Под солнцем правды

Анастасия Бондаренко

Под солнцем правды

Под солнцем правды

Глава 1

– Доброе утро, Эмбер, – её голос как всегда оглушающе безжизненный.

Я поднимаю глаза. Сияющее, спокойное лицо. Фарфоровое, матовое, ни капли румянца или мягкого сияния хайлайтера. Мама выглядит как всегда безупречно – макияж самой дорогой косметикой словно с обложки журнала. Медные волосы ровным блестящим полотном спускаются на плечи и спину, прикрывая серый твидовый пиджак Валентино.

– Привет, – кивок в ответ получился излишне сухим и холодным. Никаких эмоций – мне бы хотелось думать, что я больше на них не способна, но это не так. Это лишь пауза безразличия, небольшая передышка.

Я подхожу к дымящемуся кофейнику и небрежно лью его содержимое в маленькую фарфоровую чашечку. Немного сливок, и почти черная жидкость начинает нехотя светлеть. Яблоко из вазы крупное, гладкое, до скрипа натертое воском. Я чуть надавливаю на кожуру пальцами, но она не поддается – всё такая же твёрдая. Я невольно перевожу глаза на мать. Идеальная картинка. Внутри камень. Усмехаюсь про себя и сажусь за стол.

– Поешь нормально, Эмбер, или ты хочешь испортить желудок? – мама раздраженно качает головой, так, словно я прошлась в грязных ботинках по её белоснежному ковру в гостиной. Почти не смотрит на меня. Не заслуживаю.

Я медленно киваю и встаю. Хорошо, если ей так хочется. Среди десятка контейнеров с паровыми овощами я нахожу давно забытый, но всё ещё свежий клубничный йогурт без сахара, и засыпаю в него мюсли. Сажусь обратно за стол. Мы обе молчим, но беспокоит это очевидно меня одну.

– Сегодня ужинаем с Генри в Парадайз, – ни намека на вопрос, на интерес к наличию моих собственных планов. Какие могут быть планы? Моя жизнь полностью подчинена ей и её желаниям. Я пожимаю плечами. Переживем. Всего лишь ужин. Мне приходилось терпеть его дольше. – Последний учебный день, – продолжает она, увлеченно набирая сообщение на экране смартфона. Аккуратные темно-бордовые ногти четко отбивают дробь по стеклу. – Привези мне листок с оценками.

– Ты можешь посмотреть его дома.

Мама поднимает подкрашенные брови. Угрожающе затихает, словно кобра, но удара не происходит.

– Завтра танцы, я могу пойти? – мой следующий шаг необдуманный, жалкий. Так быстро переключаться было нельзя.

– Мне помнится, ты уже купила билет?

Я растерянно замираю. Откуда ей известно?

– Да, но…

Мама снисходительно улыбается, мне даже кажется, что на долю секунды её лицо долгожданно смягчается.

– Тебе нужно платье?

– Нет, я надену с осеннего бала.

Мама закатывает глаза, словно только что услышала самую неразумную вещь в жизни. Как всегда из моих уст.

– Ты не выйдешь в одном и том же дважды. Съезди завтра в магазин.

Она поднимается из-за стола и подходит ко мне. Слишком близко. Опасно. Пальцами она пробегается по моему затылку, отчего я с ног до головы покрываюсь мурашками.

– Выпрямленные волосы тебе идут. Смотрится благородно.

Я еле сдерживаю себя, чтобы не закатить глаза. Она моет свою кружку, после чего забирает и мою грязную посуду. Я встаю и робко смотрю в её сторону, выжидая, что она сейчас скажет. На поражение?

– Я поехала, – наконец выдавливаю я, пытаясь привлечь хоть немного её внимания.

– Будь умницей, – она наконец поворачивается, но взгляд её все такой же пустой и холодный.

– Как всегда? – я долго смотрю на неё, жалко пытаясь выпросить драгоценные крупицы признания.

На её лице появляется слабая насмешливая улыбка. Она благородно молчит.

– Увидимся после обеда, – мама заносит руку, словно хочет вновь коснуться моих волос.

Я замираю. Её пальцы ледяные, едва касаются моей шеи, но мама быстро убирает руку и расплывается в натянутой улыбке. Пластиковой, совсем не натуральной – той, с которой не смотрят на дочерей. Я еле слышно вздыхаю и, стараясь как можно лучше скрыть своё разочарование, выхожу из дома.

В младшей школе уже начались каникулы, из разных двориков то и дело доносились радостные детские визги. Я осматриваюсь – время было совсем раннее, но это не мешало ребятишкам собираться на задних дворах или во всю рассекать по улице на велосипедах. Я невольно улыбаюсь и опускаюсь в машину. Салон тёплый, а воздух спертый и душный. Я спешу включить кондиционер и отъезжаю от дома. Рыжая макушка мамы мелькает в окне, и я надеюсь, что она подошла туда, чтобы меня проводить.

Гнать от себя мысли о наших отношениях каждый раз всё труднее и труднее. Как бы я не пыталась утаить, запрятать, закопать – всё тщетно. Казалось, ещё одно такое утро и я упаду замертво. За все шестнадцать лет жизни я должна была привыкнуть, но тонкие ниточки надежды всё ещё коварно оплетали моё сердце. Каждое её слово – удар. Предложение – выстрел.

Дорога до школы быстрая и унылая, для такого чопорного места точно можно было выбрать экстерьер получше. Серые кирпичные стены выглядели холодно, угнетающе, словно скрывали за собой не частное учебное заведение, а детскую колонию. Я останавливаю машину около входа и тяжело выдыхаю. Настроиться было трудно. Мысль о том, что этот день последний, обнадеживала не так сильно, как хотелось.

За три года это место не стало для меня родным и любимым. Окружение из избалованных детей состоятельных родителей не самым благотворным образом влияло на развитие личности. Образование здесь давали качественное, под стать чекам, которые каждые полгода выписывались бизнесменами, политиками и судьями. Но находиться тут казалось сущей пыткой, и огромный багаж знаний уравновешивался ощущением того, что от общения с одноклассниками безусловно можно отупеть.

Я спешу выйти из авто и тут же встречаю Агнес. Точеная фигурка, летнее розовое платьице в цветочек и долгий шлейф ванильных французских духов. Она была как всегда в приподнятом настроении и с тяжелой сумкой учебников на плече. Из всех учащихся она определенно имела большую тягу к знаниям.

– Привет, – её писк чуть режет слух, и девушка привычно бросается ко мне на шею. Теплые, искренние объятия. Я обнимаю её в ответ и качаю головой, с каплей удовольствия, совсем без стеснения – Доброе утро.

Она отстраняется и широко улыбается, потряхивая золотистыми кудряшками, берет меня за руку и начинает настойчиво тянуть ко входу в здание.

Подруги. Наверное, всё же слишком громкое определение. Из всего моего школьного окружения Агнес, очевидно, выделялась. Она была умной, веселой, трудолюбивой, внушала доверие и даже немного нравилась маме. Мы начали общаться лишь потому, что в этом году она была новенькой и директор школы навесила на меня ответственность за девушку, которая тут же увидела во мне верное плечо. Агнес уже в первый день без умолку рассказывала мне о своей прошлой жизни в Спрингфилде, политической деятельности её родителей и о том, как тяжело ей дался переезд. Слушать я умею, именно поэтому она мне доверилась. Обратного я сказать не могла. Она была классной, правда классной, но я была обязана сохранять дистанцию и держать все эмоции внутри. По словам матери это было что-то естественное, но при этом крайне необходимое. «Не показывай слабости, Эмберли. Люди запомнят и обязательно ударят туда больнее всего.»

– Мы с родителями ездили на шопинг вчера вечером и купили мне такое обалденное платье на танцы. Я уверена, Люк будет в полном восторге, – её улыбка, кажется, была способна осветить всю парковку.

Я молча улыбаюсь и сжимаю её загорелые плечи.

– Ты в любом платье красавица.

– А ты решила, в чем пойдешь?

– Мама сказала, что на люди в старом нельзя, поэтому… да, меня ждет магазин, полный кружевных розовых платьев, – я не уверена, что Агнес способна была различить в моём голосе недовольство.

Она лишь беспечно отмахивается и поближе притягивает меня к себе, словно боялась, что я могу куда-то от неё сбежать.

– Твоя мама отведёт тебя в лучший бутик Чикаго. Я жду показ мод, скидывай мне каждое.

– Не сегодня, мы ужинаем с Генри.

От одной мысли о мужчине меня передергивает, и я на мгновение опускаю голову. Из всех ухажеров, которых мама могла выбрать, ей достался он – помесь козла и обезьяны. И если внешне он был вылитый Ален Делон, то о безупречности его моральных качеств можно было поспорить.

Весь день пролетел незаметно. Кабинеты сменялись, как и лица, я смиренно ждала часа, когда отсюда можно будет уйти. Тренировка в бассейне посреди дня освежила мысли. Я была одна – вся команда закончила заниматься ещё на прошлой неделе. Я и прохладный бассейн. Кожа спешно покрылась мурашками, но я всё же заставила себя тридцать раз пересечь бассейн. Тренировка интенсивная, мышцы горят. Мама была бы довольна. Последний урок, казалось, тянулся больше, чем четыре вместе взятые, но для английского это было простительно – мисс Коллинз была моей любимой учительницей.

Ей было в районе тридцати пяти. Всегда солнечная и теплая, она заставляла каждого ученика почувствовать себя особенным и всерьез поверить в собственную уникальность. Я была далека от поэзии, и выражение чувств в письме словно было совсем не моим вариантом. Но курс прошел и оставил в моей голове сильный отпечаток. Я усвоила две вещи: 1) американская литература была бы ничтожной без женщин; 2) оказывается, даже я не такая бездарность. Звонок звенит, и волна облегчения прокатывается по классу. Все вскакивают с мест и спешат туда, на волю, я же, пропустив бурный поток учеников, с улыбкой останавливаюсь около стола мисс Коллинз. Публичное признание мне было чуждо. Это тоже эмоции, тоже слабость.

– Это вам. Спасибо вам большое за курс, я буду скучать, – я протягиваю ей коробку марципана – бог знает, была ли она единственным на свете человеком, который в открытую признавался в любви к этому продукту. Улыбаюсь слабо, с опаской. Я совсем не могла быть уверенной в том, что она разделяет мои чувства.

Женщина вскакивает с места, роняя на пол свои солнечные очки, и с теплой признательной улыбкой покачивает головой. Красная помада и темное каре – новый образ, который женщина решила попробовать под конец учебного года, словно совсем не сочетался с её мягкой участливой натурой.

– Солнышко, я тоже буду скучать по такой активной и умненькой ученице, – она без спроса притягивает меня к себе и прижимает мою голову к своему плечу. В нос врезается запах розы и бергамота, женщина теплыми ладонями гладит меня по спине. – У тебя всё получится, детка.

Я заставляю себя отстраниться, потому что ещё немного и этот момент станет самым позорным в моей жизни. В носу уже предательски щиплет, и я еле сдерживаюсь от того, чтобы не заплакать. Признание. Безусловная вера. Это было что-то такое недостижимое, что, коснувшись этого кончиками пальцев, непременно захочется ещё и ещё. Это было непозволительной роскошью, экзотическим продуктом. Я не знала, где его искать.

Я выдавливаю улыбку и молча машу ей, после чего выхожу из кабинета. В уже пустых коридорах душно и жутко тихо, воздух сдавливает грудь, и кажется, что дышать глубоко здесь было невозможно. Я выскальзываю на улицу, но там ситуация казалась не лучше. Проведи я здесь пару лишних минут, головная боль и кровь из носа была бы обеспечена.

– Так-так, – раздается ехидный смешок, и горячая рука хватает меня за запястье, врезаясь острыми ногтями прямо в кожу.

В один миг я оказываюсь прижатой к горячей каменной стене. Перекошенное от злости лицо Розали Бланш сияло в полуметре от меня. Встречу нельзя было назвать приятной, особенно из-за недавнего конфликта. Её парню, капитану мужской команды по плаванию, стоило лишь перекинуться со мной парой вежливых фраз и всё. Война началась.

– Эмбер, милая крошка, – она с остервенением смотрит на меня из под густых черных ресниц. Карие глаза казались черными, безумными. Оскал не человеческий. Звериный. – Такая идеальная и правильная. Её любят все. А она любит лезть в постель к чужим парням.

Разборки на школьном дворе казались чем-то противоестественным. Другая реальность, чужая жизнь. Единичный эпизод, проблеск вежливости и эмпатии, и я уже оказываюсь обвиненной в распутстве. Что это? Её неуверенность, комплексы? Я усмехаюсь горько, с сожалением. К ней. Распознавать чужие пороки и слабости для меня было легче, чем свои.

– Ничего умнее в голову прийти не могло? Если ты ему не нравишься, это твои проблемы, не нужно перекладывать их на других. Я твоего питомца и пальцем не трогала.

О словах я жалею в ту же самую секунду. Она делает то, чего я совсем не ожидала – бьёт меня кулаком по лицу. Острые костяшки небрежно касаются скулы, проезжаясь дальше по лицу. Из носа тут же начинает хлестать теплая кровь, я инстинктивно зажмуриваюсь от боли. Увесистым кольцом она проводит по моей щеке, где по ощущениям вмиг остается тонкая борозда крови. Я отшатываюсь, но не падаю. В ушах звенит, я поднимаю на неё взгляд и резко хватаю её за волосы, прижимая щекой к стене. В руках немыслимая ранее сила и уверенность.

– Слушай сюда, стерва. Ты сильно пожалеешь о том, что только что сделала. Посоветую тебе ходить и оглядываться, потому что в отличие от тебя, в моем мужском окружении нет хлюпиков, которые даже за свою девушку не в состоянии заступиться. Ещё раз ты ко мне подойдёшь или хоть что-то скажешь про меня, тебе придется намного хуже, чем моему носу. Ты меня поняла?

Она медленно кивает. Не может пошевелиться увереннее, активнее. Её лицо крайне растерянное и напуганное.

– Хорошо, – мои пальцы резко разжимаются, я отстраняюсь и иду к машине.

Оказываюсь внутри и меня тут же оглушает стук собственного сердца. Что это – невыпущенная агрессия или внезапно открывшаяся во мне способность постоять за себя? Я вновь и вновь прокручиваю в голове произошедшее. Адреналин. Это подействовало, на удивление, самым отрезвляющим образом. Словно все чувства и эмоции разом пришли в порядок. Я живая. Я что-то чувствую. Лицо пульсирует. Лишь бы обивку не испачкать. Нос разбит, на щеке царапина. Она настойчиво горит, отпечаток кольца Розали проглядывается на бледной коже. Платье. Я запачкала платье кровью, а мама ждёт меня в офисе. Я в ужасе смотрю на время.

Я опаздываю. Я жутко опаздываю, и мама обязательно мне об этом скажет. Так же, как она не сможет промолчать, если я появлюсь в компании в таком виде. «Это просто неприлично, ходить девушке в таком несобранном виде, юная леди»

Конечно, мамочка. Поэтому лучше небеса извергнутся в честь моего опоздания. Я давлю на газ, и школа остается далеко позади. Три сладостных месяца без очередной порции давления и чересчур высоких ожиданий. Я выдыхаю и вновь смотрю на себя в зеркало. Видок напуганный. К маме так нельзя.

Тормоза скрипят, когда я останавливаюсь около дома. Хлопнув дверь, я сразу же спешу внутрь, в спальню. Широкие скользкие ступени чуть не стали причиной очередной травмы лица, но я всё же добираюсь до ванны без приключений. Первым делом умываюсь – крохотное пятнышко крови под носом уже успело застыть. Расчесываю волосы, исправляю чуть потекший от жары макияж и сбрасываю запачканную одежду, стыдливо пряча её в корзине для белья. Отдышаться и перевести дух времени не хватает. Я не могу позволить себе ещё и это.

Новое платье, не запачканное кровью, учтиво поджидает меня на вешалке в гардеробной. Белоснежный хлопковый сарафан с широкими бретелями. Он сидит плотно, я еле могу сделать глубокий вдох, но переодеваться вновь совсем не было времени. О похудении я подумаю потом – мама обязательно мне напомнит. Я вызываю такси и спешу выйти из дома.

В городе привычные послеобеденные пробки. Измученные жарой лица то и дело мелькают в окнах других автомобилей. Лето в городе казалось для меня чем-то неестественным, чуждым. С моих одиннадцати мама каждое лето на месяц отправляла меня в языковой лагерь во Францию. Мне исполнилось шестнадцать, и уровень языка торжественно пересек отметку В2, поэтому этим летом необходимость трястись двадцать часов в воздухе пропала. Совместный отпуск с мамой всё так же остался в детских мечтах. У неё бывает отпуск – но это самая дорогая вещь, которую она может себе позволить. Она любит работать до одури, так, словно те деньги, которые она стремится заработать, последние в мире. Я благодарна ей за то, что у меня есть, но я не могу ей этого простить. Кто-то умело находил баланс – она же не видела в этом смысла. «Я работаю на твоё будущее, Эмберли. Ты обязательно скажешь мне спасибо». В будущем, мама, возможно. Сейчас не повернется язык.

Водитель высаживает меня прямо перед входом в высокое здание компании. Я внимательно изучаю его взглядом, словно я никогда его раньше не видела. Огромная парковка для сотрудников, заставленная дорогими машинами, летнее кафе с заоблачными ценами и панорамные окна в пол на каждом этаже – я и представить не могла, как жарко там может быть без кондиционера. Я перехожу на бег, отчаянно надеясь уменьшить время своего опоздания. На ресепшене Стейси – не самая одаренная, но очевидно самая приятная из администраторов.

– Привет, Эмбер, – шатенка ярко мне улыбается и без всякого стеснения фамильярно машет мне рукой. – Мама тебя ждёт.

– Привет, спасибо, – я на бегу киваю девушке и в пару мгновений оказываюсь в лифте, который несет меня на шестой этаж.

В кабинет я вхожу без стука – на удивление, за эту дурную привычку мама меня ещё ни разу не отчитала. Только мне это было позволительно, и я каждый раз этим пользовалась. Тишина, лишь еле слышно работает мощнейший кондиционер. Она сидит во главе длинного стола – строгая и недосягаемая. Медленно поднимает голову и холодным изучающим взглядом сверлит мой облик. Я терпеливо жду и готовлюсь – что на этот раз станет причиной замечания?

– Ты сменила платье? – её вопрос по сравнению с другими недовольствами показался мне совсем детским.

– Заезжала домой, чтобы оставить вещи, – я спокойно киваю ей и подхожу ближе.

– То-то я тебя так долго ждала, – она устало качает головой и поднимается. Медные волосы, которые ещё с утра были идеально ровными и блестящими, сейчас казались немного растрепанными. Непозволительно для неё – когда она смотрелась в зеркало в последний раз?

Я впервые надеюсь, что она не подойдёт ближе, не проявит такой желанный мне интерес. Слой тонального крема на лице был внушительным, но даже это не давало мне стопроцентной гарантии. Один лишь взгляд с прищуром, и она всё разгадает.

– Ты приехала на машине?

– Взяла такси.

– Правильно, поехали.

Я киваю, словно только что услышала слова одобрения. Но это не так – лишь бахвальство и выражение собственного величия. Она молодец. Она правильно меня воспитала. Она опускает руки мне на плечи, и я съеживаюсь. Пальцы такие же ледяные, как и утром. Снежная королева.

– Выпрямись.

Под её приказным тоном плечи сами собой двигаются назад.

– Ты тренировалась?

– Да.

– Обедала?

– Да, я ела до тренировки.

– Хорошо, – она несколько раз сжимает пальцы. Мне больно, мышцы забиты. Но она знает куда давить и как. Всегда. По телу проходится мелкая дрожь, я хочу отойти, но не позволяю себе этого сделать. Терпи, Эмбер. Неизвестно, сколько ещё крупиц нежности она сможет выдать за всю жизнь. – Я запишу тебя на массаж.

Вновь кивок. Покорный, молчаливый. Я первая выхожу из офиса, и первая спускаюсь вниз. Её машина – черный Лексус – стоит неподалеку от входа. Внутри почти стерильно. Разве что пахнет сандалом, а не спиртовым раствором. Я пристегиваюсь и жду, когда она сядет рядом.

По дороге в ресторан мама молчит. Ни-че-го. Ни «как прошел твой день?», ни «чем планируешь заниматься на каникулах?». Иногда я задумываюсь, точно ли я её дочь. Внешне мы, разумеется, очень похожи. Но чем ещё объяснить такое безразличие? Загадкой так же была её семья, наша семья. Кто они, сколько их, похожи ли они на нас? Я не видела фото, не знала, где они живут. Эта тема была под запретом. «Зачем в жизни лишние люди, Эмберли? Общение с ними не принесет тебе никакого удовольствия». А может быть и принесет. Может быть им интересно, как мои дела, и какой выпускной проект я готовлю. Может быть, они рады были знать, что у меня всё хорошо. Но, к сожалению, я никогда об этом не узнаю. Она мне не позволит.

Мы приезжаем в ресторан прямо на берегу озера. Я вижу его впервые – Генри с каждым разом придумывает места всё вычурнее и роскошнее. Сам мужчина сидит за столом в углу зала, где встречаются два огромных панорамных окна. Ждет нервно, то и дело поглядывая на наручные ролексы. Мама не скрывает свою улыбку – не то, что бы совсем искреннюю или широкую, но казалось, ему в своей жизни она рада больше, чем мне. Как только мы подходим, он тут же поднимается и сухо целует маму в щёку, после чего протягивает ей букет свежих темно-бордовых роз. «Нежности на людях – дурной тон, Эмбер»

Конечно, мама, поэтому ты никогда не позволяла себе меня обнять при людях. А вот он позволил. Мужчина поворачивается и тянется ко мне, я задерживаю дыхание. Раз, два, три. Это закончится, Эмбер. Я не подаюсь ему навстречу, но это его не останавливает. Он опускает руки мне на талию, пальцы жадно сжимаются. У меня замирает сердце, я начинаю медленно отстраняться.

– Привет. Я пока не заказывал, – он улыбается и садится обратно за стол.

Светло-серый костюм сидит на нём чересчур плотно. Он явно поднабрал с момента нашей первой встречи – с мамой он легкостью променял тренажерный зал на мишленовские рестораны. Я не помню, как они познакомились – наверняка на какой-то бизнес-встрече или ужине. Я прекрасно понимаю, чем он её зацепил – спокойный, властный, уверенный и успешный. Полное её отражение, лишь слегка измененное в части поведения и выражения своих чувств. Он более легкий, более живой и эмоциональный. Веселый, с прекрасным чувством юмора. Казалось, всю жизнь она ждала лишь его.

Я опускаюсь на противоположную сторону, подальше от него, и обхватываю себя обеими руками. Холодно не было. Было некомфортно.

– Что ты возьмешь? – мама придвигает ко мне меню и выразительно смотрит на меня.

Я безразлично пожимаю плечами. Даже это она способна решить за меня. Зачем напрягаться?

– Возьми рыбу, она здесь изумительная.

Я киваю и отворачиваюсь к окну. На город опустился закат и казалось, что на улицах стало вдвое больше людей и машин. Берег озера Мичиган и летний вечер – атмосфера была мягкая и расслабленная. Когда я в последний раз гуляла без цели? Мне бы хотелось туда, к ним. В жизнь.

Ужин казался скучным и унылым. Оба разговаривали лишь о работе, Генри изредка кидал на меня сальные взгляды и спрашивал моего мнения по вопросам, не нуждающимся в моей оценке. Для мамы меня совсем не существовало – она не смотрела на меня, ничего не спрашивала и не говорила. Был лишь он – совсем не Апполон, но я видела её взгляд, её отношение. Она была влюблена, и мне казалось, что все искренние и нежные чувства, на которые она была способна, она целиком и полностью потратила на него. Я не ревновала – мне было горько. Кто-то, кто совсем того не заслуживал, с легкостью получал такое желанное мною участие. Весь вечер я провела в мыслях и сожалениях, и вновь остро почувствовала свою чужеродность. Моё присутствие здесь было не нужно. И я была бы искренне рада признать то, что ужин прошел, как и миллион других подобных ужинов, если бы не одна неожиданная деталь.

– Ты выйдешь за меня? – в перерыве между горячим и десертом мужчина достает из нагрудного кармана красную бархатную коробочку, и перед мамой предстает изящное кольцо из белого золота с увесистым бриллиантом.

Моё сердце замирает, я опасаюсь даже дышать. Сделает ли она это? Я с интересом наблюдаю за реакцией. Она не бросится к нему на шею, не завизжит от радости. Что она сделает? Она улыбается. С благодарностью. Мягко и искренне. Её ладонь тянется через стол и мягкой лианой обвивает его запястье, сверху накрывая ролексы.

– Да. Конечно.

Удар под дых.

Я надеялась. Я верила. Мне казалось, моя мама не из таких. Что она не захочет так поспешно связывать себя узами брака. Но я ошибалась. В очередной раз. Она поворачивается ко мне и долго смотрит мне в глаза. Не так, будто ищет одобрение или поддержку. Так, словно я должна что-то сказать.

– Поздравляю, – единственное, что удается из себя выдавить. Вяло, неискренне. Поздравляю.

Она натужно кивает, словно это не то, что она жаждала услышать. Я не могу смотреть ей в глаза. Радостные, искрящиеся. Маска спала.

– Ну что, Эмбер, какое платье наденешь на свадьбу? – задорно спрашивает Генри и впивается в меня взглядом. Я не понимала его, не понимала его притворства. Он женился на моей маме. Для чего всё это было нужно?

– Черное, – еле слышно отвечаю я, под столом сжимая руки в кулаки. По ладони прокатывается импульс ноющей боли. Я смотрю на руки. Красные следы ногтей рядом со старыми белыми шрамами.

– Немного мрачновато, хотя я уверен, что ты в любом будешь неотразима.

– Я бы предпочла, чтобы вы отвешивали комплименты моей маме, а не мне.