милый, – обращается ко мне мама и обхватывает мое лицо ладонями. – Ты и вправду выглядишь ужасно. Чем ты занимался всю ночь? – спрашивает она и тут же осекается. – Не уверена, что хочу знать ответ на этот вопрос.

Коротко смеюсь и отвожу взгляд.

– Между прочим, годы идут. Тебе уже двадцать шесть, Максимильян, – начинает одну свою любимую песню мама. – Я когда-нибудь дождусь внуков? Что, если я умру, так и не понянчив их?!

– Ма, у Дина есть дочь. Тебе мало быть ее бабушкой?

– Это другое. И даже не вздумай спорить. – Она бросает на меня грозный взгляд, и с моих губ срывается смешок.

Взяв контейнер с воском для серфбордов, мама проходит мимо меня, взмахнув при этом своими длинными темными волосами. На языке ее жестов это что-то вроде «Ты меня не любишь», поэтому я кричу ей вслед:

– Я очень люблю тебя, мам!

– Тогда остепенись, в конце-то концов, – бормочет она, и по моему лицу расползается улыбка.

– Хэй, Макс! – Арчи показывает шаку[1], прислонившись к дверному косяку. – Где ты провел ночь?

Поворачиваюсь к младшему брату и вижу, что засранец хищно улыбается.

– Не твоего ума дело, – прожигаю его взглядом.

– Не моего ума дело, что утром ты вышел из бунгало девчонки Ричардсонов через окно?

– Да. Именно это не твоего ума дело. – Я показываю на него указательным пальцем. – Держи язык за зубами.

Брат вскидывает руки.

– Да я-то нем как рыба. Главное, чтобы ты не проболтался своей новой цыпочке о нашей задумке для победы в тендере, когда засовываешь ей по самые гланды.

Хватаю его за ворот расстегнутой рубашки и прижимаю к стене.

– Не вздумай так о ней говорить, Арчибальд.

– Ладно, ладно. Но если отец узнает…

– Он не должен узнать, – рычу я. – Ты меня понял?

– Мальчики? – хмурится мама, заметив нашу потасовку. – Макс, отпусти его!

Убираю руки и делаю шаг назад.

– Что на тебя нашло?! – спрашивает она, испепеляя меня янтарными глазами, которые сейчас словно огненные.

– Мамуль, все хорошо, – вальяжно тянет Арчи и кивает в сторону пляжа. – Мы просто спорили, с какого раза Эммелин сможет поставить этого мальца на малибу[2]. И Макс не умеет проигрывать, поэтому теперь ему придется тренировать утреннюю группу по выходным вместо меня.

Мудак.

Стискиваю зубы, а заодно и кулаки.

– Нечего вообще смотреть в сторону девчонки Ричардсонов, – грохочет голос папы из бунгало. – Сколько раз повторять вам, что их семья проклята!

Начинается.

Несите попкорн!

– Да, пап. Почему сразу «проклята»?

– Потому что с того момента, как этот кусок идиота Грант Ричардсон открыл по соседству с нами свою школу, мы потеряли почти всё. Но черта с два я уступлю ему этот тендер!

– Успокойся, милый. – Мама обнимает его за плечи. – Тебе нельзя нервничать.

– Я в порядке, Латифа! – сбрасывает он ее руки и с негодованием уходит на задний двор.

– Мальчики, – голос мамы не сулит ничего хорошего, – у отца уже был инфаркт. Если не хотите свести его в могилу, держитесь подальше от Ричардсонов, пока мы не получим этот тендер.

Ну, с этим наставлением она немного опоздала, если честно. Сложно держаться подальше от девушки во время секса. У меня не настолько длинный член.

– Вы меня поняли? – хмурится мама и, заметив наши кивки, уходит следом за папой.

Мы с Арчи остаемся одни и некоторое время не произносим ни слова.

– Когда они узнают… – произносит Арчи, смотря на Эммелин.

– Они не узнают раньше времени, если ты будешь держать язык за зубами, – перебиваю его.

– Думаешь, я один видел, как ты вчера танцевал с ней на вечеринке?

– Вряд ли всем есть дело до того, с кем я танцую на вечеринках.

– О, правда? – фыркает брат. – Ты не был на острове три года, а до этого переспал со всем населением Гамильтона. Серьезно считаешь, что они не хотят наступить на те же грабли и снова покататься на твоем члене?

Устало закатываю глаза.

– Я не грабли. И меня это давно не интересует.

– И ты считаешь, что это как-то помешает им думать о том, чтобы стать для тебя особенной?

– Арчи…

– Ну, как знаешь… – Арчи окидывает меня скептическим взглядом, а затем проходит в ангар за доской, бросив напоследок: – Я ничего не расскажу о вас с Эммелин. И про тренировки я пошутил. Я знаю, что ты любишь ее уже давно, но просто, Макс… Отец не должен узнать об этом, пока мы не выиграем тендер. Прежде чем что-то сделать, подумай головой, которая у тебя вот здесь, – малец показывает на мою голову, – а не той, что у тебя в пляжных шортах.

Брат проходит мимо меня, взяв доску в ангаре, и я, фыркнув ему вслед, тут же становлюсь серьезным. Делаю глубокий вдох, внушая себе, что я как раз таки здесь ради тендера, и вскидываю голову к ясному голубому небу. На нем сегодня ни облачка. Красующееся солнце слепит меня своими лучами, озаряя все вокруг ярчайшим светом. Перевожу взгляд на океан и зачарованно любуюсь тем, как лазурная вода мерцает в его лучах, пока волны наперегонки спешат к белоснежному берегу. Они идут с запада. Значит, ветер переменчивый.

Поразительно. Океан всегда казался мне чем-то неземным. А в последние годы он стал моим спасением, а точнее – лучшим другом. Люди говорят, что его шум дарит умиротворение и позволяет побыть наедине с собственными мыслями… Но я люблю океан за то, что с ним не нужно говорить. А мне очень нравится тишина.

Океан не осудит тебя. Не набьет морду. Не отвернется, когда тебе плохо, и будет рядом, когда тебе хорошо.

Океан – место, где тебе всегда рады.

Он мой лучший друг.

Он то, что позволяет мне чувствовать себя живым.

Беру стоящую у стены доску, натираю ее воском, надеваю рукава гидрокостюма и, пристегнув лиш[3], тоже несусь в океан следом за Арчи.

Плыву на лайн-ап[4] и начинаю грести быстрее, чтобы набрать ту же скорость, что и у волны, иначе она опередит меня и накроет с головой. Словив свою волну, широко улыбаюсь. Это непередаваемое ощущение, когда по каждой клеточке кожи растекается особый вид кайфа, не сравнимый ни с чем.

Надавив передней ногой на доску, разгоняюсь, а затем теряю скорость, чтобы вновь подняться по гребню волны. Волна становится больше, и скорость ее тоже увеличивается, поэтому я прячусь в трубе, чтобы не оказаться сбитым липом[5].

Этим утром мне совершенно не хочется лажать. Ведь, как вы помните, сегодня идеальное утро. И мне бы определенно не хотелось менять рецептуру.

Съезжаю с волны и доплываю до берега вместе с шор-брейком[6]. Схватив доску, выбегаю из воды, другой рукой проводя по мокрым растрепанным волосам, и улыбаюсь, глядя на Арчи и парней рядом с ним, провожающих меня оценивающими взглядами.

– И с чего ты вдруг решил повыпендриваться с самого утра? – доносится с берега голос моего друга Джона.

– Судя по его улыбке, Джонни, у него ночью был секс, – убирая светлые пряди от лица, фыркает Зандерс, еще один мой друг.

– И не только ночью, парни. – Ну, а это Арчи, с ним вы уже знакомы. – Ставлю сто австралийских долларов, что секрет его бодрости в такую рань именно в утреннем сексе.

Парни улюлюкают мне с берега, а когда я их нагоняю, они тут же начинают показывать руками, пальцами и даже языком всякие пошлые жесты.

Нужно срочно сообщить ученым, что пубертатный период может быть ярко выраженным даже у мужчин под тридцать.

Закатив глаза, подхожу к парням и, отстегнув лиш, кладу доску на песок, а затем и сам устраиваюсь рядом с ней.

– Будешь? – Зандерс протягивает мне биттер[7].

– Сейчас десять утра. – Я скептически смотрю на него.

– Счастливые часов не наблюдают, – произносит друг и делает глоток алкоголя.

– Так и кто она? – Джон не сводит с меня взгляда.

Молчу.

– Ты что, даже не узнал ее имени? – прыскает со смеху Зандерс.

– Черт, Зандерс, включи мозги, – выдыхает Арчи. – Мы говорим о Максе.

– Точно. Если бы нужно было охарактеризовать Макса одним словом, то это бы было слово «душный», – смеется Зандерс и снова выпивает биттер.

Я свожу брови к переносице и обращаюсь к Джону:

– Когда он успел так напиться?

– А он со вчерашнего вечера и не трезвел. На костер приходила Вики.

Понимающе киваю. Зандерс – синоним к слову «трагедия», если уж на то пошло. Не знаю, сколько раз они с Вики сходились и расходились за последние два года, и не уверен даже, что Зандерс сам знает. Но Вики – единственное, что выводит Зандерса на эмоции, учитывая его полную апатию к жизни. Так что поблагодарим его бывшую за то, что он в эту минуту проходит все стадии принятия, кроме, собственно, самого принятия.

– Да пошла она, – гневно выплевывает Зандерс. – Пусть дальше скачет на маленьком члене этого урода Диего. Он у него кривой, как мой мизинец, который неправильно сросся после падения с доски в одиннадцать.

– Пожалуй, опустим подробности, при которых ты так детально рассматривал его член, – произносит Джон.

Арчи тут же коротко смеется в кулак:

– Да еще и сравнивал со своим мизинцем.

– Черт, парни, а как же мужская солидарность? – вспыхивает Зандерс.

– А что ты предлагаешь? – вскидывает бровь Джонни. – Следующую вечеринку у костра начать с речи, в которой выразить свое сочувствие Диего из-за размера члена?

– Я имел в виду мужскую солидарность в отношении меня. Кретин. – Зандерс шумно выдыхает. – Почему женщины вечно все портят?

– Так, давай ты не будешь обобщать прекрасный пол, – тут же пресекает его недовольство Джон.

– Прости, Джонни, – вскидывает руки Зандерс. – Я не имел в виду Эрику. Твоя жена – самая прекрасная женщина в мире. После моей мамы, конечно же.

Я усмехаюсь.

– Ой, кто это тут у нас смеется? – пихает меня в плечо друг. – Ты расскажешь, кто та бедная овечка, что решила потрахаться с таким мазохистом?

Арчи поджимает губы, чтобы не заржать.

– Парни, – выдыхаю я, – когда я с вами, у меня такое ощущение, будто я нахожусь в обществе подростков. Нет, ну ладно Арчи, – указываю рукой на брата, – ему двадцать. Но ты-то куда, Зандерс? Еще немного, и ты войдешь в категорию «Шугар дэдди».

Джон начинает смеяться, пока Зандерс закатывает глаза:

– Я не могу быть «Шугар дэдди», кретин. Ведь у меня нет детей.

– Ну, мужик, не у всех «Милф» в порно есть дети, но это не мешает им быть «Милфами», – пожимает плечами Арчи, и все вокруг разражаются хохотом.

Кроме меня, ведь Зандерс прав: мое имя – синоним к слову «душный». Еще лет десять назад я бы с удовольствием поддержал эту беседу, но сейчас просто не понимаю, зачем хвастаться своими похождениями. Это просто секс. Все трахаются.

Да, в пубертатном возрасте я тоже был тем еще кретином и занимался сексом почти так же часто, как ловил волны. Меня все устраивало, ведь я не хотел отношений. Да и о каких серьезных чувствах можно говорить, когда ты подросток?

Но я больше не подросток. И да, я люблю секс, но говорить о нем с тем, кто участия в этом самом сексе не принимает, я не люблю. И не понимаю.

Мой пубертат закончился, когда в двадцать один я вернулся с Уитсандея и встретил Эммелин. Ей не было восемнадцати, а я хотел сделать все правильно, дождаться ее. И определенно не хотел искать ей замену в постели на те полгода, что нужно было подождать.

Мне была нужна лишь она.

Вот только я уехал прежде, чем узнал, каково это – заниматься с ней любовью. А это именно то, что я чувствовал к ней. Я любил ее каждой клеточкой души, а не просто хотел трахнуть ее.

После нашего расставания мне пришлось улететь к старшему брату Дину, чтобы помочь с рестораном в Сиднее. Тогда наша семья была на мели, ресторан увяз в долгах после смерти дедушки. И у меня просто не было другого выхода. Время шло, я был одинок и должен был забыть об Эми и о своих чувствах к ней. Только поэтому я начал спать с клиентками. Денег на то, чтобы водить девиц на свидания или хотя бы просто по гостиницам, у меня не было, а приводить их домой к моему старшему брату Дину с его женой Карен казалось мне чем-то неприемлемым. Поэтому я лишь иногда довольствовался быстрым сексом или минетом в подсобке бара, в котором подрабатывал барменом. Клиентки часто хотели как-то «отблагодарить» меня за то, что я на протяжении пары часов подливал им мартини и слушал о том, как мужья их не удовлетворяют, а я не собирался отказываться, ведь страдал после того, как потерял девушку, в которую был влюблен.

Но всё это слишком быстро сошло на нет. Меня тошнило от жизни настолько, что даже секс не приносил никакого удовольствия. Это вызывало лишь отвращение к самому себе.

Я ненавидел каждый день своей жизни, мечтал вернуться обратно на остров, снова почувствовать океан и увидеть Эми… Но ничего не мог сделать: я был обязан Дину жизнью, а потому не мог вырваться из этой клетки. Поэтому, когда неделю назад у моего отца случился инфаркт и Дин попросил меня прилететь сюда, я свободно выдохнул. Знаю, нельзя так говорить, но мысль о возвращении домой открыла у меня второе дыхание.

Что, если это знак, что мне нужно вернуть себе собственную жизнь? Вернуть Эми? Иначе зачем я здесь?

Безусловно, теперь на меня легла забота о семье и серф-школе, а еще этот тендер, но я никогда не был так счастлив, как сейчас. Теперь я знаю, что Эми все еще одинока, а значит, у меня есть шанс. Хоть она и отрицает то, что это возможно, я был влюблен в нее слишком долго, чтобы вот так просто взять и сделать вид, что прошлой ночи не было. Не знаю, к чему это приведет, правда. Все очень сложно, но она меня не ненавидит. Поэтому я сделаю все для того, чтобы она захотела быть со мной, чтобы узнала, почему тогда я исчез, и чтобы смогла влюбиться в меня.

Мой взгляд находит Эммелин на другой половине острова. Она кажется такой счастливой, когда ее звонкий смех эхом проносится по побережью. Улыбка на ее губах завораживает меня. И я не могу перестать любоваться ею, как бы ни старался.

Сейчас Эми тренирует детей на суше – пытается научить их балансировать на доске. Они смотрят на нее так, словно увидели настоящую русалочку – с неподдельным интересом и восхищением. Ее светлые волосы переливаются золотом в ослепительных солнечных лучах. Теплый ветерок развевает яркие малиновые прядки, отчего ракушки, вплетенные в них, едва слышно звенят. Размахивая руками, она что-то объясняет группе детей, во взглядах которых можно разглядеть восторг.

Я знаю этот взгляд, ведь давным-давно смотрю на нее так же.

Когда Эми поворачивается в нашу сторону, мое сердце пропускает удар, а кожа покрывается мурашками. Интересно, так будет всегда, стоит мне лишь взглянуть на нее?

Завороженно ею любуюсь, и ее лицо озаряет улыбка, едва она замечает меня.

– Кто-нибудь объяснит мне, почему нам улыбается девчонка Ричардсонов? – басит Зандерс.

Черт.

– Не думаю, что она улыбается нам, придурок, – спасает мою задницу Арчи. – Скорее, ее веселит то, что на твоем шотборде перед уточкой «duck» красным баллончиком написано «му».

– Гребаная Вики, – ругается Зандерс, даже не глядя на злополучную надпись, и снова тянется к алкоголю. – Я ведь не изменял ей с этой Клариссой.

– Она Ванесса, бро, – поправляет его Джонни.

– Какая, к черту, разница? Меня она не интересует. И у меня с ней ничего не было.

– В этот раз? – фыркает Арчи. – Или ты про тот случай, когда ты слизывал соль с ее груди и запивал все это текилой на глазах лучшей подруги Вики?

– Я был молод.

– Это было два месяца назад, – скептически добавляю я, и Джон коротко смеется в кулак.

– К черту вас, – выдыхает Зандерс и поднимается на ноги. Он допивает до дна биттер, а затем ставит бутылку на песок. – Пойду ловить волны.

– Ты пьян, – констатирует факт Джон.

– Не завидуй, – усмехается друг и берет свой шотборд.

Джон поворачивается ко мне, и в его взгляде я вижу то же, что чувствую сейчас сам. Мы волнуемся за этого кретина, который совсем слетел с катушек.

Первое правило любого серфера – никогда не пытаться поймать волну, когда ты взбешен. Главное в серфинге – владеть ситуацией. Одно импульсивное неверное движение – и ты врежешься в волну на скорости, а затем не сможешь выбраться, ведь над тобой не вода, а будто бы непробиваемый бетон.

И этот придурок сейчас нарушает самое важное правило, когда на кону его жизнь.

– Так и будем сидеть? Или все же поднимем свои задницы и пойдем страховать его задницу? – наконец спрашивает Джон.

Арчи усмехается и послушно берет свой борд. Следую его примеру и тоже бегу в океан, чтобы быть рядом, когда этого идиота Зандерса накроет волной. Ведь для чего еще нужны друзья, как не для того, чтобы прикрывать задницы в те самые моменты, когда ты слетаешь с катушек?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Шака – приветственный жест у серферов, при котором большой палец и мизинец оттопырены, а остальные – прижаты к ладони.

2

Малибу – разновидность доски для серфинга.

3

Лиш – поводок, который соединяет заднюю ногу серфера с хвостом доски и не позволяет доске уплыть.

4

Лайн-ап – место, где рушится волна.

5

Лип – гребень волны.

6

Шор-брейк – волна, которая разбивается очень близко к берегу.

7

Биттер – алкогольный напиток, популярный в Австралии.