Кулаки и философия

Федор закрыл глаза. Внутри была та же ледяная пустота, что и в глазах отца. Только теперь она заполнилась новыми ощущениями: грохотом колес по стыкам (здесь он был резче, злее, чем на поезде), вибрацией пола, передающейся по всему телу, жаром от тел, прижатых к нему со всех сторон. Он чувствовал каждый толчок вагона, каждый поворот. Чувствовал, как капли пота стекают по вискам и спине под мокрой от волнения майкой. Чувствовал дрожь в коленях и глухую, тупую боль в кулаке, который он все еще сжимал в кармане. Боль была единственной его точкой опоры в этом качающемся, грохочущем аду. Единственным напоминанием о себе. О том, что он – это он, Федор из-под той самой яблони. С кулаками. И с отцовской пустотой внутри, которая теперь казалась единственным спасением от этого всесокрушающего шума, этой чуждой, агрессивной реальности мегаполиса, затолкавшей его в свой железный кулак и несущей в неизвестность.