В тихом омуте

Валентин Полонский

В тихом омуте

Зло, творимое людьми остается после них, добро хоронится вместе с ними.

Уильям Шекспир. Юлий Цезарь.

Сегодня прекрасное время для пробы пера, решил я, чтобы излить на бумагу тот неописуемый кошмар, что творится внутри меня. Беззаботные деньки канули в лету, и сколько бы ни говорили, что время лечит, мы с моим другом никогда не будем прежними. Пока действие успокоительных сошло на нет, я вновь могу мыслить трезво, возвысившись над ужасной ситуацией. Я нашел старый, но опрятный и, главное, чистый, неисписанный блокнот. Рядом лежит дневник Аготы. Тебя будут помнить всегда, милая Агота.

Если вы никогда не были на озере Балатон летом, то обязательно поезжайте. Прекрасное днем, оно способно исцелить любые душевные раны; опасное ночью, оно подарит вам еще большее вдохновение, если вы только знаете хорошую поговорку «Не зная броду, не суйся в воду».

Тихань – это милый поселок на одноименном полуострове, расположенном на северном берегу «Венгерского моря» – так мы здесь называем озеро Балатон, известное своими куполообразными горами, сказочным эхом, лавандовым мороженым и приветливыми местными жителями, а также девушками, от которых парням нельзя глаз отвести. Много легенд сложено про эти волшебные края, я расскажу вам еще одну.

Мы приехали в Тихань в начале июля втроем: Габор, Агота и я. Представляя своего друга Габора, я могу позволить себе очередное лирическое отступление. Пусть короткая история нашей дружбы не имеет ровно никакого значения для этого рассказа, но, возможно, она убедит читателя в том, что настоящие друзья в наш меркантильный век все-таки существуют. Габор был моим одноклассником и другом с шестого класса школы. Мы с детства были не разлей вода. Пропадали днями напролет на футбольном поле, а когда приходили домой, помогали родителям по дому и шли в магазин за продуктами, а потом расходились по домам делать уроки. В прочие дни мы играли в компьютерные игры, но самое главное – мы, конечно, кадрили девчонок во дворе.

Время прошло быстро, мы выросли и поступили кто куда: я – в энергетический институт, чтобы в будущем получить работу на гидроэлектростанции в Кишкере, а Габор – в педагогический, для того чтобы пойти по стезе преподавания литературы в школах или вузах. Прошло пять лет, и Габор действительно стал школьным учителем, а я, хоть и не устроился на ГЭС, получил неплохую работенку в отделе кадров городского водоканала.

Что бы ни случилось за годы нашей дружбы, мы всегда помогали друг другу. Помогали мы и нашей общей знакомой, нашей ровеснице Аготе Хадик, немного странной, но очень привлекательной девушке – и это я говорю по отношению к своей названной сестре Аготе, коей она была для меня и Габора (да упокоит Господь ее душу).

Итак, мы с Габором, двое холостых парней в поисках курортного романа с сельскими девушками (по слухам, весьма красивыми), были слишком поглощены своими делами, чтобы уследить за подругой, переживавшей совсем не легкие времена и впадающей в уныние от неразделенной любви к молодому певцу-баритону из будапештской Музыкальной академии. И, как известно, беда не приходит одна – окололюбовный опыт, закончившийся позорным проигрышем пари, был только последней каплей в море отчаяния в жизни Аготы: проблемы в семье, отчисление из колледжа из-за неуплаты долга за обучение, да еще и долг за лечение в клинике пограничных состояний (последний мы с Габором по-дружески ей закрыли). В общем, у кого угодно поедет крыша от такого. Как следствие, ее депрессия только обострилась.

– Агота, ну посмотри на себя, разве парни устоят перед тобой? – успокаивал я ее. – Выше нос, и все будет в порядке. А твой баритон еще вспомнит о тебе с сожалением.

Каждый день часов в десять мы втроем шли на пляж купаться в опаловых водах Балатона. После полудня предавались сладостной дремоте в номере пансионата, а вечером ходили на экскурсии. Ближе к вечеру каждый день для нас предлагалось что-нибудь новенькое: например, экскурсия к знаменитому древнему аббатству, представление в любительском театре или посещение музея старинных кукол (жуткое зрелище, хочу я вас заверить). Все вроде бы налаживалось, и Агота даже стала улыбаться, но произошло неожиданное и тревожное событие.

Когда она не ответила на звонок в первый раз во время нашего отдыха на этом чертовом озере, чувство тревоги сразу завладело мной. Тогда, пятничным вечером в пансионате, Габор спросил ее, куда она пошла, и Агота ответила, что хотела купить сигарет и минеральной воды – промочить горло. А на самом деле она нашла попутчиков и уехала с ними в сторону пляжа. Что было в ее голове, доподлинно неизвестно. Хотела ли она просто рискнуть и заплыть немного дальше, и у нее внезапно кончились силы? Или в очередной раз она вспомнила своего Жольта и решила свести счеты с жизнью? Никто не знает…

Мы хотели позвонить в полицию, но потом решили повременить и самостоятельно стали искать ее на берегу. Звали ее по имени, и волшебное эхо откликалось бессчетное число раз, и я вспомнил легенду про одну принцессу, жившую очень давно на этих берегах, чей голос стал эхом: таково было наказание за гордость и надменность – так гласит легенда. Через два часа безрезультатных поисков мы встретили пожилого рыбака, который отвел нас к фермеру, то ли спасшему утопающую Аготу, то ли просто приютившему ее в своем доме.

Мы поприветствовали фермера, поблагодарили и спросили, как его зовут.

– Гюри, – лаконично ответил он.

– Спасибо вам, Гюри.

– Как мы можем отблагодарить вас за то, что вы спасли нашу подругу? – спросил Габор.

– Я ее не спасал.

– То есть как не спасали?

– Я нашел ее на берегу, – пояснил Гюри. – Она была без сознания. Или заснула. Видимо, нашла силы доплыть до берега. Ей приснился сон, что ее спас Шандор. У нас есть легенда про немого рыбака, утопившегося в девятнадцатом веке, знаете про него? Наверное, она наслушалась местных легенд и…

– Я ничего такого не слышала, – недовольно перебила его Агота. – Этот парень был живым – из плоти и крови, и это было не во сне, а наяву. Он был молчаливым, не отвечал на вопросы, и я поняла, что он немой.

– Я знаю всех местных рыбаков, и тут нет никого из молодых парней, кто был бы немым, – заверил нас Гюри.

– И куда же он делся? – скептическим тоном спросил Габор у Аготы.

– Он показал, что ему надо уходить. Показал на мои часы: мол, ровно то же время, только завтра. Мы встретимся с ним.

Вскоре все возвратилось на круги своя. Агота признала, что это был сон, но не забыла о немом парне. Однажды, возвращаясь в Тихань, мы спускались с вершины горы, осмотрев там развалины древней сторожевой башни. Посреди фиолетово-синих цветущих альпийских лугов и видневшихся внизу лавандовых полей молодая женщина-экскурсовод исполнила нашу просьбу – рассказала нам ту самую местную легенду о Шандоре, глухонемом рыбаке-утопленнике, спасавшем молодых людей, решивших свести счеты с жизнью из-за несчастной любви.

Итак, давным-давно, двести лет тому назад, в Тихани в семье простых набожных крестьян родился второй сын, нареченный Шандором. Он появился на свет глухонемым, и родители, пытаясь заглушить голос вины, которую они не совсем понимали, все свое время проводили в молитвах. И все же они обратились к знахарю с вопросом, почему их сынок родился таким, и он поведал тайну: в их роду был одержимый преступник, отреза́вший языки и уши своим случайным жертвам.

Но время шло, и оно лечило: сын радовал своих родителей, рос не по годам крепким и здоровым, и родители питали надежды, что, подобно его старшему брату, он тоже пойдет по их стопам, став крестьянином. Но Шандору было интересно озеро: утром он убегал на Балатон наблюдать за рыбаками, а потом, после очередной удачной рыбалки, они учили его мастерству ловли рыбы.

С детства Шандор был влюблен в дочь крестьян, чьи наделы были неподалеку. Они выращивали фрукты и необычные для тех стародавних времен овощи: паприку, баклажаны и цветную капусту. Он долго наблюдал за рыжей девчушкой, бегающей по холмистому полю вдоль грядок, пока они не познакомились и не стали гулять вместе. Соседи всегда были дружны и рады, что их детей вся Тихань называет женихом и невестой.

Несмотря на редкое счастье дружбы с Вандой (именно так звали соседскую девчушку), Шандор был угрюм, и кажется, кроме рыбаков никто никогда не видел его улыбки. А Ванда с детства хотела быть кухаркой и уже в юные годы могла приготовить самый изысканный гуляш с паприкой во всей Тихани.

Годы шли один за другим, Шандору и Ванде исполнилось семнадцать лет, и они решили сыграть свадьбу. Родители молодых не могли нарадоваться: возмужавший, широкоплечий Шандор с пробивающейся юношеской бородой и высокая, стройная, с огромными глазами, такими же голубыми, как небо утром, и лицом в милых веснушках Ванда прекрасно смотрелись вместе. Тихо обвенчавшись в местной церквушке, молодые возвратились домой, и грянул праздник: кажется, все село пришло поздравить молодоженов!

После праздника начались рабочие будни. Шандор с другими рыбаками каждое утро шел на рыбалку, а Ванда ждала, пока он вернется с уловом, и тогда приступала к разделке рыбы.

Однажды жизнь молодых изменилась раз и навсегда, и причиной тому была давняя боль Шандора, ведь он с детства помнил, как каждый месяц приезжали сборщики податей из Веспрема и забирали добрую половину урожая и улова. С чувством обиды он встречал взглядом бричку этих незваных гостей и с этим же чувством смотрел им вслед, когда они уезжали из Тихани.

В первую же осень супружества Шандора и Ванды приехал новый сборщик повинностей в сопровождении своих помощников. Что-то нехорошее почувствовал на душе Шандор, едва Ванда посмотрела на молодого человека в форме, когда уверенной походкой тот зашел во времянку, где жили молодожены, так, что пол под его огромными сапогами заскрипел.

– Мое почтение молодым. Я – Ференц Собослай, приехал из Веспрема за десятиной.

С годами Шандор привык читать слова по губам, но тогда все было и так ясно. Он отвел сборщика на кухню и собрал для него в мешок всю свежую рыбу и раков. Затем в сопровождении Шандора Ференц Собослай проследовал в кладовую. Там он самолично собрал сушеную рыбу и вышел.

– У нас изменился закон о повинностях, и правила тоже изменились. Теперь раз в месяц вы сами должны привозить рыбу в Веспрем, но раз в месяц мы будем так же приезжать к вам. Ждите в гости через месяц. Благодарю за улов, – буркнул Ференц, бросил свой пытливый взгляд на Ванду и направился к ее родителям, а его напарник – к отчему дому Шандора.

Объехав все наделы в Тихани, незваные гости вскоре отправились восвояси, а Ванда, влюбившись в Ференца Собослая, статного молодого мытаря, с тех пор ждала его приезда. Через месяц он вновь приехал. С жемчужным ожерельем ей в подарок. Не смущаясь присутствия Шандора, он встал на одно колено перед Вандой и зычным голосом спел ей старинную австрийскую любовную балладу.

После обхода сборщики забрали рыбу, а Ференц Собослай отвел Ванду к берегу Балатона, где их ждала шхуна с прекрасными белыми парусами.

– Ты мечтала об этом, милая? – щебетал Собослай. – Прекрасный парусник ждет нас, чтобы мы поехали в Шиофок. Там мы втайне обвенчаемся. Потом мы поедем в Веспрем, и я познакомлю тебя со своими друзьями и родителями. Ты счастлива, милая?

– Да, дорогой, продолжай. Мне так тебя не хватало, я всегда знала, что ты приедешь за мной. Я хочу слышать твой прекрасный, мужественный голос. До конца своих дней.

– Там, в Шиофоке, – продолжил Ференц Собослай, – нас обвенчают, и ты будешь моей женой. Ты согласна стать моей женой?

– Да. Я так счастлива, милый…

Шандор побежал следом за беглецами, взяв нож для разделки рыбы, чтобы прикончить нарушителя спокойствия, но он опоздал: Ванда и сборщик податей уже отправились в путешествие.

– Сынок, не надо, все бесполезно, – уговаривали родители Шандора, когда тот возвратился обратно. – Тебя посадят в тюрьму, а потом казнят. Чего ты добьешься?

Шандор все еще думал, что Собослай украл Ванду, но она сама оказалась рада быть украденной. Об этом Шандору поведали его родители, поначалу застывшие в немом возмущении, и морщины, которые за последние годы покрыли их лица, сейчас проявились еще сильнее.

– Нет, сынок, она влюблена в Ференца Собослая. Ее родители тоже рады – они благословили ее перед отъездом.

Несмотря на запрет церкви, на следующий день Ференц Собослай тайно женился на Ванде в Шиофоке. Шандор не смог вынести расставания с любимой: ровно через год он утопился.

К концу рассказа экскурсовод осталась одна рядом со мной и Аготой, а остальные решили прибавить ходу, чтобы успеть в столовую пансионата на ужин. И тут настало время для самого интересного, предназначавшегося только для самых любопытных ушей. Итак, я окончу эту историю в точности так, как пересказала легенду молодая и застенчивая девушка-экскурсовод.

Перед смертью Шандор стал чернокнижником: он увлекся мистикой и оккультизмом. Он неведомо где раздобыл «Черный Гримуар» и другие книги по практической черной магии, овладев запретными знаниями, как проклинать злых и самодовольных людей, насылать на них порчу и даже как превращать их в насекомых, пресмыкающихся и птиц. Желание самому стать отъявленным негодяем и вершить зло завладело им. А главное – после своей смерти он хотел продолжить свое существование во плоти, обретя слух и голос.

Так и произошло: уши его стали слышать, но рот был по-прежнему совершенно не способен произнести ни слова, и сердце не билось. Призрак старого рыбака сказал Шандору, что он возвращен к жизни по воле Бога, а не дьявола, и что ему нужно совершать добрые дела, спасая молодых утопленниц, а если так случится, что спасенная девушка поцелует его, то он обретет дар речи.

И Шандор стал спасать молодых девушек, ехавших на Балатон со всей Венгрии, чтобы красиво уйти из жизни из-за неразделенной любви, но дальнейшая судьба спасенных скрыта завесой тайны: одна из них вроде бы пропала без вести, другая стала немой навсегда, третья, по свидетельству очевидца, превратилась в ворону и улетела…

Целую неделю Агота пропадала неизвестно где под честное слово «ничего с собой не делать», и мы с Габором смели отпускать ее – совершеннейшая глупость, и все из-за того, что наше стремление завести курортный роман с местными девушками затмило здравый смысл.

В конце недели я нашел блокнот, в котором Агота вела свой новый дневник. Меня опять должна была смутить возможность прочитать чьи-то личные мысли (буквально), но я уже начал читать ее дневник прежде, чем об этом подумал. Мне показалось, что-то умоляющее есть в том, что Агота оставляет на виду свои личные вещи. Я снова почувствовал: если не прочитаю его, то не смогу ей помочь. Сел на кровать и прочитал: