Луна всегда встретится с Землёй

Анастасия Малькова

Луна всегда встретится с Землёй

Когда Стефан ехал в такси, он проигрывал в голове сцену, развернувшуюся на дороге, и находил все больше вопросов. Откуда пистолет? Каким образом Юлиан оказался в этой машине? Он как-то влиял на водителя? Почему случилось столкновение, почему после него Юлиан выстрелил в водителя? Это все выглядело, как сюжет проходного детективного фильмеца, сценарий которого написанной человеком, нисколько не постаравшимся над её созданием, поэтому и родившим наиглупейшее нечто с сюжетными дырами. Зрители же схавают. Но у Стефана началось несварение.

Встретив Алена в холле детской больницы, Стефан его не узнал: ссутуленный, измученный, помятый Ален, который смотрел так несчастно, что сердце болезненно сжалось. Лицо его исказили скорбь и подавленность, брови были напряженно сведены к переносице, щека залеплена. Заприметив Стефана у входа, он ускорил шаг, почти перешел на бег, чтобы как можно скорее сократить расстояние.

Стефан подивился такой спешке, но и сам стал шагать более размашисто – два шага соответствовали трем обычным. Больше он сделать не успел, потому что Ален подлетел к нему.

– Стефан! – выпалил он.

Стефан обомлел и затаил дыхание, боясь наполнить легкие воздухом. Ален с силой сжал его в объятиях, взяв в захват даже руки, из-за чего Стефан не мог ими пошевелить. В их дружбе никогда не было места объятиям. Никто не обнимал много лет – так долго, что Стефан забыл, каково это. Какой толк, какой выхлоп от объятий?

Стефан даже был рад, что руки были обездвижены, потому что он не знал, куда их деть. Для него было дикостью обнять кого-то в ответ. Было дикостью то, что Ален, который за три месяца не решился настолько преодолеть личную дистанцию Стефана, сделал это в такой сложный момент.

Ален искал поддержки в нём, потому и обнял. Стефану стало еще горше. Ален обнимал того, кто был виноват во всем, что сегодня произошло. Пригрел на груди гадюку и думал, что это она делает его теплее.

«Солнце выгорит

Мысли выбыли

Где бы мы были?»

Ален отстранился через долгую минуту объятий, которой Стефан позволил состояться. Выглядел Ален все так же плохо и, кажется, небольшая жертва Стефана ничуть не помогла ему воспрянуть духом. Ну, если только на самую малость.

– Ты как? – спросил Стефан, хоть и понимал, как же банален вопрос. Он задавал его Эмбер и уже тогда имел повод убедиться в этом, но все равно наступил на те же грабли.

Ален походил на затравленного зверя. Он нервно кусал нижнюю губу и не отвечал. Тишина разбухала от ожидания чего-то страшного.

– Врачи сообщили родителям о том, что Мартин и Пахита в больнице, – начал он, и голос его был тих, как шелестящая осенняя листва. Он был и таким же умирающим и опадающим наземь. – Они скоро приедут и меня убьют. Стефан, мне страшно!

Последнюю фразу порывисто выкрикнул, вкладывая в неё всю надрывную панику. Он снова посмотрел на Стефана с мольбой, отчаянно ища в нём союзника. Стефан готов был отдать все за то, чтобы дать Алену чувство безопасности, но он слабый источник тепла для озябшего на стылом холоде судьбы.

Стефан хотел упасть перед Аленом на колени и начать вымаливать прощения за то, о чем Ален не знал. Однако вместо этого Стефан произнёс, ведя борьбу с собой:

– Всё будет хорошо. Я ведь рядом. Ты не один.

Его не покидало чувство, что он безбожно врёт Алену, лишь бы усыпить бдительность. Так он соврал Эмбер, пусть и неосознанно. Он пытался тогда уверить в хорошем сходе и её, и себя, сейчас делал то же самое. Получилось ли что-то хорошее?

И Ален, такой наивный Ален, повелся. Немного повеселел, вцепился в повешенную на его уши итальянскую лапшу, как в спасительную соломинку.

///

Как выяснилось, у Пахиты черепно-мозговая травма, а у Мартина ушиб грудной клетки и перелом костей левой голени. Радовало то, что они живы, что их состояние не критическое.

Ален не находил себе места, молясь, что его пустят хотя бы к кому-то из детей. К счастью, такой шанс выпал: врач разрешил посетить Мартина. Состояние Пахиты хуже из-за травмы головы, ей был предписан полный покой, визиты запретили.

Ален долго ожидал разрешения на посещение, но теперь опасался зайти. Он встал перед дверью палаты и так не открыл её. Вдруг перед ним предстанет ужасающее зрелище, вдруг он совсем не узнает Мартина?

Он выдохнул, послал к чертям все сомнения и толкнул дверь. Зашел в светлую палату с большим окном и стенами, выкрашенными в голубой цвет пастельного оттенка. На кровати лежал Мартин с закрытыми глазами.

Мартин спал. Врач предупредил об этом и попросил не шуметь. Ален тихо подкрался к нему, заглянул в его спокойное лицо. Мартин выглядел как прежде, только на лбу был пластырь, закрывающий ссадину. Кожа была содрана в нескольких местах и на руках.

Мартин находился в вынужденном полусидячем положении. Это было необходимо из-за повреждения груди. На ногу ему уже наложили гипс – белый «сапог» слегка выглядывал из-под больничного одеяла. Видимо, кто-то из медперсонала поторопился, укрывая Мартина, и не заметил оголенную ногу. Ален осторожным движением поправил одеяло.

Он испытал облегчение от того, что Мартин в относительном порядке. На нём не было кислородной маски, к нему не были присоединены какие-то трубки, датчики. Он не был в коме, а просто спал.

Ален аккуратно поставил стул рядом с Мартином, присел на краешек. Хотел было взять брата за руку, но откинул эту идею, а то вдруг еще разбудит.

– Прости меня, Мартин, – еле слышно прошептал Ален. – Я должен был тебя уберечь.

Больше не нашлось слов ни для оправдания себя, ни для утешения Мартина. Он просто замолчал, понурив голову, и просидел так еще пять минут. Несмотря на обнадеживающие слова врачей, атмосфера все равно была душащей. Стоящая в палате тишина давила на голову, уши. Хотелось подойти к окну, открыть его настежь, вдохнуть свежий воздух, чтобы очиститься. Однако Ален не стал проворачивать такое в палате.

Он поднялся со стула, поставил его на место. Наклонился к брату, точно хотел поцеловать на прощание, но замер на полпути. Вместо этого он снова зашептал:

– Я приду еще раз. Надеюсь, тогда ты уже не будешь спать. Не скучай без меня, потому что я – буду.

И покинул стены палаты с тяжелым сердцем.

Несмотря на успокоение касаемо Мартина, Ален все равно был как на иголках – тому причиной было множество факторов. Как минимум то, что _они_ должны были совсем скоро приехать. Он говорил еще во время поездки в Честер, что приемные родители снова отправились к родственникам в Гринвилл. От Гринвилла до Честера чуть меньше двух часов езды. Их появление ощущалось как воздаяние за все грехи.

Стефан подорвался с места, когда Ален оказался в коридоре. Он все это время ждал его перед дверьми.

– Ну что? – спросил в нетерпении Стефан.

– Мартин спит. Врачи говорят, что он неплох. Все нормально будет, короче.

Ален говорил о положительных вещах, но таким гробовым тоном, словно озвучивал обратное. Ему и самому не нравилась внутренняя мрачность, но он ничего не мог с собой поделать.

– Как там ребята? Как Эмбер и Билл? – поинтересовался Ален. Не все же на себе циклиться. Есть и другие пострадавшие.

Стефан резко переменился в лице. Вид у него был озабоченный и тоскливый. Он сложил руки в карманы джинсов и переступил с ноги на ногу.

– Эмбер… она… – Стефану будто было сложно говорить. – Её увезли в хирургическое отделение. Пуля прошла на вылет. Важные сосуды не задеты, все такое.

– Ох… Хорошо, – выдохнул Ален. Он помнил её руку с вытекающей из входного отверстия струей крови. – А Билл как?

Урывками накатывали воспоминания, как Эмбер неслась к Биллу и плакала, звала его. Биллу досталось в этом… происшествии больше всего.

Стефан провел рукой по волосам и прочистил горло. Затем посмотрел куда-то вдаль. Алену с одной стороны было понятно его поведение, с другой… Так много было нервозности.

– Тебе лучше присесть.

Когда говорят подобное, это значит, что в ближайшие минуты ты не услышишь никаких хороших новостей. Ален предчувствовал неладное, интуиция била в набат, а сердце от волнения пустилось вскачь. Поколебавшись немного, он послушно опустился на сидение.

Стефан начал не сразу. Он сначала ходил взад-вперед, мельтеша перед Аленом со сложенными в карманы руками. Затем резко остановился и стукнул себя по лбу.

– Я не знаю, как об этом сказать!

Ален уже начала догадываться.

– Говори, как есть, – однако он молчал, давая Стефану время собраться.

Стефан посмотрел на Алена беспомощно – так, словно тот не оставлял ему выбора. Он набрал в легкие побольше воздуха.

– Билл умер, – и выдал на одном дыхании.

Ален догадывался, но предпочел бы оставить это дурацкой, не подкрепленной ничем догадкой.

Ему показалось, что эти слова ударили его по голове чем-то тяжелым. Оглушили на доли секунды в который раз за день. Рот открылся в немом «Что?», так и не слетевшем с губ. Слов просто не осталось.

– Он потерял много крови от выстрела в бедренную артерию, к тому же были тяжелые травмы… – начал вдаваться в подробности Стефан, и Ален закрыл лицо руками.

– Это все звучит, как очень плохая шутка, – гулко произнес сквозь ладони Ален. – Господи, да сколько можно..!

Как много еще сюрпризов будет преподнесено за сегодня судьбой?

Это не укладывалось в голове. Билл… Слышать о его смерти было невыносимо. Особенно после всего, что он рассказал тогда, в парке. Он так любил в жизнь – точнее, совсем недавно в неё влюбился, начал обожать каждый её момент. Он только недавно понял ценность жизни, а она вот так ускользнула от него, просочилась, как песок сквозь пальцы.

Это было самой большой утратой. Проносились перед глазами части их тогдашнего диалога, и врезались в голову острым лезвием реплики:

«– Сейчас ты хочешь умереть?

– Нет. Сейчас я очень хочу жить»

Почему всегда так несправедливо получается? Что там Ален размышлял о сюрпризах?

Не успел он переварить весть о гибели друга, как вдруг…

///

Они появились в больнице через четыре с лишним часа после поступления Мартина и Пахиты, и каждый их шаг был подобен раскату грома. Ален услышал грозный массивный голос приемной матери и вжал голову в плечи, пытаясь слиться с диваном. В груди Стефана копошилась тревога – предвестник надвигающегося шторма.

– Ну все, это они, мне не жить, – залепетал Ален, нервно перебирая пальцами. Пока Стефан предпринимал жалкие попытки его успокоить и, возможно, спрятаться, и мать, и отец уже поскандалили у поста медицинской сестры, нашли Алена в закутке, куда они пересели и где было намного меньше народу, и направились к нему.

– Ты! Гадёныш! – тучная фигура матери выросла перед диваном скалой. Мать замахнулась на сына сумкой, но, вспомнив, что находится на людях, в лечебном учреждении, остановилась и опустила руку. Ален сидел бледный, как смерть, и позволил себе сделать осторожный выдох от облегчения, лишь когда рука матери повисла вдоль тела.

Эта женщина была неприятной даже на вид, и дело вовсе не в лишнем весе: да, второй подбородок усиливал отталкивающее впечатление. А ещё у неё была крупная бородавка над губой, растрепанное гнездо волос на макушке, которое, наверное, утром было пучком. Нелепое объемное синее цветочное платье почти до пола было предназначено для сглаживания несовершенств фигуры.

Её маленькие поросячьи глазки сощурились, зло искрясь и стреляя молниями в Алена.

– Мы тебе что говорили: держись от них подальше! – заверещала, действительно как свинья, мать. – Ты уже никто! Что ты здесь забыл, кретин?! Ошибка природы! Приперся сюда, отвез их непонятно куда, и что теперь?! Все из-за тебя, скотиняга ты вонючая!

– Накатаем на тебя заявление о похищении детей и оставлении в опасности, тебя закроют нахрен – будет тебе уроком! Посмотрим, долго ли ты продержишься на нарах, – зубоскалил приемный отец. Он был полной противоположностью жены: худощавый, жилистый мужчина в очках с залысинами по бокам. У него была нелепая растительность на подбородке, смотря на которую Стефан только и думал о том, что её лучше сбрить.

Ален выглядел так, будто находился на границе двух миров и тратил все силы на то, чтобы не испустить дух от страха. Тяжело представить, чего он натерпелся от этих двоих, раз настолько боялся. Одна мысль о приемных родителях вызывала жуть, а очная встреча заставляла цепенеть. Стефан и без того не узнавал Алена в минувшие часы, а сейчас так вообще. Это был не Ален – то был маленький, загнанный мальчик, который пошевелиться не может от парализующего ужаса.