Длинная дорога к счастью

Никита Лебёдко

Длинная дорога к счастью

Часть 1. Ребенок

Эпизод 0. Пролог. Лампочки.

Иногда мне кажется, что моё детство было похоже на длинный коридор.

В нём горели и гасли лампочки.

Одни светили ярко и оставляли след на глазах, другие тускли, едва заметные.

Каждая лампочка – это воспоминание.

Я не всегда могу сказать, что было сначала, а что потом.

Не всегда помню, сколько мне тогда было лет, сколько времени прошло между одним вечером и другим.

Но все эти кусочки памяти живы.

Их нельзя выбросить или сложить в правильном порядке.

В них всё: страх, одиночество, тишина, от которой закладывало уши, и редкие минуты покоя, когда становилось легче дышать.

Это не история с началом и концом.

Это не рассказ о том, как всё закончилось хорошо.

Это просто то, что я до сих пор ношу в себе.

Если захочешь, можешь пройти этот коридор вместе со мной.

Посмотреть, как горели мои лампочки.

И, может быть, понять, почему я всё ещё помню их свет.

Это всегда начиналось одинаково.

Я возвращался со школы или откуда-то ещё, и уже на лестнице чувствовал, что что-то не так.

Тревога поднималась откуда-то из живота, тянулась по горлу и опутывала мысли, сдавливало дыхание.

Хотя дома вроде никого не должно было быть.

Но пока я поднимался на второй этаж, понимал: всё повторяется.

Только я ещё вставлял ключ в замочную скважину, а уже знал – сейчас мне будет плохо.

А может, всё-таки нет? Может, это просто бабушка зашла или дед, может папа забыл что-то дома?

Я хотел в это верить.

Но дверь была не заперта.

Я медленно, почти беззвучно, открывал её.

В тот момент казалось, что за ней собрались все ужасы на свете, ждущие моего дыхания, неверного движения, дабы растерзать меня на месте.

Эпизод 1. Проклятые ботинки.

С порога я сразу все понимал только завидев её обувь.

Она всегда менялась – то сапоги, то туфли, но это абсолютно ничего не значило.

Я узнавал их так же, как узнавал её голос и шаги.

Мать дома.

И значит, весь день будет испорчен.

Если ей просто скучно – начнутся крики и придирки.

Если она больна – всё растянется на целую неделю – ни шагу в сторону, все под ее контролем.

К ее приходу я каждый раз прятал всё, что мне нравилось: рисунки, тетради, гитару. Но в этот раз даже начать будет совершенно невозможно.

С ней ничего этого не существовало.

Только уроки, уборка и вечное недовольство.

И крики.

Конечно крики, которые были и будут всегда.

Я ещё ничего не сделал.

Ни в чём не виноват.

Но уже знал: она всё равно найдёт повод, закричит…

А если день совсем плохой или кто-то посмел испортить ее настроение – то и ударит. А это ведь было так просто. Достаточно с ней в чем-либо не согласиться или посмотреть не под тем углом.

И ведь никто об этом не узнает.

При бабушке и отце она будет наигранно улыбаться и обнимать, будто всё хорошо.

А я буду молчать, потому что так проще и, как мне казалось, безопаснее.

Я всегда знал, что она меня ненавидит.

Но почему – не понимал.

Да разве я мог тогда понять? Разве ребёнок способен объяснить себе, за что его ненавидят?

Будто я сразу родился лишним, как ошибка.

В такие минуты казалось, что я прошёл войну, и в душе моей осталась воронка.

Ты только заходишь в квартиру – а уже знаешь, чем всё кончится.

В голове заранее звучат её крики, хотя ещё ничего не случилось.

Быть может, пронесёт?

Может, сегодня будет чуточку тише?

Самое страшное было, когда мы оставались вдвоём.

Тогда уж совсем некуда было уйти.

Вся квартира превращалась в какое-то настолько тесное место, что воздух казался липким, а стены слышали больше, чем я сам.

И даже если её ещё не было, всё равно ждал.

Ждал этого мотора, этого глухого цокота каблуков по лестнице, от которого начинало холодеть внутри.

И главное – щелчок замка.

Щелчок, после которого всё происходило как по записанному заранее сценарию.

Я прятался, да.

И всё равно выглядывал, потому что не встретить – будет хуже, а встретить – всё равно найдёт повод.

И какая разница, что уроки сделаны, и всё прибрано, и ужин стоит на плите.

Всё равно что-нибудь случится.

А потом ночь.

Тишина, тишина такая, что можно сойти с ума.

И мысли.

Мысли, сыпавшиеся как обломки.

Чем я так провинился?

Или, может, я изначально не должен был появляться?

А может…

Может, не я виноват во всём этом?

Эпизод 2. Побег.

Очередная ссора.

Не важно, кто её начал и между кем она была.

Мать всегда была главным ее участником, будто без неё не обходилось ни одно выяснение отношений.

И каждый раз всё заканчивалось одинаково: я оказывался под горячей рукой.

Совершенно не важно – сидел ли я тихо в комнате или пытался что-то сказать, защитить себя или отца.

Всё равно попадался. Все равно оказывался крайним.

И в этот раз ничем не отличался от других.

Она снова кричала так, что голос срывался на визг.

А меня сковало холодным страхом – таким, что не то что двинуться, даже слово вымолвить было невозможно.

Но этот раз был еще страшнее.

Я не мог больше терпеть.

В этот раз, казалось, всё закончится хуже, чем обычно.

Я впервые осмелился ей перечить, а это самый страшный из грехов этого семейства.

– Я тебя сейчас тут ногами насмерть запинаю, – завизжала она. – И всем плевать будет. Никто за тебя не вступится. Ты один тут. А отцу скажешь – не поверит. Кто тебе верить станет, лживый поганец? Пошёл с глаз моих!

Она схватила что-то с полки и швырнула в меня.

На счастье успел увернуться.

Хорошо, что она этого не увидела – это бы только раззадорило её ещё больше.

В этот раз надо было бежать. И такой шанс подвернулся! Она отошла в другую комнату, кажется, кто-то позвонил.

Но на дворе зима…

Куртка шуршит, молния на сапогах громко лязгает.

Стоит задержаться хоть на секунду – она выскочит и всё. Я в западне.

Да и чёрт с ним.

Всё равно бежать было только к бабушке, а это совсем недалеко – две дома, улица и я на месте

Я тихо, почти беззвучно открыл входную дверь, выхватил куртку с вешалки и выскользнул в подъезд.

– Куда собрался, поганец? А ну стоять!

Она успела схватить мою куртку, и когда ткань осталась в её руках, закричала ещё громче.

Я бросился вниз по лестнице, мимо этажей, мимо чужих дверей, босой, будто гналась за мной сама смерть.

На улице снег хрустел под ногами, а мороз насквозь пронизывал кожу, но я почти не чувствовал холода.

Только страх.

Страх, что если задержусь хоть на миг, она догонит и всё кончится.

Я даже не знал, гонится ли она за мной или осталась ждать в квартире, надеясь, что я не справлюсь с зимней вьюгой и вернусь в ее цепкие лапы.

Но я бежал, как никогда не бежал в жизни.

И через несколько минут ввалился на крыльцо бабушкиного дома.

Здесь меня точно защитят.

Я в это верил.

Сначала бабушка обрадовалась, что я пришёл, но следом сразу перепугалась, когда увидела, что я стою на пороге босой, в одной лишь пижаме, с красными от мороза ногами.

С них капал слегка подтаявший снег.

Но вместо холода теперь я чувствовал такое знакомое тепло родной старенькой квартиры.

– Ты как же так? Зачем без обуви? Что стряслось?

В её глазах было настоящее, ненаигранное беспокойство.

– Мама… это она…

– Да не может она, – тихо сказала бабушка. – Это же твоя мать. Что случилось-то?

Я вывалил всё, как на духу.

Она молчала, только смотрела и иногда кивала.

В ту ночь я остался у неё.

Это была самая спокойная ночь за полгода.

Ни мыслей, ни страха.

Только тихий сон в знакомой комнате.

– Спокойной ночи, бабушка. Спасибо тебе.

– Я всегда рада тебе. Завтра пойду к вам, поговорю с ней. Всё будет хорошо, – сказала она.

Как же хорошо было тихонько засыпать, не боясь ничего.

Эпизод 3. Заложники.

Воскресное утро всегда было странным временем.

В доме стояла тишина, да такая, что даже дышать хотелось тише.

Но эта тишина ничуть не означала, что всё спокойно.

Наоборот, от неё становилось только тревожнее.

Родители оба дома.

И даже если они не ругались вслух, всё равно чувствовалось, что что-то не так, будто в воздухе плавало напряжение.

На этот раз было так же.

Я тихо выскользнул из своей комнаты, прошёл по коридору и заглянул на кухню.

Я не сразу понял, о чём они спорят: слова путались, долетали обрывками.

Но картина, которую я тогда увидел, осталась в памяти навсегда.

Мать сидела напротив, с кружкой в руке.

Она говорила почти тихо, но в этом спокойном голосе было больше злости, чем в любом крике.

Отец потупился, обхватив ладонью кружку, а другой рукой сжимал угол кухонного полотенца, будто только это и помогало ему не сорваться.

Я тогда подумал: разве так бывает в обычных семьях?

Разве воскресное утро должно начинаться с ненависти?

Что он такого сделал? Он ведь только проснулся, приготовил завтрак.

Почему снова она его ругает?

Я сделал шаг ближе к двери и тогда расслышал:

– У всех дети как дети, – сказала она, – а этот как был раздолбай, так и остался. Снова тройка будет в четверти.

Я прикусил губу, у меня была всего одна тройка, и то по предмету, который я никогда не понимал.

Да и у половины класса оценок хуже, но их ведь никто за это не ненавидит…

И вдруг мне в голову полезли мысли, которых раньше никогда не было.

Может, это не со всей семьёй что-то не так?

Я не знаю, как живут другие, Но я никогда не слышал, чтобы у кого-то мать могла бить или ругать просто потому, что сегодня настроение не подстать.

Может, они тоже скрывают, как я?

А может, у них правда иначе?

Я посмотрел на отца, он ведь тоже несчастный здесь.

Он молчит, пьёт свой едва теплый чай и слушает всё это, будто у него нет выхода.

Когда ссоры заканчивались, он не ругался в ответ, не швырял ничего, просто уходил в другую комнату.

Но мать всегда шла следом, она не могла просто оставить его в покое.

И вдруг подумалось: может, если бы меня никогда не было, всё сложилось бы лучше?

Может, ей было бы проще жить без меня.

Может, он был бы счастливее, если бы у них не было причины ругаться.

На одну причину ссор меньше, как-никак…

Я стоял в дверях и всё думал об одном и том же.

Что, если и правда меня здесь не должно было быть?

Что, если я только мешаю им жить, так как они хотят?

В какой-то миг мне показалось, что я стал совсем маленьким.

Таким маленьким, что меня и заметить-то нельзя.

Я тихо повернулся и ушёл обратно в свою комнату.

Чай мог подождать.

Сегодня мне было совсем не до него.

Эпизод 4. Защитник.

Да, моё детство было не из тех, что вспоминают с лёгким сердцем.

Приходилось многое прятать и скрывать, терпеть унижения, а порой и побои.

Но у меня всё же были отдушины – бабушка, дед, другая бабушка, вот только они ведь не всегда были рядом.

И всякий раз, когда двери за ними захлопывались, я оставался один на один с ней.

Кто защитит ребёнка в такой семье?

Все вокруг считали нас почти образцовыми: хороший дом, достаток, родители при деле, у меня всё есть.

Только это всё – лишь видимость.

Внутри было совсем иначе.

И вот снова началось…

– Иди сюда, поганец малолетний!

Я даже не успел прикрыться, когда первый резкий удар, намеченный в затылок, пришёлся по лопатке.

Так всегда начиналось: сначала ладонь – и больно нам обоим, а от этого она бесилась ещё сильнее.

Потом в ход шёл кулак – от него у неё сами пальцы немели.

Но чем больнее ей становилось, тем больше она злилась, тем сильнее ей хотелось бить ещё.

Дальше всё превращалось в один и тот же сценарий.

Любая вещь могла стать оружием: шнур от удлинителя, забытый на столе; тапок, ботинок, половник, скалка.

Однажды в меня полетел ноутбук.

А когда он упал, за ним полетел стул и добивание ногами, а все потому, что ноутбук погнулся от падения и она разъярилась ещё больше.

– Лицо попроще сделай! – заорала она, хватая ремень. – Я всё для тебя делаю, а ты – сволочь неблагодарная!

Бляшка звякнула о пол.

Я закрыл глаза, потому что знал: сейчас будет ещё один удар.

– А ну не трогай его! – раздался голос, от которого у меня защемило горло. – Ты что здесь устроила?!

Отец вошёл в квартиру как раз в тот миг, когда звякнула бляшка ремня.

Двумя большими шагами он оказался рядом и резко схватил её за руку, поднятую для удара.

– Ты бы слышал, как он со мной разговаривал! – завизжала она, дёргаясь. – Неблагодарная сволочь!

– Мой сын не сволочь, – сказал он тихо, но так, что она замолкла. – Иди успокойся. Потом поговорим.

Она ещё пыталась что-то сказать, но он только смотрел на неё так, что больше слов у неё не нашлось.

Он отпустил её руку.

Она ушла в другую комнату, хлопнув дверью, а он остался.

Просто медленно опустился рядом со мной на корточки.

– Ты как? – спросил он.

– Всё в порядке… – выдохнул я. Это всегда была заготовленная фраза. Даже сейчас, когда он сам всё видел.

– Сильно болит? Покажи.

Я нехотя оттянул рукав, оголяя место удара.

На плече, чуть выше лопатки, остался красный след от бляшки.

Он осторожно провёл пальцами по этому месту, будто хотел стереть его.

– Больно? – повторил он.

– Немного, – тихо сказал я.

На самом деле, больше всего болело не тело.

Это ведь на деле редко было настоящим избиением, скорее актом унижения с одной целью – показать, что я ничто и звать меня никак, а в этом доме я даже не гость, а лишний предмет мебели.

Может, она сама была настолько маленькой внутри, что ей хотелось власти хоть над кем-то?

Хотя бы над ребёнком.

Откуда мне было это знать?

Но в тот момент я понял одну вещь – мы с папой оба были заложниками, он понимал меня, как никто другой.

Это был единственный взрослый человек, который всегда вставал на мою сторону, даже если всё вокруг говорило, что виноват я.

Я прижался к нему и впервые за долгое время поверил, что могу не бояться.

Когда я вырасту, мы со всем справимся вместе.

Дожить бы только…

Эпизод 5. Мысли о свободе.

У кого-то дом – это крепость, а у меня было наоборот: Всё пространство вокруг – улицы, дворы, чужие подъезды, казались куда безопаснее, чем тот самый “родной” дом.

Я часто гулял один, когда выпадала возможность, это была моя маленькая свобода, хоть на час.

В тот вечер всё было так же.

Я шёл между улицами и домами, смотрел в окна, где один за другим загорались тёплые огоньки.

Чужие семьи собирались вместе, разговаривали, смеялись, а я думал не о том, что когда-то могло быть иначе.

Я думал о будущем, о том, что ещё можно успеть изменить.

Моя семья будет другой.

Я точно это знал.

Я прерву этот круг ненависти, обид и унижений.

Мои дети никогда не будут жить так, как жил я.

Они будут знать, что родители – это не угроза и не страх.

Это опора, это дом, в который можно прийти с любой бедой и быть услышанным, получить такую нужную поддержку.

Им не придётся прятать свои увлечения и эмоции, отводить глаза или сжиматься от крика.

Они никогда не узнают, что значит бояться каждого шага, чтобы не разозлить взрослого.

Я сделаю всё, чтобы они были счастливы.

Я точно не повторю того, что делала моя мать. За одно ей можно было быть благодарным – она стала эталонным примером того, каким родителем ни в коем случае нельзя быть.

Осталось только дождаться.

Пережить этот период и вырваться из этих цепей – неважно куда и как, лишь бы уйти.

Грустно думать, что у моих будущих детей никогда не будет одной из бабушек, но, наверное, это всё равно лучше, чем пускать в их жизнь такое.

Да, я точно не подпущу её к ним.

Нужно учиться, копить силы и уезжать.

Но каждый раз, когда я представлял свой уход, меня останавливала одна мысль.

А как же папа?

Он защищал меня, даже в ущерб себе, но кто защитит его, если я уйду?

Он ведь сам никогда не бросит эту семью.

Он такой человек – будет терпеть до последнего.

Может, когда меня не станет рядом, всё само развалится.

Может, так будет даже проще.

Но я знал, что и его нужно спасать.

Обязательно.

С ним мы сможем построить что-то настоящее – мирное, спокойное; такую семью, какую я видел в этих окнах

– Да, так и сделаю, – тихо пообещал я сам себе и побрёл обратно домой.

С этим решением жить стало хоть немного проще, а слова матери больше не ранили так глубоко.

Я всё ещё не был свободен.

Я не мог уходить, когда захочу, не мог видеться с теми, с кем хотел, не мог говорить всё, что думаю.

Друзей у меня становилось всё меньше, но это всё было не так важно.

Мне просто нужно было пережить.

Просто переждать, времени до конца школы остается все меньше, а значит скоро выдастся случай умыкнуть.

Я стал чаще засиживаться с папой – мы много разговаривали и как будто становились ближе.

Чаще оставался у бабушки, жил у неё неделями.

И каждый раз, когда возвращался обратно, напоминал себе: ещё совсем немного.

Ещё пара лет и я буду свободен, я справлюсь.

Со своими мечтами, со своими страхами, со своей жизнью.

И, может быть, наконец – без страха.

Эпизод 6. К раненным.

Иногда мне кажется, что всё это происходило не со мной.

Что я просто когда-то прочитал чужую историю и теперь повторяю её по памяти.

Но всё это было. И

всё это, наверное, всё ещё во мне.

Я не знаю, зачем это вспоминать снова и снова.

Может, чтобы убедиться: я всё-таки смог дойти до конца этого коридора.

Смог дождаться своего “потом”.

Смог сохранить в себе что-то живое.

А если получилось у меня – получится и у других.

Я знаю это.

Я ведь не один с такой историей.

И если тебе знакомо то же самое – знай: всё будет.

Только не дай себя сломать.

Даже в самой глубокой темноте когда-нибудь разольётся свет.

После самой грозной бури обязательно наступает затишье.

И в твоей жизни тоже загорится счастье.

Ребёнок, который смог

Часть 2. Сгоревший театр