Хроники черной луны

– Мумр, а надолго ты его?

– Если не переборщил, то до утра.

– А если переборщил?

– На пару дней.

Весь следующий день ритм на барабане отбивал помощник главного. Сам он показался на палубе только под вечер. Зеленый, уставший. Долго зыркал по рядам рабов, не зная на ком сорвать злость. Не найдя снова скрылся в каютах.

Прошла еще неделя. Как-то, уже перед отплытием из порта, на галеру пришла делегация странных серых, одетых в глухие до пят хламиды людей. Капюшоны скрывали их головы. В руке каждый держал искусно вырезанный посох. Все на галере притихли. Люди недолго поговорили с капитаном и удалились, но через некоторое время пришел еще один серый и уже не уходил. Скомандовали отплытие. Странный попутчик отказался уходить в каюты и устроился прямо на палубе, вытащив из дорожного мешка тонкое шерстяное одеяло. Вечером я пристал к Алексу.

– Кто это?

– Лунный жрец.

– Какой жрец?!

– Лунный. Жрец Талея.

Как и раньше в голове заскакали кусочки мозаики из прошлой жизни. Большие темные храмы, цепочки затянутых в глухие балахоны людей. Бьющиеся в истерике рабы, что лежат на помостах жертвоприношений. И запах крови. Обволакивающий со всех сторон, густой до одури запах крови.

– Кто они, эти жрецы? И кто такой Талей? – Глаза Алекса чуть не вылезли из орбит.

– Ты что – и это забыл?!

– Помню что-то смутно про луны и все.

Алекс наклонился вперед и истерично зашептал шаману:

– Мумр, он забыл нашего бога!

– И что тут страшного. Я вот тоже про него почти ничего не знаю. И живу – не страдаю ничуть.

– Ну, вы даете. – Алекс аж трясся от возбуждения. – Ладно, спасу ваши погрязшие в дикости души. Правда я и сам знаю немного – только то, что в детстве от матушки слышал.

– Не тяни! – Зарычали мы с Мумром хором.

– Ладно. Над головой у нас три луны…

– Две! – Опять зарычали мы хором.

– Не перебивайте! Три их – неучи. Белая – Селена, сестра ее младшая – Геката, и черная – Аллат. Черную Аллат на небе не видно – так она чернее самой черной ночи. А кто увидит ее – тут же умирает. На белой Селене живет верховный бог Талей. Он создал все вокруг, и землю, и море, и солнце и луны, и людей и животных. Он решает: кому жить, а кому умереть. Вместе с ним живут остальные лунные боги, и души благородных. На Гекате после смерти живут души обычных людей, тех, кто достойно жил на земле, верил в бога и не нарушал заповедей Талея. А на черной Аллат живет младший брат Талея – слепой Амет. Он забирает к себе всех негодяев, убийц, мошенников и просто тех, кто верил в других богов, или ни в кого не верил. И если после смерти жрец из ближайшего храма Талея не проводит твою душу, попадет она прямиком на Аллат и будет до скончания времен бродить во мраке!

– Какая чушь! – Ммур аж плюнул на палубу, и растер плевок черной пяткой.

– Чушь!? – Алекс вцепился в спинку скамьи. – Не веришь! Все вы из джунглей в богов не верите. Вот и попадают души всех чернокожих на Аллат. И скитаются там и стонут, и просятся на Гекату. И ни один лунный жрец вам не поможет!

Я тронул его за плечо.

– И это жрец Талея?

– Да. Их чаще зовут лунными жрецами. А еще жрецами смерти. Они прославляют богов, провожают души умерших. Дикие крестьяне и северяне еще верят в какого-то Нота, бога земли – но это не настоящий бог. Истинный бог только один – Талей.

К нам опять обернулся Мумр.

– А правда, что в голове у лунных жрецов золотое кольцо?

– Сейчас увидишь, солнце садиться – время вечерней молитвы.

Жрец встал на коленях на краю у площадки надсмотрщика. Вся яма притихла. Упал капюшон. Впереди, над темечком, блестело на лысой голове в лучах садящегося солнца золотое кольцо. Нижние концы его уходили прямо в голову – из-за чего кольцо смотрелось как большая выпуклая рукоятка.

– Ничего себе. – Мумр аж задохнулся от восторга – Даже не думал, что оно прямо в голову заходит.

Я не мог сказать ни слова. Молящийся жрец с золотой ручкой-кольцом в голове поразил меня до глубины души. Алекс гордо, всезнайка наш, объяснил.

– Они себе в голове дырки сверлят. И вставляют туда кольцо. Поговаривают что чем оно больше, тем выше сан. У верховного жреца по слухам такое здоровое, что запросто может черепушку разломить.

– А зачем оно им? – Я едва шевелил губами.

– Через него у жрецов связь с Талеем и другими лунными богами. Но я думаю скорее для красоты.

– Ох, мне бы такое. – Мумр подвывал от вожделения.

Жрец закончил молитву, и ушел куда-то к борту за пределы нашей видимости. Солнце почти село. Надсмотрщики начали забирать рабов на помывку. Что тревожное засело в груди. Что-то связанное с кольцом в голове. Я в очередной раз силился вспомнить, и, конечно же, безрезультатно.

– А почему он молился на солнце, а не дождался восхода Селены, ведь ты сказал, что Талей живет там? – Уже трущий глаза Алекс пробурчал.

– Потому что истинный дом бога на солнце, но живет он на белой луне, чтобы быть поближе к нам, своим детям. Все – спать, всем спать.

Глава 6.

Раны на руках Мумра быстро зажили, но вместо мизинцев остались страшные безобразные обрубки. Первое время они вызывали легкий приступ омерзения, но я приучил себя не замечать этих будто изжеванных безумной собакой культей. Вечерами шаман развлекал нас рассказами о жизни в далеких джунглях. О многочисленных черных женах и не менее многочисленных любовницах. Об мрачных и жутко сложных обрядах, в которых больше никогда не будет участвовать. Об охоте на слонов и тигров. Показывал шрамы на груди, оставленные сошедшим с ума, отравившимся ядовитыми лягушками ягуаром. Алекс, истекая слюной от зависти, тоже распалялся и рассказывал о своих подвигах и похождениях. Его рассказы из жизни городского стражника звучали не в пример проще, но для меня были не менее интересными. Я глотал их как путник, проживший полгода в раскаленной пустыне, и вдруг набредший на бездонный источник. У меня к всеобщему сожалению воспоминаний не было совсем, но иногда уже перед самым отбоем я рассказывал свои запутанные сны, и мы вместе гадали, что бы они значили.

Наша говорливая троица сильно отличалась от остальных рабов. Те молча съедали ужин и еще до окрика надсмотрщика валились спать на весла. Так же делал и сосед Мумра. Что-то сломалось в этих людях. Что-то очень важное. Ушло человеческое любопытство и желание общаться. Пропало стремление жить, пусть даже и в галерной яме. А может они просто жили в ней слишком давно, и такая же участь в будущем ожидала нас. Я очень надеялся, что нет.

Лопнули и сошли первые мозоли, наросли новые. Спину уже не ломало по утрам. Руки привыкли к грубому, затертому до блеска веслу. Моя слишком светлая кожа обгорела и слезала лохмотьями, оставляя после себя красную прожаренную плоть. Волосы сильно отросли. От постоянного купания в морской воде потускнели и уже не пугали окружающих первозданной белизной. На удивление Алекса Мумра я даже поправился.

– Знаешь, брат – Выдал мне однажды бывший стражник – Видать в прежней жизни кормили тебя еще хуже. А судя по тому, каким я увидел тебя в первый день, не кормили вовсе.

– Или работать заставляли больше! – Мумр не мог не вмешаться.

– Не – он вообще не работал, судя по рукам. Смотри – он даже что такое мозоли узнал только здесь!

– И то верно, белоручка знатный.

– Отстаньте вы оба!

– Да мы так, мы же по-доброму. – Алекс оскалился своей самой ехидной улыбкой.

– По-доброму, можешь вечером в море сходить.

Теперь ржали мы уже все вместе, за что и поплатились. Надсмотрщик не стал разбираться в причине веселья, я просто угостил всех троих хорошей порцией палок.

Очередной заход в порт поначалу ничем не радовал. В бухте Иредоса, укрытой со всех сторон высокими скалами, ветра не было отродясь, а солнце как всегда жарило нестерпимо. Крикливые чайки носились над головой, вылавливая из воды протухшую рыбу. Густая до неприличия вонь плавно перетекала в жидкую до неприличия грязь. От воды гавани несло помоями и гнилыми водорослями. От всего это накатывала непреодолимая, нестерпимая до слез тоска. В такие дни я молился незнакомому мне богу Талею об одном: скорей бы в море.

После разгрузки надсмотрщики отцепил двух самых спокойных гребцов, и заставили вычистить затасканными метлами всю грузовую площадку. Серая пыль облаком повисла в яме, и гребцы долго чихали, тря покрасневшие глаза. Чище на настиле ничуть не стало – за столько лет каменная крошка и грязь вросла в доски как родная. Зачем наводился показушный порядок, выяснилось только после обеда. Проходивший мимо надсмотрщик гордо сообщил нам, что глубокоуважаемый господин Симиус – давний друг нашего капитана – нанял галеру отправить свою молодую жену к родственникам на побережье. Чего уж ее туда понесло, нам естественно не объяснили. Но даже само присутствие женщины на галере обрадовало всех гребцов безмерно.

Вскоре после приступа самой несносной дневной жары пришли холеные городские рабы в посеребренных и подбитых тканью ошейниках. Они бодро поставили прямо на грузовой площадке два небольших полосатых шатра. В один плотно уложили принесенные тюки с вещами. В другой занесли шерстяные одеяла, подушки, и даже легкий деревянный топчан. Пассажирка прибыла уже под вечер в красивом белом паланкине в сопровождении одной служанки. Охранял путешественницу лишь старый седой старик с длинным крепленным медными кольцами посохом. Сразу видать, на берегу девицу будут встречать. Саму хозяйку шатров мы рассмотреть не смогли. С ног до головы закутана в шелковую накидку, она проскользнула мимо нас в сумрак и прохладу шатра. Только сверкнула глазами, да беленькие тонкие ручки на мгновение выскользнули из-под ткани, раздвигая тяжелый полог. А вот служанка оказалась просто шикарным подарком глазам, затертым до дыр о дружеские волосатые спины и деревянные доски палубы. Высокая, чуть полноватая, с призывно выпирающей из глубокого выреза большой грудью. Кожа ее матово блестела, как бронза самой чистой ковки. Из одежды на плутовке красовались лишь тонкие шелковые шаровары и коротенькая туника, перехваченная на поясе узким кожаным ремешком. На длинной шее болталось украшенное цветными стекляшками и золотыми монетками кольцо. Рабыня – как и мы. Хотя не как мы. Гребцы на галере и не рабы уже, считай дикие звери на цепи. Одарив нас презрительным взглядом, служанка нырнула вслед за госпожой, а на пороге шатра уселся на большой мешок старик охранник.

Как только гости разместилась, капитан скомандовал отплытие. Девушки, заслышав стук барабана, выбежали из шатра и устроились на палубе, прямо над нашими головами. Я бы тоже с удовольствием посмотрел, как мы выходим из горла бухты в открытое море, и на то, как садится в волны красное как кровь солнце. Но с моего места была видна только узкая полоска неба в проеме грузовой ямы, да белые буруны в прорехи кожаного фартука прикрывающего отверстие для весла. Я мечтал, что когда-нибудь я выберусь из этой вонючей ямы и увижу, как море медленно глотает красный, сочный диск. Вытягивая на себя тяжелое весло, только и оставалось что мечтать.

Почти весь день прошел под разгрузкой и ожиданием пассажирок, поэтому до отбоя успели только выйти в открытое море. Якорь бросили еще в пределе видимости прибрежных скал, хотя никогда раньше капитан такого не позволял. Солнце быстро спряталось в черноте воды, и надсмотрщик вежливо попросил девушек удалиться в шатер – начались вечерние процедуры. В этот вечер начали с другого борта, и у нас появилось время поболтать.

– Ох, плутовка. Хороша. Я бы с ней пообщался, и не раз, забери меня боги! – Алекс мечтательно теребил набедренную повязку. Мумр обернулся к нам с удивленным лицом.

– Как ты можешь судить о ее красоте – она же в шелк закутана с головы до пят. Может под ним прячется жуткая уродина?

– Дурак ты, Мумр, он не про хозяйку.

– Ааа. – Помолчали. Потом Мумр снова обернулся. Растянув в улыбке свои толстенные губы, он загадочно зашептал: – Алекс. А хочешь провести с ней ночь?

– Конечно! Он еще спрашивает.

– Я могу устроить…

– Как!? – Алекс резко подался вперед, забренчав цепями, чем тут же привлек внимание надсмотрщиков.

Наказали как всегда всех: и нас троих, и соседа Мумра заодно. Разговаривать не запрещалось – просто наши вопреки всему довольные рожи в очередной раз не понравились надсмотрщику. Спина покрылась свежими шрамами, но били не сильно. Только чтобы показать власть. А вот то, что остались без ужина – было весьма неприятно. Неприятно обидно – но воля надсмотрщика закон. После купания и прошедшего без нашего участия ужина Мумр виновато обернулся к нам:

– Ладно, не обижайтесь. Один вечер без жрачки вам не повредит. Ну дак как, на счет ночи с вашими уродскими белыми девками? – Мы, покосившись на пустую пока площадку надсмотрщика, наклонились к нему.

– Ты сможешь это наколдовать?

– Я не колдун, я шаман. И баб я вам не наколдую. А вот приворожить на вас хозяйку думаю смогу. Это высосет остатки моих сил, да все равно их некуда девать. Уверен, девка запросто сможет подкупить надсмотрщика, чтобы он вас на ночь пустил в шатер.

– Вот это будет номер! – Алекс потер руки. – Семен, ты не против, если Мумр приворожит хозяйку на тебя? А мне служаночку.

– Ты как всегда рвешь все вкусное на себя. – Я демонстративно скривился.

– Да ладно тебе. Ты же все равно не помнишь как оно. Тебе убогому и хозяйкой сойдет. Даже если она страхолюдка под своей тряпкой. А вот я – ценитель. Мне нужна красотка, и чтоб верняк.

– Долго вы будете препираться? Я так могу и передумать шаманить. Вам вроде и друг с другом неплохо.

– Ладно, я согласен. Хозяйка, дак хозяйка.

Тогда не мешайте мне. – Мумр закрыл глаза.

Он откинул голову и что-то тихонько шептал про себя, плетя пальцами мельницу. Стемнело. Я откинулся к борту и задремал. Не очень то мне верилось, что у Мумра может что-нибудь получится. Кроме как вызвать понос у надсмотрщика. Пусть и с голодным желудком, но хоть выспаться перед тяжелым днем, решил я для себя.

Разбудил меня Алекс, предусмотрительно зажав мне рот, чтобы я с спросонья всю галеру воплями не разбудил. Яму рабов и грузовую площадку затопила густая темнота. Фонарей ночью на галере не зажигали – суеверные островитяне боялись привлечь морских духов и чудовищ. А когда в первый же вечер я обсмеял это суеверие – получил затрещину от Алекса. Он во всякие островные обычаи верил ревностно.

Рядом с нами, ссутулившись и пыхтя перегаром, стоял старший надсмотрщик. Он уже успел освободить от весла цепь Алекса, и теперь ждал когда уберу руки, чтобы он мог добраться до моего замка. Я не заставил себя ждать. Положив открытые замки под лавку, он поманил нас за собой. Выбравшись прямо через перила к большему из шатров остановился.

– Слушай меня, мразь. Чего выкинете – отрублю руки и скормлю рыбам заживо. Бежать здесь все равно некуда. Я приду через час, вам хватит. – Он приподнял край шатра и мы, удобнее перехватив цепи, скользнули внутрь.

Нас окутала тьма, хоть глаза рыбам на завтрак отдавай. Оказалось что шатер разделен на две части и, и только подняв еще один полог, мы вывалились в тусклый круг света маленькой лампы. На подушках сидела полуобнаженная служанка. Ее глаза возбужденно загорелись при виде Алекса, и она, ловко вскочив с колен, утащила его за руку в только что покинутую нами темноту. Послышалось сопение и треск раздираемой ткани – для рабыни никакого приворота не понадобилось. Я неуверенно подсел к лампе. По шороху и отсвету теней я догадался, в каком углу скрывается хозяйка шатра. Сидеть и пялиться на огонь было непростительно глупым растрачиванием подаренного надсмотрщиком времени, но что делать дальше я банально не помнил. Она, видя мою нерешительность, все сделала сама.

– Потуши лампу и иди сюда. – Голос был тихий, но наполненный властью и возбуждением.

Я подчинился. Придвинувшись к ней, поймал тонкое, гибкое тело. Уже после, вернувшись на опостылевшую скамью, я подумал, что мир еще полон для меня сюрпризов, и не всегда отвратительных и гадких.

Глава 7.

Складки тяжелых, мягких портьер полностью скрывают меня. Я тону в них как в морских волнах, они охватывают руки, стелются по ногам, душат покрытую испариной шею. Густая и терпкая, навечно залегшая и бессовестно потревоженная пыль забивается в ноздри. До боли в затылке хочется чихнуть, но я терплю, лишь изредка чешусь носом о шершавую ткань. Уже несколько раз мимо проходила охрана, но я остался незамеченным – годы обучения прошли не зря. Я прильнул к заранее прорезанной щелке другим глазом. Торчу в этом заброшенном углу уже столько часов, а сластолюбца все нет и нет. Ноги давно затекли, спину ломит от слишком прямой, неестественной позы. Тело молит плюнуть на все и опуститься на каменный пол, согнуть колени. Закрыть глаза и хотя бы на мгновение отдаться сну. Но на то оно и тело чтобы стойко терпеть все, что задумала дурная голова.

Окончательно стемнело, и служанки внесли длинные свечи в шикарных золотых подсвечниках. За каждый из них на Вонючем рынке Нома можно купить нового раба или лодку, или острый кинжал лучшей бронзы. Но к Амету подсвечники, вот наконец-то и ты. Долго же я тебя ждал. Ох, как долго. А ты – все так же высок и строен, но тренированный цепкий взгляд легко вылавливает мелкие признаки приближающейся старости. Возраст нашел приют в длинных вьющихся волосах и едва заметной шаткости походки. Свободная туника не скрывает широкую грудь, и я вижу, что волосы там уже покрылись тонким инеем седины. Ты стар, и тебе пора на покой. Стража и служанки уходят, закрыв за собой створки высоких дверей. Улыбающийся, как хищный степной кот, хозяин спальни остался один на один со своей новой наложницей. Гадкий сластолюбец. Мерзкий покоритель купленных сердец. О твоей похоти уже сложены легенды. Насладись же последней ночью. Я дарю ее тебе.

Ты ложишься на подушки, распахиваешь одежды, а она танцует перед тобой танец любви, танец страсти, танец похоти. Она красива. Все гетеры красивы. Как осенние яблоки – прекрасные снаружи и червивые внутри. Она опускается на тебя. Принимает в себя твою плоть. Стонет вместе с тобой и для тебя. Пора! Я выскальзываю из-за портьеры, легко, ловко, будто не было дня томительного ожидания. В два прыжка оказываюсь за спиной продавщицы любви. О! Ты уже видишь меня! Ты уже кожей чувствуешь, как опускается ладонь на своем горле. Но нет. Я не разочарую тебя. Банальная смерть от удушья – это так постно и пресно. Для тебя я припас совсем другую – красивую, эффектную. Достойную и тебя и твоей последней спутницы. Укороченно бронзовое копье выскальзывает из петли на спине и ловко ложиться в руку. Замах с прыжком, как учили, как заставляли, как вбили на уровень инстинктов. Копье как в масло входит в спину гетеры, пробивает ее тело насквозь и, лишь окрасившись человеческой кровью, входит в твое напряжённое тело. Не можешь кричать? Я знаю, я верю. Ужас рвет твое горло, как бронза, что рвет, ставшую вдруг такой мягкой и нежной, грудь. Я наваливаюсь на широкую, обмотанную кожаным ремнем пятку древка, и давлю, пока не чувствую, что острие уперлось в плиты пола. Вот так. Я исполнил свой долг, я был с тобой до конца. Прощай Аврелий. Прощай мой император.

В то утро я проснулся в холодном поту. Алекс с сочувствием смотрел, как я тру тяжелое от сна лицо. Над морем занимался неприятный, серый рассвет. Хорошего дня можно было не ждать. Я прислонился к борту, не в силах отойти от липкого, пропитавшего тело страха. Как всегда сон почти не оставил в голове внятной информации, рассыпался на фрагменты, терялся в мусоре непонятных ниточек и цепочек событий. Картинки пережитого тускнели, потеряли реалистичность, но ужас и возбуждение от пережитого остались.

– Опять кошмар? Ты стонал, как осел на бойне.

– Да. Кошмар. И, знаешь, таких я еще не видел.

– Бывает. Мне тоже иногда снятся страшные как смерть гетеры, за которых я вдобавок зачем-то заплатил.

– Ну и шутки у тебя. Лучше скажи, как зовут нашего императора?

– Императора зовут Император, балда.

– Ладно. Я не буду обижаться на балду, и спрошу по-другому. Как его имя? Ведь даже у императора должно быть имя.

– Вот ты про что. А на кой оно тебе? Ну, Ираклий. Священный посланник бога на земле, и на море, и вообще везде Ираклий. А что?

– Понятно. А кто такой Аврелий?

– О, друг, к тебе возвращается память? Аврелий – дядя Ираклия. Ну и наш предыдущий император. Он умер от желтой лихорадки полгода назад. Говорят, заразился от новой гетеры. Привезли девку, в подарок откуда-то из южных провинций, и сразу к нему в спальню, а на юге лихорадка дело обычное, столько народу косит. Аврелий тот еще был распутник, да простят меня боги, что я плохо о покойном. До сих пор байки о его подвигах по курманам таскают. И отнюдь не о подвигах во славу империи. – Алекс заржал, затыкая рот кулаком.

– Глупость. Он умер не от лихорадки. Это я убил его. – Смех Алекса застрял у него в горле, и вылез, только когда я похлопал друга по спине. Отдышавшись и прокашлявшись, Алекс постучал по моему лбу грязным пальцем.

– Семен. Раньше ты хоть просто ничего не помнил, теперь еще и с ума сходишь. Ты бы здесь не сидел, сделай такое!

– А если именно из-за этого я здесь?

– Не говори ерунды! За такое тебя бы не на арену выбросили, а собакам скормили. Живьем. Три раза подряд. Подвинься лучше, развалился тоже мне, убийца.

Принесли утреннюю кормежку. Доев скудный паек, мы потащили галеру вперед. До каменоломен оставалось три дневных перехода, погода портилась, начал накрапывать мелкий дождь и капитан мечтал переждать непогоду в спокойной гавани.

Мы не успели. Шторм догнал нас к вечеру. Сначала все небо заволокли огромные черные тучи. С каждой минутой усиливающийся ветер трепал наш кораблик, как детскую игрушку. Мы намертво застопорили весла, для надежности привязав их толстыми канатами к вбитым в настил кольцам, а сами легли сверху на уже вибрирующие рукояти. Теперь только лунные боги распоряжались нашей судьбой. Дождь набрал силу. Огромные волны перекатывались через низкие борта, заливая и нас и грузовую площадку. Вскоре одно за другим стали срываться со своих привязей обезумевшие от ветра весла. Многие так и остались привязанными, но сломленные волнами о край гребного окна они ожившими морскими демонами обрушивались на руки и спины недавних хозяев. Трещали кости, смешивалась с соленой водой не менее соленая кровь. Мир превратился в заполненный морской пеной кошмар. От криков извивающихся в жутких муках людей хотелось вскочить и выброситься за борт. Но цепи продолжали держать меня. Еще одна волна, срежет и треск под левым локтем. Обрубок весла как толстая змея вырвалось из наших рук и из ненадежного крепления. Время замедлилось. Я вижу, как Алекс с трудом уворачивается от тяжелой рукояти. Втягивает голову в плечи, валиться в проход и весло проходит над его головой. Но я так сделать не успеваю. Я сижу ближе к борту, и деваться мне некуда. Удар. Я лечу в пропасть, а в глаза заполнила разрываемая вспышками темнота. Спасительное беспамятство поймало меня в мягкие объятия.

Свет. Свет и запах соли. Запах мокрого дерева, старой кожи и протухшей рыбы. Все это так знакомо. Кто я? Кто-то бесчеловечно жестоко трясет меня за плечо. Зачем? Оставьте меня здесь. Но свет и мешанина запахов не отпускают меня. Так же как и чья-то грубая рука. Я рывком сел на скамью и опять оказался в мрачном мире галерных рабов.

– Ну, наконец-то. А я думал ты все – окочурился. – Алекс ухмыльнулся во весь рот. Со вчерашнего дня в нем стало ровно на один зуб меньше. – Вовремя ты. Еще чуть-чуть, и оказался бы за бортом с остальными мертвяками.

Я молча потряс мутной головой, а когда наконец-то туман ушел, огляделся по сторонам. Картина была даже ужасней, чем я мог представить. Справа от нас холмами вздыбилась раскуроченная в щепу грузовая площадка. Грузового трапа будто никогда и не существовало, а через широкий проем за нашими спинами на царящий в трюме хаос спокойно взирает голубое беспечное море. Кормовая надстройка выглядела почти не тронутой, а вот площадка надсмотрщика присоединилась к обломкам внизу. Весел осталось два – три на борт, да и те готовились развалиться от первого же гребка. Больше всего пострадали рабы. Никто не додумался нас отцепить, и почти все гребцы, сидящие ближе к борту, пялились на мир остекленевшими глазами. Тем, что сидели у прохода, повезло больше – отделались синяками, переломами и выбитыми зубами. Хмурые надсмотрщики освобождали трупы от цепей и огрызков весел. Подняв тела на палубу они скидывали их за борт, даже не клеймя по обычаю лбы. После такой ночи никому не было дела до обычаев.

К моей радости Мумр тоже пережил шторм, но его голове досталось еще больше чем моей. Один его глаз заплыл настолько, что я сомневался, а есть ли он там вообще. Вдруг опомнившись, я провел языком под зубами – все на месте, хотя многие и шатаются. Удар весла пришелся выше, вскользь задев лоб и рассадив ухо.

– Ладно вам страдать – Алекс не смотря ни на что, лучился оптимизмом. – Главное остались живы.