Рыжий: спасти СССР 2

– Но почему бы и нет? Почему не артели сталинские? – поспешил я развить тему. – Взять тех шабашников. Партия просто смотрит сквозь пальцы на то, что они делают. Просто нет механизма, чтобы заставить их платить налоги, нести ответственность за то, что они строят селянам и дачникам. А дачи сейчас становятся модным явлением, и у шабашников работа найдётся. Ну и почему бы тогда не взять под контроль это явление, чтобы они работали только через договор, платили налоги государству, да и чувствовали себя спокойно? Пусть бы зарабатывали немного меньше, но в рамках закона и спали спокойно, не боялись милиции. И было бы кого обвинить, если вдруг дом сразу после постройки рухнет и придавит кого-то из жильцов.

– Так я с этим и не спорю. Но расплодятся же непманы, – скорее, не споря, а затыкая тишину, сказал Степан.

– Прогрессивная шкала налогообложения – вот то, чем можно не допустить разгула спекуляции. Пусть до тысячи рублей зарабатывают, платя налог в двадцать процентов от дохода. А уже со второй тысячи пусть налог будет сорок процентов. Да, появятся состоятельные люди, но мешков с деньгами не будет. А государству – приработок. Мы же уже сейчас сидим на валюте от продажи нефти, – ударился я в кухонный разговор.

Сталинские артели имели немалое значение в процессе восстановления экономики после войны. На момент их запрета Хрущёвым доля артелей в экономике Советского Союза составляла до сорока процентов. На мой взгляд – это даже много, достаточно допустить тридцать процентов и регулировать это. Но опять же, действовали тогда выборочно. Если в каком-то регионе сложная логистика или нехватка продовольствия, то артелям разрешалось работать в этом направлении. Ведь главная цель – накормить людей, чтобы они не умерли с голоду, при этом не нарушая идеологические основы советского государства. Во времена хрущёвского волюнтаризма люди были вынуждены искать лучшие доли, до того работая артельщиками.

А сейчас плодятся и множатся цеховики, некоторые из которых вполне вписались бы в новые правила, пусть даже их доходы резко бы упали. Но зарабатывать даже тысячу рублей – это огромные деньги для Советского Союза. Вот и зарабатывали бы, жили спокойно, машины покупали, строили бы кооперативные квартиры.

– Всё, я иду с тобой. Ещё не хватало, чтобы мою девушку приглашал какой-то рыжий от моего имени, – решительно сказал Степан, взяв полотенце и направившись в коридор.

– Как бы это еще договориться и попасть в Асторию! – озвучил я свои мысли.

– Эка замахнулся…

* * *

Первый секретарь районного комитета Комсомола сокрушался и всячески выражал своё негодование. Он ходил из угла в угол своего кабинета и не прекращал бурчать. Если бы кто-нибудь сейчас зашёл в помещение, занимаемое райкомом комсомола, то ужаснулся бы аморальному поведению Первого секретаря и его помощницы.

Сам секретарь ходил из угла в угол, будучи одетым лишь в семейные трусы, а вот его помощница была вовсе голой. Она возлежала на столе, с которого пять минут назад были в порыве страсти скинуты все канцелярские принадлежности. Собирать разбросанные ручки, бумаги, календарь придётся намного дольше, чем длился сам акт страсти.

– Ну как так-то получается? Как этому рыжему удалось меня окрутить? – подтянув трусы выше пупа, не обращая внимания на то, что выглядит комично, секретарь продолжал сокрушаться.

– А он хорош! Будто специально все подстроил. И лихо так вышло… И просто так. Ведь понятно же, что «Смену» читают все, тем более партийные работники, – сказала Маргарита, игриво, будто лениво потянулась, поглаживая себя по бёдрам. – Трошкин, ты всё, можно одеваться? Или ещё чего?

– А? – …

– Трошкин, мне одеваться, или ты ещё на что-то способен? – усмехалась Марго.

– Одевайся, конечно! – с испугом в голосе произнёс Игорь Владимирович Трошкин, ответственный Первый секретарь райкома Комсомола.

И сейчас эта ответственность заключалась в том, что истинный комсомолец не мог допустить, чтобы истинная комсомолка всё ещё возлежала на столе, за которым принимаются важнейшие решения. Тем более в полном неглиже и в таких развратных позах, что в иной раз Трошкин потратил бы на них девушку еще пару дополнительных минут, вряд ли больше.

Нельзя сказать, что связь Игоря и Маргариты была уж столь порочной. И, дело не в том, сколько минут длился их «порок». Молодые люди действительно думали пожениться. Притягательная, красивая, умная Марго считала Трошкина перспективным, потому и ублажала своего будущего мужа, отнюдь не считая себя пошлой или падшей.

– Трошкин, а не войти ли тебе в сговор с этим выскочкой? Где-то я читала мудрую мысль: врагов своих нужно держать поближе к себе, – Маргарита изрекла из себя мысль, выдающую в ней женщину непростую, а способную анализировать и «схватывать на лету» удачную для себя позицию.

– И что он будет делать? Стой… – Трошкин засеменил к начавшей одеваться девушке. – А не решила ли ты, что он тебе больше подходит?

Марго рассмеялась.

– Трошкин, Игорёк, ревность – это пережиток буржуазного строя! Да и мне хватает твоих двух-трёх минуток, – сказала Марго и весело рассмеялась вновь.

Было видно, что Трошкину это не по душе. Ему, как и любому мужчине, не нравилось, когда женщина указывает на недостатки их интимной жизни.

Однако для Маргариты Александровны Булкиной, девушки, переехавшей в Ленинград из Опочки, бывшей из бедной семьи, но рождённой истинной красавицей, в принципе, было безразлично, сколько там минут ей нужно потерпеть близость Трошкина. Важнее было то, что она уже получила комнату в коммунальной квартире, а в перспективе получить отдельную жилплощадь с парнем, которому прочат большое будущее в партийной карьере.

Булкина готова была сделать всё, лишь бы не вернуться в нищету, из которой, как она считала, уже выбралась. Трошкин был из хорошей семьи, имел деньги, красиво жил и красиво ухаживал за своей невестой. Были, конечно, ограничения – Первому секретарю следовало всегда выглядеть образцово. Но это – мелочи. Поехать в кафе подальше от района – и там его уже не узнают, скорее всего. Можно и чуть больше выпить, чем Игорь и пользовался.

Телефонный звонок заставил обоих вздрогнуть. Грудь Марго вздрогнула, а то место, на котором она обычно сидела, съехало со стола, и девушка чуть упала. Правда сделала это так грациозно, что хоть картину пиши под названием «падшая женщина».

В отличие от всего остального, телефон был со стола убран аккуратно, поставлен на подоконник. Страсть – страстью, а ценное имущество портить не стоит.

– Ты подойдёшь к телефону или мне? – спросила Марго, несмотря на своё падение, опомнившись первой.

– Да-да, конечно, – сказал Игорь Владимирович, вновь натянул сползающие трусы к груди и взял трубку. – Первый секретарь райкома у аппарата!

– Когда я звоню, Игорь Владимирович, телефон нужно брать немедля! – начал разговор с упрёка голос товарища Аристова.

– Товарищ Аристов, я весь во внимании, прошу простить меня! – деловым тоном произнёс Трошкин, снова поправляя трусы.

– Вот и внимай! Газеты читаешь? – строго спросил Аристов.

– Конечно!

– Почему допустил? Или не понимаешь, что не твоё имя сейчас впереди, а какого-то Чубайсова? При таком раскладе и твои родители могут не помочь, – отчитывал комсомольца Первый секретарь Ленинградского горкома КПСС Аристов Борис Иванович. – Что ты за работник, что твои подчиненные в газете, а ты так… никак.

Не то чтобы Аристов делал ставку на Трошкина, но иногда именно Игорь поднимал нужные темы на собраниях комсомольцев Ленинградской области – по просьбе самого Бориса Ивановича. Бывают такие вопросы, которые должны прозвучать, как инициатива снизу, а лучше от молодежи. Ну и родители Трошкина не последние люди, работают в сфере торговли, просили за своё чадо – они видели в сыне будущего гениального управленца.

– Значит так… Если Романов продолжит интересоваться делами Чубайсова, подтягивай его к себе. Девку эту гони прочь, уже не смешно. Обзавёлся «секретуткой». Следи за ситуацией. Сам ведь понимаешь, кто мелькает в прессе или на телевидении – тот и молодец. А не ты, Игорь. Представляешь, если бы Леонид Ильич прочёл те статьи о выскочки=е Чубайсове? Там могли и на город поставить, ведь грамотную инициативу выдвинул. И рассмотри вопрос о включении Чубайсова в делегацию на конференцию в Москву. Держи его рядом. Всё. Отбой связи! – высказался Аристов и повесил трубку.

Трошкин посмотрел на Марго, которая уже застёгивала пуговицы на белоснежной блузке.

– Что? – спросила девушка. – Я раздеваться уже не буду. Только причесалась.

– Да я не о том… – задумчиво сказал Трошкин.

Производить размен Марго на Чубайсова? Нет, нельзя! А как же пятиминутки? Ну ладно, двухминутки?..

– Похоже, что со мной в Москву ты не поедешь, – произнёс Трошкин.

– Игорь, да ты чего? Ну ладно, я разденусь…, а хочешь… – Маргарита сладострастно улыбнулась.

– Да не из-за этого, дура! – впервые за долгое время грубо ответил Трошкин.

Но Марго четко уловила смену настроения Игоря, и не заметила оскорбления.

– Нужно, чтобы Чубайсов сам отказался от поездки. Вот и думай. Ты же не только можешь это… Ты же ещё и не дура набитая, – сказал Трошкин, сгреб свою одежду и пошёл в соседний кабинет одеваться и уже оттуда прокричал: – И прибери тут всё. Обеденное время заканчивается.

– Это у тебя всё быстро заканчивается. А обед ещё не скоро подойдет к кону. И когда ты считался с обеденным перерывом? – пробурчала Маргарита.

* * *

– Значит, вы, Виктор Павлович Логинов, утверждаете, что никаких дел с гражданином Ильёй Шатурой не имели? – в который раз, уже по четвёртому кругу, лейтенант Матюшенко задавал один и тот же вопрос Логинову, которого все друзья, да и не только, называли Витьком.

– Да нет же. Я только покупал у него джинсы. И то, если бы знал, что он фарцовщик и спекулянт… Никогда бы не стал, – отвечал Витёк.

Но Матюшенко прекрасно понимал, что тот врёт. Были найдены записи, в которых Витёк указывался как один из наиболее активных подельников Шатуры. И Матюшенко ненавидел фарцу, но лейтенант также знал и то, что искоренить это явление – дело почти безнадёжное. Разве что на дворе наступил бы условный тридцать седьмой год.

Молодой следователь даже был готов взять на себя роль палача, лишь бы не уничтожить, так проредить теневой рынок. Он уже видел, насколько всё погрязло в коррупции и мздоимстве.

– Ты должен знать, гражданин Логинов, что я прекрасно понимаю, кто ты и что ты. Ты есть в списках Ильи. Там хватает на тебя информации, чтобы я тебя посадил. Может, на пару лет, а может – на десяток, – лейтенант решил поднажать на не самого стойкого парня.

– Да понял я всё. Что надо – то и скажу, – Виктор Логинов заметно струхнул. – Подпишу, что дадите.

Матюшенко поднялся из-за стола, взял графин с водой, налил в стакан и подал Логинову, якобы проявляя заботу. На улице действительно парило, погода подсказывала, что скоро хлынет дождь. Пить хотелось почти постоянно.

– Илья в последнее время сильно злился на то, что от него откололся Чубайсов, – будто бы что-то вспомнив, проговорил Витёк.

– Это Анатолий Аркадьевич Чубайсов, твой одногруппник по институту? – уточнил Матюшенко и Витек кивнул, даже не удивляясь познаниям следователя.

Лейтенант ночами не спал, изучая дело и всё, что удалось раскопать. Самым главным документом оказались несколько листов, где Шатура вёл записи, что кому выдавал на реализацию. Там фигурировала и фамилия Чубайсова, рядом с ней было написано немало нелицеприятного, оскорбительного в адрес Анатолия. Стало понятно: тот захотел «соскочить» с узкой дорожки фарцовщика.

– Подробно рассказывай, какой был конфликт у Ильи с Чубайсовым, – потребовал лейтенант, подавая Логинову ручку и чистый лист бумаги.

В голове Матюшенко вихрем пронеслась неуловимая мысль. Он почувствовал, что появилась зацепка. Если Илья был так зол на Чубайсова, то фарцовщик Шатура наверняка действовал, возможно, даже пытался запугать Анатолия. И всё же… Чубайсов по описанию – нерешительный, вялый тип, едва ли способный на убийство. Но каждую ниточку надо тянуть.

Матюшенко ждал. Он знал, что нельзя спешить. Некоторые подозреваемые сначала врут, потом запираются, а потом сдаются и рассказывают практически всё, что знают и могут понимать. И пусть ложь перемешивается с правдой, задача следователя – распутать этот клубок.

– Пиши, – тихо сказал он.

Логинов взял ручку, наклонился над листом. Рука дрожала, но всё же он начал:

«Я, Виктор Павлович Логинов, подтверждаю, что… »

Лейтенант прошёлся по комнате, остановился у окна. С улицы доносился запах нагретого асфальта и первой грозы. Где-то вдали гремел гром.

Он знал, что за этим делом могут стоять более серьёзные люди, чем просто фарцовщики. Возможно, даже партийные. Возможно, кто-то из тех, кто сегодня сидит в президиумах и заседаниях, кто сам когда-то торговал джинсами или принимал откаты от цеховиков.

Но теперь у него было имя. Чубайсов.

Глава 3

– Ты сегодня прекрасна, как никогда! – приветствовал я Таню, которая, как и положено девушкам, чуть опаздывала.

– В ресторане может быть много красивых женщин. Мало ли… А я хочу, чтобы ты смотрел только на меня, – проворковала Таня. Я её аккуратно обнял, чтобы не нарушить всю композицию её туалета и косметики, поцеловал.

Мы со Степаном, как два жениха, ожидали своих невест. И стояли мы не где-нибудь, а рядом с толпой людей, которые рвались вовнутрь ресторана «Астория». Более пафосным местом в Ленинграде, чем ресторан «Астория», мог быть только ресторан «Астория», но который предназначался исключительно для иностранцев и где обслуживали в том числе и за валюту.

Выбор подобного места был бы невозможен без Тани. Какие именно она нашла слова, чтобы убедить своего отца не только отпустить её в ресторан со мной, но и чтобы он договорился о столике – можно только догадываться. Впрочем, я уверен, что у каждой дочери, которую поистине любят родители, есть свои методы, как убедить отца. Да и я должен был на Александра Ефимовича всё же произвести впечатление серьёзного молодого человека.

– Я уже хочу есть. С самого утра ничего не ела, чтобы попробовать, как готовят в «Астории». Куда запропастилась Настя? – вопрос предназначался Степану, который лишь пожал плечами, излишне сильно, наверное, волнуясь, сдавливая букет роз.

Таня тоже получила свой цветок – правда, одну розочку, но длиннющую и красивенную.

– Вот это да! – произнёс я, а Степан стоял, открывая и закрывая в безмолвии рот, словно рыбка, выброшенная из воды.

Настя была поистине красивой. Она была в ужасно элегантном чёрном платье, обтягивающем её фигуру. Как-то даже туалет на ней был не по времени – думал, что такие платья могут появиться только лет через 15–20. Вместе с тем она была поистине прекрасной. Наконец-таки она нашла, что сделать со своими красивыми тёмными волосами, и потратила, наверное, немало времени в парикмахерской – да ещё и по блату, так как укладка была сделана очень искусно, но не вычурно, не пышная, как в этом времени входит в моду.

Ну и фигура… Зачем же скрывать такую красоту от мира мужчин? Всё было: и плавные изгибы талии, и достаточные выпуклости, и смущающийся взгляд. Пропал Степан окончательно.

– Мы тебя уже заждались! – с некоторой даже злобой сказала Таня.

– Не смей завидовать. Мне нужна только ты! – шепнул я на ушко своей девушке.

– Я это… ты это… – Степан был необычайно красноречив.

– Перевожу с французского: Степан восхищён вашей, мадам, красотой, считает вас самой привлекательной девушкой, которую он встречал в своей жизни… – пытаясь не увидеть, скорее почувствовал грозный взгляд Тани, я поправился: – я с ним не согласен, уж простите меня, мадам, ибо рядом со мной находится та самая – необыкновенная и самая-самая.

Девушки в голос рассмеялись, Степан посмотрел на меня с укоризной. Но нужно же как-то друга выручать. Мало того что у них разница в возрасте 11 лет, так ещё и жених молчаливый.

– Товарищи, пропустите, у нас заказано! – сквозь толпу, стоящих возле ресторана людей, словно ледокол сквозь льдины, вперёд шёл Степан.

– От Александра Ефимовича, – даже как-то властно сказала швейцару Таня.

Нам открыли не сразу. Сперва швейцар сверился с какими-то своими списками. Лишь после того расплылся в улыбке и доброжелательно открыл массивную дверь.

Нам открылась сказка. Нет, я не скажу, что интерьеры просто поражали – это если сравнивать их с теми, что мне довелось видеть в прошлой жизни. Но аккуратные столики, мягкие стулья-кресла, кругом множество растительности, а посередине – небольшой фонтан. По нынешним меркам – это апогей пафоса.

– Прошу вас, – нас словно передали в другие руки. Только что был швейцар – и вот уже официант, встречающий нас у дверей.

И у меня возникает вопрос: почему хотя бы частично в других кафе и ресторанах нет подобного обслуживания? Зачем настолько плодить элитарность? Если твой человек может также улыбаться, быть таким же обходительным – особенно если его чуточку подучить манерам, и если он хочет работать в престижной профессии официанта.

Насчёт того, что профессия престижная – я нисколько не лукавлю. Да, у них зарплата в восемьдесят рублей, и даже меньше. Но они имеют доступ к еде, причём весьма изысканной. Ну а о том, сколько официанты могут получать чаевыми – только ходят легенды. Наверняка несколько преувеличивают, но в хороший ресторан, как я уже знаю, нужно опять же иметь тот же блат, или такой послужной список работы официантом, чтобы у работодателя не было сомнений.

– А в такой ресторан могут ходить все советские граждане? – спросил Степан, крутя головой на триста шестьдесят градусов.

– Как бы и да, и нет, – сказал я, и сам до конца не зная, как объяснить.

А что сказать, если тут кроется фальшь? Вон сколько людей стоят на входе в ресторан и ждут с надеждой, что оттуда кто-то выйдет, чтобы дать трёшку швейцару и пройти внутрь. Или что вот так, как мы, зайти. А ведь спрос на отдых в Советском Союзе растёт. Почему не развивается сфера услуг? Мне вовсе кажется, что как будто вредители уже начали действовать против Советского Союза.

– Что предпочитаете? – спросил быстро подошедший официант.

– Будьте добры, Шато Мутон-Ротшильд 1972 года с южного склона долины Тулона, – сказал я, решив пошутить.

– Готов предложить Киндзмараули прошлого года из солнечной Грузии, – невозмутимым видом отвечал официант.

Мы рассмеялись. Вот это выдержка! Ведь и бровью не повёл. Это в будущем официанты, как правило, вышколенные и угодливые гостям. А сейчас могут и нагрубить. Потому в «Асторию» будут ходить, чтобы увидеть другой мир. И не вижу особых сложностей, чтобы нечто подобное было более массовым.

– Что будете кушать? – и все же официант несколько торопил. – Могу предложить замечательный бефстроганов.

– А что кроме него? – спросил Степан.

– Шашлык из баранины, жареную форель, салат из кальмаров, грибной суп-пюре, бифштекс с яйцом, блинчики с икрой, – без промедления, будто наизусть, произнёс официант.

– Бифштекс с яйцом! – отреагировал Степан. – Это же котлета с яичницей?

– Я – грибной суп и блинчики, – сказала Таня.

– Я тогда форель, – заключила Настя.

– Салат из кальмаров. А мясо, стейк, цельным куском есть? – уточнил я.

Официант лишь молча кивнул, ничего не записывая, что вызывало во мне уважение. Либо у него исключительная память, либо это отработанный приём, а потом всё записывается за кулисами. В любом случае, работать человек умел.

– Можно и стейк, – уже несколько удивленно сказал официант, не сразу отреагировав на мой вопрос.

И был тут существенный подвох. Дело в том, что только в самых-самых советских ресторанах могли подать цельный кусок мяса. Воруют. Вот бефстроганов – это да, тут на обрезках можно. А стейк или медальоны – редкость.

– Все будет, ожидайте! Тарталетки, бутерброды с икрой? – уточнял официант.

– Несите! – принял я решение за всех. – И шампанского!

– Но мы же только на “Буратино”? – спросили девчонки.

– Можно! Сегодня давайте себе позволим немного. Ну кроме Степана, – вспомнил я, что мужик в завязке. – У тебя же режим спортивный?

– Да. Режим. А еще мне кажется, вечер будет особенным, – заметил Степан, уже отходя от начального стресса.

Это он так неловко решил намекнуть на комплимент Насте, с которой глаз не сводил.

– Особенный, потому что ты со мной,– шепнула ему Настя и посмотрела на него взглядом, от которого, как мне показалось, у Степана задрожали колени.

– Как пацан какой, епрст, – пробормотал он, стараясь сохранить достоинство.

Мы все рассмеялись. Из колонок на стенах лилась тихая музыка – лёгкий джаз, я не успел разглядеть: то ли это пластинка, то ли играют где-то в глубине зала. Но то, что работает еще и ВИА, точно. Без него и праздник скомканный. Но зал был большой и чтобы танцевать нам нужно было пройтись.

Блюда стали приносить быстро, одно за другим. Официант не просто ставил тарелки на стол – он буквально представлял каждое блюдо, как шедевр, с лёгким поклоном.

– Вот грибной суп-пюре, приготовленный по классическому ленинградскому рецепту. Прошу, – сказал он Тане и пододвинул тарелку так, словно вручал драгоценность.

– Кстати, – сказала Таня. – Папа сказал, что тебя хотят пригласить на одну передачу. Типа молодого специалиста, активного комсомольца. Это правда?

– Поговорим об этом позже. Интересно только откуда папе это известно, – улыбнулся я. – Сейчас мы здесь, и этот вечер – только для нас.

Да, пришло приглашение сняться на телевидении. О нашем опыте в общежитии решили снять документалку. Нет, не только про нас. Это будет документальный цикл про всю систему профессионально-технического образования. Но отдельным блоком будут идти мои инициативы и наши зарядки в общежитии.

– Ты прав, отдыхаем, – согласилась Таня. – Иногда нужно просто жить моментом.

Настя кивнула, ловко управляя ножом и вилкой, а Степан уже почти доел свой бифштекс.

– За нас! Пусть у все все сложится! – сказал я и верил в то, что говорил.

– А у нас ведь и фотоаппарата нет, – вдруг сказала Таня. – Такой вечер, а запомнить только в голове…

Таня посмотрела на меня и сказала:

– А ведь когда-нибудь мы всё это будем вспоминать. И кто знает, останемся ли мы такими же?

– Я надеюсь, что нет, – ответил я. – Надеюсь, что будем лучше.

Настя посмотрела на меня внимательно, словно пытаясь понять, шучу ли я или говорю всерьёз.

– Мы точно будем другими. Но главное, чтобы вместе, – наконец сказала она.

Мы ели, пили, шутили и молчали, как это бывает у людей, которым хорошо друг с другом. За окнами вечер медленно переходил в ночь, заиграли огоньки на улицах. Ленинград сиял, как праздничная витрина, и казалось, что весь город знает: сегодня что-то особенное.

– Танцуют здесь? – спросила Таня, когда разлилась медленная композиция.

– Намек понял! – сказал я, встал, протянул руку Тане. – Мадмуазель, будьте добры, не откажите. Желаю вас… Ангажировать. Ну и то, о чем вы подумали, тоже желаю.

Сначала Таня немного смущалась, не думаю, что девушка завсегдатай таких заведений. Да и сама призналась, что в первый раз в ресторане. Но, почувствовав, что я веду уверенно, расслабилась. Мы двигались в такт музыке. Я чувствовал аромат её духов, едва уловимый, тёплый, словно вкрадчивое напоминание о близости. Близости я как раз очень хотел. Дурманила Таня своим видом, поведением.

– Ты хорошо танцуешь, – прошептала Таня.

– В моей прошлой жизни мне приходилось часто бывать на балах, – пошутил я.

Она посмотрела на меня с полуулыбкой, как будто не до конца поняв, шутка это или нет. И, может быть, уже тогда начинала догадываться, что во мне есть нечто странное. Но – не задавала лишних вопросов.

Когда музыка стихла, мы остановились, и Таня задержала мою руку чуть дольше, чем было нужно. А потом, как будто спохватившись, сказала:

– Пойдём, а то Настя с Степаном скучают.

Это, наверное, все же что-то метафизическое, когда двое молодых людей, которые уже спят друг с другом, могут так чувственно стоять. Я не настолько был впечатлен, наверное, Таниных эмоций нам хватало на двоих.

– Это девушкам от вон того столика, – сказал официант и показал на столик, за котором сидели дети гор.

– Твою же мать! Ну так и знал, что без драки сегодня не обойдется, – рассмеялся я. – Пойду поговорю!

Вот и хочется отойти от стереотипов. Но не получается. Есть ресторан, есть красивые девушки, есть кавказцы, сидящие недалеко и сорящие деньгами. Наверняка, грузины.

– Я с тобой! – спохватился Степан.

– Только молчи! – сказал я. – Дай я сперва попробую уладить недопонимание дипломатией.

Горячие ребята заволновались, подобрались когда мы к ним приближались. Их было четверо, наверняка, считали, что теперь все можно, что выдюжат против нас двоих. И ведь не указ им, что место такое элитарное. Наверняка, приезжие. Но я не собирался драться, я хотел цивилизованно попросить ребят не заниматься пустым делом. Наивно? Может быть, но попытаться же нужно.