Под знаком Альбатроса

– Простите, но Буагельберы…

– Слишком далеко от меня, чтобы хоть как-то говорить о родстве.

– Понятно.

Ну да, представитель одной из знатнейших фамилий Галлии служит старшим помощником на торговом корыте. Чего ж непонятного.

– А где капитан?

– Еще не назначен. Ваш батюшка сказал, что подберет его не раньше, чем через два месяца.

Прекрасно. А Буагельбер, пусть и дальний родственник, явно опытный моряк, будет терпеливо ждать, не строя никаких карьерных планов. Как Жан говорит, все страньше и страньше.

Впрочем, об этом еще будет время подумать. Потом. Завтра. А сейчас – спать. Господи, как же спать хочется!

Глава 2

Утро началось с противной переливчатой трели. Где-то на палубе кто-то высвистывал странные рулады на два тона. Мало того что ночью ее несколько раз будил какой-то идиот, которому захотелось побрякать в колокол, так теперь и свистун объявился, чтоб его.

И свистун, видать, непростой – сразу же загрохотали тяжелые ботинки, что-то заскрипело, застучало, а уж какие зазвучали слова!

Нет, мадам де Ворг не была изнеженной барышней. Когда-то, сопровождая мужа в его странных поездках по Галлии, молодой жене приходилось представляться и купчихой, и крестьянкой, а то и вовсе кокоткой, нанятой богатым путешественником, чтобы не слишком скучать в дороге. И уж тогда пришлось не то что познакомиться – до тонкостей освоить обороты родного языка, не принятые к употреблению в парижских салонах.

Но то, что неслось с палубы корабля, поразило даже и эту лихую женщину. Сложные синтаксические конструкции, построенные могучими голосами, напрочь отбили сон.

Графиня впервые попала на корабль – увеселительные прогулки по Сене на парусных лодках не в счет. Возникло страстное желание выйти из каюты и решительно пояснить господам морякам, что поминать демонов и близких родственников в сочетании с пикантными подробностями любви и гигиены умеют не только они.

Быстро подняться, надеть простое дорожное платье, стоившее немалых денег… ой, господи!

Растерянный взгляд обежал каюту. И наткнулся на зеркало. Этого еще не хватало! Ну правильно, вчера все мысли были об одном – до ночи добраться до корабля, ибо именно вчерашний день был последним, когда опальной графине дозволялось находиться на территории Галлии. Да и усталость сказалась.

Так что в шлюпку поместились лишь два пассажира и один сундук. Остальной багаж ждет на берегу, на него монаршее неудовольствие не распространяется.

И там же на берегу скучает служанка Жюли. Графиня ясно представила, как юная светловолосая девушка мечется по пирсу и с тоской смотрит на корабль, где ее госпожа рыдает перед зеркалом, не в силах ни причесаться, ни зашнуровать это чертово платье!

Брр-р! Привидится же такое! Тоже кисейная барышня нашлась. Сейчас!

Она усмехнулась своему отражению и решительно переоделась в тот же костюм для верховой езды – он-то не требовал услуг помощницы.

Прическа? Завивка и укладка? Обойдемся! Волосы расчесать редким гребнем, заплести в примитивную деревенскую косу и убрать под дорожную шляпу. Пока сойдет!

Когда Адель вышла из каюты, моряки уже заняли свои места, заскрипел кабестан[1], под заунывную песню восемь здоровяков натужно налегли на здоровенные, метра по три длиной, вымбовки[2], затягивая якорь в клюз[3]. Гудел туго натянутый блинд[4], под которым флейт неспешно лавировал меж стоявших на якорях кораблей. Галлийские, кастильские, островные, зеландские флаги. В Европе мир, а значит, торговцы спешат. Привезти товары, заработать, пока кто-то из властителей мира не пошлет свои полки на землю соседа, с кем еще недавно обнимался и кому клялся в вечной дружбе.

Не бывает вечной дружбы, как не бывает и вечного мира. Война и смерть – вот главное предназначение человека в это суровое время. Как говорят, во имя мира и спокойствия детей.

Лгут. И дети будут точно так же убивать друг друга.

Но сейчас правители взяли передышку в этой непрекращающейся грызне. Потому люди, те самые, кто кормит и одевает этих великих небожителей, по чьим судьбам потомки и будут судить о нынешней эпохе, эти люди рвут жилы, чтобы успеть обеспечить собственные семьи.

Кто-то растит и собирает урожай, кто-то льет металл и строит дома, а торговцы – торгуют. Везут в дальние страны парчу, атлас и бархат. Зерно, оливковое масло и вино, которое научились сгущать на юго-западе Аквитании.

Потому и не счесть кораблей на рейде Кале. И именно поэтому от капитана требуется предельное внимание, чтобы, никого не задев, точно подвести «Мирный» к назначенному пирсу.

Графине хватило одного взгляда, брошенного на шканцы[5], чтобы понять – именно сейчас Буагельбера лучше не отвлекать, дабы не нарваться на недопустимо грубую, но очевидно неизбежную отповедь. Осталось встать у борта и, поплотнее укутавшись в теплый, подбитый соболиным мехом плащ, любоваться на приближающийся город. Серый под низкими зимними облаками, но окрашенный яркими цветами в те редкие мгновения, когда солнце находило-таки бреши в сплошных, от горизонта до горизонта затянувших небо тучах.

Сзади послышались неторопливые шаги. Гиллмор встал рядом и также положил руки на планширь[6].

– Отличный корабль. Надеюсь, на нем найдется место и для моих грузов? Всего не больше трех тонн.

Мадам де Ворг повернулась к собеседнику.

– Ну да… впрочем, я ведь в этом ничего не понимаю… господин… э-э… сударь, – это уже Буагельберу, – ведь найдется же?

Старший помощник, занятый швартовкой, даже не взглянул на свою вроде как хозяйку, которая почему-то расценила его молчание как согласие.

– Ну вот, прекрасно! Но Харви, ведь вы говорили, что владеете собственным кораблем.

– Это так. Шхуна «Чайка», во-он она, чуть правее вон того галеона под кастильским флагом… ну… видите, трехмачтовый корабль с высокой кормой. А правее, двухмачтовая, она и есть. Моя красавица! – его голос стал теплым, словно речь зашла о нежно любимой женщине. – Однако спасибо добрым амьенцам, я везу на остров шелк. Он очень дорог, но занимает мало места. Так что гонять шхуну ради него невыгодно, проще заплатить за перевозку вам, а для «Чайки» найти другой груз. Насколько я знаю, раньше завтрашнего утра «Мирный» из порта не выйдет – оформление судовых документов требует времени. А тем временем здесь наверняка найдется достойный фрахт.

– Вот это да! – Графиня словно выпала из разговора. Все ее внимание переключилось на величественную картину – швартовку огромного сорокаметрового корабля.

Флейт, словно движимый могучей и уверенной рукой, ровно и точно подошел к пирсу. Несильный рывок, когда намотанные на мощные кнехты[7] швартовы[8] натянулись, и корабль замер точно перед грузовыми стрелами, рядом с которыми уже были складированы тюки и ящики – наверняка груз, который и надлежало доставить в Лондон, обеспечив владелице корабля первый доход. А сама владелица, ее спутники и багаж – это уже были мелочи, можно сказать, что тоже груз, но только попутный.

На «Мирном» зазвучали непонятные команды, сопровождавшиеся вполне понятными отборными ругательствами, которым вторили те же виртуозные обороты, но доносившиеся уже с пристани. Однако распоряжался здесь не старший помощник. Некий коренастый мужчина ходил по палубе и отдавал команды, периодически сопровождая их пинками. Не сильными, но точно показывающими матросам, что именно и как быстро следует делать.

Буагельбер же подошел к пассажирам.

– Господа, позвольте пригласить вас в мою каюту – сейчас подадут завтрак, – несмотря на сказанное во множественном числе, обращался он именно к графине.

Та слегка склонила голову.

– Позвольте представить, господин старший помощник, мой друг и гость сквайр Гиллмор. Прошу найти место для него, его людей и груза.

От этих слов Буагельбер впал в легкий ступор. Было видно, что с его языка готовы сорваться некие слова, которые не следует употреблять в адрес благородных дам, тем более судовладельцев.

Гиллмор пришел на выручку.

– Все документы я оформлю уже до полудня. Оплата будет сразу после окончания погрузки. Кроме меня, пять человек охраны. Груз – партия шелка, три тонны. Надеюсь, место найдется и стоимость перевозки будет обычной?

Моряк облегченно вздохнул.

– Разумеется. Корабль загружен, но ваш груз найдем, где разместить, господин…

– Гиллмор. Сквайр Гиллмор, к вашим услугам.

– Рад знакомству, сквайр. Прошу к завтраку! – и старпом приглашающе взмахнул рукой.

А графиня отметила это обращение. Не «ваша милость», не даже «господин сквайр», а просто «сквайр». Или на море свои порядки, или господин Буагельбер гораздо ближе к своим именитым родственникам, чем хочет казаться.

И она не смогла удержаться от шпильки.

– Сквайр, а как вы провели эту ночь?

– Обыкновенно, ваше сиятельство. Прекрасно выспался на грузовой палубе. Поверьте, я привычен к подобным ночевкам. На море, если только путешествую не на своей «Чайке», редко приходится рассчитывать на большие удобства.

– Буагельбер, я прошу подыскать господину сквайру каюту на это путешествие.

Она умышленно опустила «господин» при обращении. На что старший помощник никак не отреагировал. С тем же успехом можно было пытаться смутить каменный бюст.

– Как пожелаете. Я прикажу плотнику установить еще одну кровать в каюте штурмана. Но мы пришли. Прошу присаживаться. Позвольте представить офицеров, – старпом широким жестом указал на стоявших рядом троих мужчин, склонивших головы. То ли из почтительности, то ли из-за низкого потолка. – Штурман Макон, канонир Мулен и наш врач Паке. Суперкарго Трамбле сейчас командует на палубе, вы его только что видели.

Ни одного дворянина! Да что там, более простецких фамилий трудно было подыскать – каменщик, мельник, охапка хвороста и осина[9] – прекрасный набор! А этот, с позволения сказать, врач? Сколько ему? Лет двадцать – двадцать пять, не больше, дай бог, если занозу сможет вытащить, не изувечив пациента.

Графиня окинула взглядом каюту. Не слишком, но все же маленькую. Аккуратно застеленная кровать, поверх которой лежала карта. Кажется, карту только что сняли со стола, на котором сейчас стояла большая сковородка с яичницей, тарелка с грубо нарезанными толстыми кусками хлеба, бутылка вина и три серебряных кружки – единственные предметы, которые пусть и с трудом, но можно было отнести к роскоши.

– Моя комната больше. Держите специально для хозяйки?

– Каюта, – улыбнувшись одними глазами, поправил Буагельбер, аккуратно сдвинув карту и присаживаясь на кровать. – На кораблях не комнаты, а каюты. Привыкайте, ваше сиятельство. И та, в которой расположились вы, предназначена для капитана, который еще только будет назначен.

Глаза графини чуть сузились.

– Которого я назначу, хотели вы сказать, – в голосе прозвучали властные нотки.

– Боюсь, что нет. И кушайте, попробуйте вино, его купили специально для вас. Здесь, на море, да еще зимой, мы предпочитаем другие напитки.

Хозяйка корабля поджала губы и демонстративно отставила свою кружку в сторону.

– Не поняла. Что значит – нет? Корабль мой или чей?

Моряк пригладил аккуратно постриженную бороду и примиряюще поднял руки.

– Не надо злиться, пожалуйста.

Дипломат, твою сестру. Ну-ну, поведай, чего я не знаю.

И он поведал.

– Ваше сиятельство, этот флейт был построен на зеландской верфи три месяца назад по заказу здешнего купца Ферье. Месяц назад его приобрел ваш батюшка. Но всей цены сразу не заплатил. Окончательный расчет будет лишь через два года. До той поры командовать кораблем будут офицеры, которых назначает Ферье, недаром над «Мирным» до сих пор поднят вымпел именно его компании. Это жесткое условие сделки. Вы понимаете, что это значит?

Точно. Видела она тот вымпел. На синем фоне птица, то ли курица, то ли белая ворона.

– То есть я здесь пустое место? Лишняя деталь этого корыта? – голосом графини можно было морозить лед.

– Да нет же! Пожалуйста, не спешите с выводами! Граф подарил «Мирный» вам. Только вы вправе решать, когда, куда и с какой целью он отправится. Только вы вправе решать – самой ли выбирать фрахт или доверить его кому-то, возможно, более сведущему в делах морской торговли. Никто на корабле даже помыслить не посмеет, чтобы вам возразить, в этом можете быть уверены абсолютно. Наша, моя и будущего капитана, задача – обеспечить безопасное плавание, чтобы если, не дай Спаситель, ваш батюшка не сможет рассчитаться по сделке, корабль возвратился к мэтру Ферье в целости и сохранности. Так не я, а его сиятельство решил. И еще раз – отведайте вина, согрейтесь. Холод же стоит собачий.

Графиня закрыла глаза и крепко, до побелевших костяшек, сжала кулаки. Сделала несколько глубоких вдохов, осмысливая ситуацию, потом встряхнула головой так, что шляпа слетела на настил, наскоро собранная коса расплелась, а золотые волосы разметались по плечам. И улыбнулась.

– Значит, корабль все-таки мой? Тогда к демонам вино! Что, вы говорите, предпочитают моряки?

И решительно пододвинула свою кружку.

– Только осторожней, ваше сиятельство. Этот напиток в Новом Свете делают из сахарного тростника. Забористая получается штука, не каждому по вкусу, если без привычки.

Буагельбер достал бутылку и плеснул янтарную, чуть тягучую жидкость с резким, но не противным запахом. Посмотрел на Гиллмора, но тот отрицательно качнул головой и налил себе вина.

– Что же, – улыбнувшись, сказала графиня, – значит, будем привыкать.

Резко выдохнула и выпила одним уверенным глотком. Затем таким же уверенным, подсмотренным когда-то у некоего Жана Ажана, движением поднесла к лицу рукав и шумно втянула воздух. С громким стуком поставила кружку на стол.

– Эх, хорошо! Старший помощник, мне нравится этот корабль. Так что озаботьтесь, чтобы на нем появилась моя ком… каюта, да? Личная. Надеюсь, такой приказ вы обязаны исполнить.

Глава 3

Из порта Кале «Мирный» вышел ранним утром следующего дня. А где-то около полудня, вскоре после того как прозвучали полуденные склянки, графиня проклинала и море, и корабль, и короля, по милости которого оказалась на этом качающемся корыте.

Рядом, на наскоро сколоченной койке точно так же стонала Жюли – разбитная неунывающая служанка, кокетка и вертихвостка. Обычно. Но не сейчас, когда подобно госпоже, лежит с бледным, даже позеленевшим лицом.

Между кроватями стоит таз, куда обе, наплевав на классовые различия, дружно отправили и завтрак, и, кажется, даже остатки вчерашнего ужина.

И обе молились. Молча, поскольку сил на слова не осталось, но истово. Чтобы Спаситель сжалился, явил свою милость и прекратил эту ужасную качку, которая, несомненно, уже через пару минут сведет в могилу их, таких молодых, красивых, но уже вконец обессиленных и совсем не здоровых.

И чудо свершилось. Господь или сам враг рода человеческого, но явно кто-то свыше или ниже, услышал несчастных и решил спасти. Или погубить – в тот момент дамам было неясно. Да и безразлично, если честно.

Главное, что качка прекратилась. Вообще. Полностью. И наступил долгожданный и такой невозможный на море покой.

Вскоре молодость взяла свое, лица женщин порозовели, глаза смогли сфокусироваться вначале на потолке, потом на окнах, в которые било яркое зимнее солнце. Так что к следующей склянке они смогли встать и даже дойти до двери. Графиня понемногу твердеющей походкой вышла на палубу, оставив в каюте служанку, занявшуюся уничтожением последствий морской болезни.

Получилось у Жюли не очень – за борт вылетело не только содержимое таза, но и сам таз, ударившись о выпуклый, выступающий почти на метр от палубы борт флейта и оставивший на нем несимпатичное пятно. Стоявший рядом огромный и косматый боцман сделал вид, что ничего не произошло, и деликатно (господи, откуда такие манеры на море!) поддержал девушку за локоток.

– Позвольте вам помочь!

С ума сойти!

Гиллмор, беседовавший о чем-то на шканцах с Буагельбером, уставился на эту сцену только что не выпучив глаза.

Старпом, проследив за взглядом гостя, закашлялся, прервал разговор и заорал во всю глотку:

– Гастон, якорь тебе в задницу, делать нечего? Опять у тебя команда бездельничает!

Эту сцену графиня наблюдала, усевшись на канатную бухту. В кое-как зашнурованном на спине платье, поверх которого был небрежно наброшен подбитый мехом плащ, с растрепанными волосами. Не до изысков, лишь бы в себя прийти. И плевать, что подумают окружающие.

Смущенный, вроде бы даже покрасневший боцман опрометью бросился на бак распекать моряков, и без того рьяно драивших идеально чистую палубу и ярко сверкавшие медяшки. Жюли скользнула в каюту, а мадам де Ворг даже не попыталась сдвинуться с места. Лишь едва заметно улыбнулась, почувствовав, что мир вокруг раскачивается все меньше и меньше. Можно сказать, вообще остановился.

Гиллмор спустился на шкафут[10] и, не спросив разрешения, сел рядом.

– Не обращайте внимания на этих грубиянов, Адель. На море нравы простые, а моряки отродясь в карман за словом не лезли. Как себя чувствуете?

– Как вывернутая курица. Перьями внутрь.

М-да, благородная госпожа, видимо, тоже не всю жизнь провела в парижских салонах.

– Это морская болезнь, она мало кого щадит. Но ничего. К счастью для вас, хотя и к сожалению для нас, мы попали в штиль. Скоро все наладится.

– Черта с два! Хотя… может быть, вы и правы. По крайней мере желание сдохнуть прямо здесь и прямо сейчас куда-то ушло. Надеюсь, навсегда. Но желания двигаться нет никакого, так всю жизнь на этих веревках бы и просидела.

Сквайр улыбнулся, глядя куда-то в море.

– Это знакомо. Когда отец впервые отправил меня сопровождать груз шерсти в Ревель, я три дня валялся на нижней палубе с мечтой повеситься. И повесился бы, если б хватило сил подняться и добраться хоть до какой-нибудь перекладины. А потом ничего, привык. Все привыкают, и вы привыкнете.

– Думаете? Тогда дайте руку, помогите встать, – она поднялась, окинула взглядом бескрайний простор, глубоко вздохнула… и пошатнулась, Гиллмор галантно поддержал ее под локоть. – А что там кричит этот, как его, Буа-ох-гель-бер? Дьявол, меня опять чуть не вырвало.

Гиллмор отвлекся от спутницы, прислушался… да куда там прислушался – старший помощник потрясал зажатой в кулаке подзорной трубой и орал во всю глотку:

– Все наверх! Мушкеты к бою готовь! Все, мать ваша каракатица! Орудийной команде к орудиям! Ретирадные – расчехлить, зарядить шрапнелью! Все зарядить шрапнелью! Боцман и канонир – ко мне! Коку – команду накормить! Чтобы через час все были сыты!

Графиня и сквайр растерянно переглянулись, еще раз взглянули на море – мирное от горизонта до горизонта. Что такое?

Гиллмор буквально взлетел на шканцы, хозяйке корабля для этого потребовалось время и пара крепких выражений, адресованных самой себе. Но к старпому она подходила уже почти твердым шагом.

– Что случилось?

– Пираты.

Буагельбер протянул подзорную трубу и указал куда-то на горизонт, где в далекой дымке проступал силуэт странного корабля с косыми реями, под которыми не были натянуты паруса. Тем не менее корабль медленно, но уверенно приближался на веслах, держа курс прямо на «Мирный».

– Пиратская шебека. Для здешней торговли они бесполезны – гребцы слишком дороги. Используются в Адриатике, но в основном магрибскими торговцами и такими же пиратами, рабов не считающими.

– Но может быть, это все же мирное судно? Идет с грузом в Кастилию, – женщина не верила, что вот прямо сейчас, в Ла-Манше, где казалось тесно от кораблей всех флотов и стран, на них посмели напасть морские бандиты.

– Взгляните на его грот… э… на самую высокую мачту. Видите черный флаг? Это сигнал нам: «Сдавайтесь или будете уничтожены».

Сжались кулаки, поджались губы. Морская болезнь? Да пошла она!

– Сколько человек в нашем экипаже?

– Семьдесят два. Из них шестнадцать – канониры, но вряд ли они смогут сделать более одного выстрела. Управлять парусами в штиль тоже бессмысленно. Так что драться будут все семьдесят два.

– Семьдесят восемь, – вступил в разговор Гиллмор. – Пятеро моих слуг и я сам не собираемся ждать милости от этих мерзавцев.

– Восемьдесят. Мы с Жюли будем не очень хороши в рукопашной, но зарядить мушкет или пистолет сможем, как и нажать на курок. Так что все не так плохо. Сколько бандитов может быть на этой чертовой шебеке?

– До ста пятидесяти, если гребцы тоже в драку полезут. Им не нужно много припасов. Напали, ограбили и ушли. Все быстро. Так что могут позволить себе большую команду, с которой полноценного боя нам не выдержать. Но попробуем их обмануть.

– Потопить?

Буагельбер переглянулся с Гиллмором и грустно улыбнулся.

– У нас по каждому борту пять шестифунтовых орудий. Это добрые чугунные пушки, но не уверен, что даже в упор мы сможем проломить вражеский борт. А бить по их рангоуту[11] в штиль, это и вовсе бессмысленно. Придется драться. Впрочем, у нас высокий фальшборт, попробуем приготовить сюрприз.

И тут же скомандовал:

– Спустить флаг!

Спустить флаг? Сдаться?!

Но ни один человек на «Мирном» не остановился. Флаг скользнул вниз, а моряки деловито и без суеты продолжили заряжать мушкеты, их оказалось неожиданно много. Канониры засыпали в пушки порох, трамбовали его прибойниками. Затем – пыж, тем же прибойником плотно забитый внутрь, и лишь потом картечь – ведро чугунных шариков, на близком расстоянии способных весьма тщательно почистить вражескую палубу от злых супостатов.

Но это только в том случае, если противник подойдет совсем близко, на расстояние пистолетного выстрела.

Если же, пользуясь преимуществом в скорости и маневре, он решит предварительно расстрелять дрейфующий корабль из пушек, шансов выжить у команды флейта не будет вообще.

С другой стороны, расстрелянный корабль означает испорченный, а то и уничтоженный груз. Так что осталось ждать, что победит: жадность или осторожность. У жадности шансов больше – все-таки флаг на «Мирном» спущен, сдаются трусливые купчишки.

Буагельбер еще раз взглянул на пирата.

– Думаю, пара часов у нас есть. Предлагаю провести их за пусть и не графским, но вполне приличным дружеским столом.

И пригласил в свою каюту.

Морской бой неспешен. Скорости кораблей и так невелики, а уж разница в скорости и вовсе едва заметна. Погоня может длиться часами, и не раз обреченному на разграбление купцу удавалось скрыться в ночной темноте. Но сейчас этот прием не работал – штиль крепче любого якоря привязал парусник к месту.

С другой стороны, шебека без парусов движется не многим быстрее пешехода на суше, поэтому времени для обеда вполне достаточно.

За столом говорили о чем угодно, только не о предстоящем бое. О торговле, ценах на вино и сукно, о последних парижских сплетнях, до которых моряки оказались весьма охочими. Словно и не рвался к ним, не жалея весел, пиратский корабль. Особенно речистым оказался суперкарго. Пусть и с деревянной фамилией, но было видно, что торговлю он не просто любил – обожал, словно лучшее в мире развлечение. За что уж его предка назвали Трамбле, неизвестно, но потомок, кажется, знал цены на все товары во всех портах мира и рассуждать о них мог часами, лишь бы слушатели не разбежались. А куда они посреди океана денутся?

Впрочем, Трамбле все же рассказал, что фамилия была дана односельчанами некоему пройдохе, умудрившемуся впарить проезжим купцам осину под видом красного дерева. Потом бедолага два месяца прятался в лесу, кстати, осиновом, от праведного гнева потерпевших.

В конце концов Гиллмор не выдержал, спросил-таки о плане на предстоящее сражение. В ответ получил пожатие широкими старпомовскими плечами и невнятное уверение, что де все моряки знают, что им делать, а гостям их место в бою еще успеют указать.

И вновь – о ценах и сплетнях. И неожиданно – о женской моде: Буагельбер в Кале купил для жены затейливую шляпку и сейчас интересовался у специалистки, не придется ли дома нарваться на суровый шторм. Мысли о том, что до дома можно и не добраться, он, похоже, не допускал.

В общем, к концу обеда графиня твердо решила, что либо Буагельбер – грозный морской волк, не знающий слова «поражение», либо законченный авантюрист, которому безразлична судьба и корабля, и команды, и пассажиров. Включая и владелицу корабля. Несколько необычную, если вспомнить содержание купчей, но все же хозяйку, черт побери!

Когда вышли из каюты, первое, что бросилось в глаза, – пустота и тишина. На палубе прохаживались или просто сидели на канатных бухтах и каких-то бочках полтора десятка моряков. Никаких мушкетов, которые еще недавно готовили к бою матросы, не было видно. Лишь вдоль бортов появились кучи кое-как скомканной парусины.

– Господин сквайр, – обратился Буагельбер к пассажиру, – прошу спуститься с вашими слугами на нижнюю палубу. Штурман объяснит, что надлежит делать. А вы, ваше сиятельство, пройдите в свою каюту. Сейчас она завалена оружием. Когда все начнется, заряжайте отстрелявшие мушкеты, передавайте их морякам. Если… точнее, когда пираты бросятся на абордаж, поднимайтесь со служанкой на шканцы, стреляйте оттуда сами.