333

Константин Логинов

333

Часть первая

«Стеклянный глаз ночи»

Глава I: Стеклянный глаз ночи

Однажды осенью, в ту самую ночь, что впоследствии была названа Антоном «ночью второго рождения», произошло событие, о котором ни один обыватель, спешащий утром к метро на пересадке с Площади Ильича, ни один пожилой пенсионер в клетчатом пиджаке, добросовестно выгуливавший болонку на мокром асфальте, даже и не догадывался.

Впрочем, и сам Антон вряд ли бы когда-либо решился назвать увиденное реальностью, если бы не один маленький, но чрезвычайно занудный факт: всё это произошло. Произошло, да ещё как – с хрустом, скрипом, свистом и щемящей трелью внутри груди.

Началось же всё, как водится, с времени.

А точнее – с времени на циферблате, что светился зелёным призраком на прикроватной тумбе. Часы были японские, недорогие, купленные в «Медиамаркете» в день рождения бывшей девушки, но вот уже три года как служили исключительно будильником, да свидетелем бессонных ночей. На этот раз они показали 3:33 – час, ни на минуту не больше и ни на секунду не меньше. И показали с таким вызовом, что Антону, даже не вполне проснувшемуся, стало не по себе.

Он приподнялся на локтях, покосился в сторону окна и вдруг понял, что что-то не так.

Во-первых, комната была странно тиха. Не просто тиха, как бывает по будням в полночь, а смертельно глуха, будто кто-то вырезал из пространства весь звук, как хирурги вырезают опухоль. Ни скрипа батарей, ни тиканья часов, ни шума ветра – ничего.

Во-вторых – звук.

Нет, скорее – шорох. Мягкий, но настойчивый, как если бы крыса, набитая стружкой из сказки Эдгара По, скреблась когтями по стеклу. Но в этой квартире, как известно, не водилось ни крыс, ни по, ни тем более сказок.

Шорох доносился с улицы. Точнее – от окна.

Сначала Антон решил, что это просто ветер. Или, быть может, сон. Или комбинация одного с другим, как бывает в ночные часы, когда сознание, словно дряхлая медсестра, путается в пижамах подсознания и забывает разбудить пациента.

Он встал.

Накинул старый, вытянувшийся по локтям халат, когда-то бордовый, а ныне какого-то подозрительно кровяного оттенка. Сделал два шага – и замер. Окно казалось живым. Оно будто дышало. Невидимое существо снаружи тихо, но с упрямой настойчивостью, скреблось, словно хотело не разрушить стекло, а убедить его в чём-то.

И тут – звук исчез.

Резко, будто был выключен переключателем.

Антон постоял, прислушался, выругался полушёпотом, щёлкнул выключателем лампы и двинулся к окну. Поднял жалюзи.

За стеклом – пустота.

В том смысле, что обычная улица – двор с облезлым тополем, фонарь, мерцающий, как умирающий глаз старого пса, скамейка, мусорный бак – всё было на месте. Но в этой привычной, почти карикатурной реальности чувствовался надлом. Тонкая, едва уловимая инородность. Как если бы всё было нарисовано заново – те же линии, но чужим художником.

И посреди всего этого – фигура.

Она стояла на перекрёстке. Маленькая. Тёмная. Немобильная.

Антон невольно вздрогнул.

Фигура не двигалась. Ни головы, ни рук, ни даже намёка на дыхание. Словно вырезанная тень. Только одно было отчётливо ясно – она смотрела прямо на него.

И пусть между ними были улица, дерево, пыльный воздух и стекло – взгляд ощущался физически. Как холодная рука на шее.

Антон захлопнул жалюзи, отпрянул назад, едва не опрокинув кресло, и на негнущихся ногах вернулся к кровати. Лёг. Закрыл глаза. Сказал себе: бред. И даже добавил – поздно лёг, пересмотрел видео про магниты и вселенную, плюс снотворное, всё это ерунда, ерунда, ерунда…

Но сон не пришёл.

И 3:33 продолжало светиться из темноты. Как стеклянный глаз, отказывающийся моргать.

Глава II: Бумажная угроза

На следующее утро Антон проснулся с чувством, будто его голову использовали вместо подушки в вагоне третьего класса. Он сел, потрогал виски, попытался нащупать пульс и тут же пожалел об этом: сердце било тревогу, как барабанщик на параде сумасшедших.

Сквозь плотные шторы просачивался серый, недовольный свет. Было около девяти. За окном слышался голос водопроводчика, ругавшегося с лужей. Всё вроде бы говорило: ты жив, ты дома, ты просто не выспался. Но в самом воздухе комнаты витало что-то, отдалённо напоминающее запах перегоревшего воспоминания.

Он не стал вспоминать, что именно было ночью. Не хотел. Впрочем, память, как и положено уважающей себя памяти, – не спрашивала. Она подбросила в лицо образ: тёмная фигура на перекрёстке, жалюзи, дрожь в пальцах, 3:33.

– Господи, – сказал Антон и сам себе не поверил.

Затем он сделал то, что делают почти все современные люди, когда на душе муторно: пошёл на кухню. Там его встретила привычная, кухонная тишина: немного холода от окна, крошки на столе, забытая чашка с чайным следом, напоминающим карту Балкан, и хлеб, который наутро всегда теряет веру в собственную свежесть.

Антон открыл холодильник, заглянул внутрь, пожал плечами и закрыл. Открыл снова – на случай, если продукты появятся от испуга. Не появились. Он налил воды из-под крана, выпил, поморщился.

И тут увидел её.

На кухонном столе, аккуратно, будто положенная театральным реквизитором, лежала записка.

Белый клочок бумаги. Сложен вчетверо. Почерк – дрожащий, будто писали не рукой, а хвостом умирающей мыши. Чернила – чёрные. Слова – всего четыре:

«Они придут за тобой. Будь готов.»

Антон долго смотрел на записку, как бухгалтер, обнаруживший в отчёте имя Люцифера. Он не дышал. Потом дотронулся до бумаги. Тёплая. Как будто её положили совсем недавно.

Он встал. Осмотрелся.

Квартира – та же. Дверь закрыта. Цепочка на месте. Замок повёрнут. Никого. Ни следов, ни запахов, ни намёка на присутствие. Разве что… разве что лёгкий, почти незаметный аромат пергамента, как в старых библиотеках, где книги стонут от одиночества.

Антон вытер лоб. Взял телефон. В телефоне – 9:41. Без пропущенных. Без смс. Только календарь тревожно напоминал: «сегодня – ничего». Как бы говоря: ничего-то и не должно было быть, милый друг. А вот оно – есть.

Он набрал номер. Голос ответил с третьего гудка:

– А?

– Олег, – сказал Антон тихо, как если бы по ту сторону была армия спящих тигров. – Приходи.

– А что случилось?

– Просто приходи. Мне… мне нужно рассказать.

Через сорок минут, пахнущий табаком и утренней улицей, в дверях появился Олег.

Тридцатипятилетний инженер-теплотехник, человек трезвого ума, с лицом постоянного опоздания и глазами, в которых жила философия понедельника. Он снял куртку, уселся на табурет и молча кивнул: ну?

Антон рассказал.

О ночи. О 3:33. О фигуре. О записке.

Олег слушал внимательно, не перебивая. Только раз поднёс руку к подбородку, будто бы проверяя, не отросла ли там мысль. Затем усмехнулся:

– Слушай, ты либо стал главным героем «Секретных материалов», либо… тебе пора спать по восемь часов.

– Это не сон, – отрезал Антон. – Я не сумасшедший.

– Ну, этого я не говорил, – улыбнулся Олег. – Просто… записка, скрежет, тень – ну всё как в хорошем триллере. Может, это розыгрыш? Или ты на кого-то насолил? Работа, девушки, соседи?

Антон покачал головой:

– Нет. Ничего. Всё спокойно. До этой недели.

– И что ты думаешь делать?

– Не знаю. Но мне кажется… кажется, что это только начало.

Олег посмотрел на друга, затем на записку. Поднёс её к лицу. Понюхал.

– Пахнет как старая библиотека, – пробормотал. – Или музей. Или церковный архив.

– Я же говорил.

– И кто такие «они»?

Антон посмотрел в окно. На улице сыпал редкий снег. Фонарь снова мерцал, как воспалённый зрачок.

– Пока не знаю, – сказал он. – Но теперь я не один. Ты тоже видел.

Олег пожал плечами, затем встал:

– Давай так. Если ещё что-то будет – звони. А пока… попробуй отключиться. Ванну. Кофе. Сон. Секс. Ну или хотя бы шахматы.

– Хорошо, – ответил Антон, не веря ни одному слову.

Когда Олег ушёл, квартира снова погрузилась в тишину. Антон остался с запиской. Он положил её на подоконник. Бумага дрогнула. Не от ветра. А как будто вздохнула.

Глава III: Прогулка с тенями

Антон, человек по натуре скептически настроенный и к полтергейстам, и к гороскопам, и даже к собственным воспоминаниям, на этот раз не стал отмахиваться. После ухода Олега он не включил телевизор, не проверил социальные сети, не сварил кофе. Он просто сел у окна и ждал.

Чего – он и сам не знал. Может быть, сигнала. Может, чуда. А может – окончательного сумасшествия, к которому всё шло последнюю неделю слишком логично и поэтапно, как будто кто-то сверху писал сценарий с пунктами и подзаголовками.

За окном сгущались сумерки. Двор становился акварельным, теряя очертания. Фонарь, тот самый – на углу улицы, казался глазом старого циника, который всё видел, всё знал и ничего не говорил. Он моргал, как если бы устал от собственного света.

Антон встал, натянул пальто поверх свитера и вышел. Дверь, на этот раз запертая на два оборота, будто извинялась за вчерашнюю вольность. В кармане шаркали ключи, рядом – обрывок записки, спрятанный, но не забытый.

На улице пахло гнилыми листьями, гарию и чьими-то вечерними макаронами. Обыкновенная осень. И среди этой обыкновенности – тишина. Не звенящая, как бывает в горах, не уютная, как в библиотеке, а устрашающе выверенная – как в театре, за секунду до того, как занавес поднимется и на сцену выйдет тот, кого никто не ждал.

Антон пошёл.

Он прошёл мимо тополя, который скрипел всеми своими костями, будто жаловался на радикулит. Мимо мусорного бака, над которым вилась целая философия запахов. Мимо лавочки, на которой обычно сидел старик с овчаркой, но сегодня – никого.

И наконец – к перекрёстку.

Тому самому.

Он остановился.

Фигура там стояла. Как и прежде.

Только теперь – ближе.

На расстоянии двух шагов. Чуть сбоку от фонаря, словно специально, чтобы свет падал на неё косо, превращая её черты в пластмассовую недосказанность.

Антон застыл.

Сердце билось, как молоток в руках неопытного плотника – слишком быстро и слишком мимо. Он сделал шаг. Потом ещё один. Фигура не двигалась.

Она была – девочкой.

Не подростком, не женщиной – девочкой. Маленькой. В пальто, старомодном, с пуговицами, как из 80-х. Волосы – тёмные. Лицо – человеческое, но… как будто увиденное сквозь сон. Словно оно существовало в другом разрешении, чуть дрожало, плывя, как отражение в кривом стекле.

– Кто ты?.. – прошептал Антон, не узнавая собственного голоса.

Девочка подняла руку.

Жест был прост, почти детский – она указывала на небо.

Антон поднял голову.

И увидел звезду.

Нет, не просто звезду – Звезду. Огромную, беззвучную, горящую не золотом, а серебром, и чем-то таким, что нельзя описать ни в одном цвете, зарегистрированном человечеством. Она росла в небе, как глаз, открывающийся из ничего. Растянулась, заполнила всё. Мир стал светом. Свет – звоном. И вот тогда…