Седьмой компонент

Александр Деревяшкин

Седьмой компонент

Глава первая. Коврик

Профессор стоял у окна лаборатории. Высокий, подтянутый, с короткой седой щетиной и чёрными густыми волосами, он выглядел моложе своих лет. В его движениях было что-то от спортсмена – не показного, а настоящего: скрытая сила, уверенность, привычка держать себя в форме.

Сегодня был его последний день в лаборатории. Всё утро Маша держалась сдержанно и деловито: аккуратно раскладывала реактивы, следила за чистотой, отвечала коротко и по делу. Если кто-то просил совета – давала точный, сухой ответ, почти не глядя в глаза.

– Всё стерильно, профессор, – докладывала она, не позволяя себе ни тени эмоций.

Профессор давно привык к её тактичности и почти невидимой самоотверженности. Он не раз ловил себя на мысли, что за этой стальной сдержанностью прячется что-то недосказанное, но никогда не решался спросить.

Он уже почти попрощался с лабораторией, сложил бумаги, привычно отряхнул халат. Маша, казалось, собралась уходить – стояла у двери, ровная, всё та же аккуратная Маша.

Но тут, вдруг, будто прорвало плотину.

Она быстро вернулась, шаги стали сбивчивыми, почти испуганными.

– Профессор… – её голос дрогнул, едва слышно.

Она бросилась к нему, крепко обняла, уткнулась носом в его плечо.

– Не уходите, не уходите от нас, – её голос дрожал, почти срывался на шёпот. – А если уйдёте… заберите меня с собой. Я мало ем, могу спать прямо у вашей кровати на спортивном коврике – как кошка, – попыталась она улыбнуться сквозь слёзы. – А вы иногда поиграйте со мной, погладьте и пощекочете… Правда-правда, я лучше кошки, профессор!

Профессор не выдержал, рассмеялся – легко, по-настоящему:

– Ну, может, ты и правда лучше кошки. Но сколько же тебе нужно корма? Ужас!

– Ой, что вы, профессор! – засмеялась Маша, сразу оживившись. – Я ем совсем мало, и готовить умею очень вкусно. Вас могу кормить! И тратиться на меня не надо – я и работать буду, и хозяйство вести, пока вы занимаетесь в лаборатории.

Она говорила всё быстрее, сбивчиво, словно боялась не успеть сказать главное.

– Я не могу… я не хочу, чтобы вы исчезли из моей жизни, – прошептала она.

В этот момент её голос стал тонким, натянутым, как струна. В нём звучала та самая юношеская тоска – как у молодого журавля, впервые улетающего в осеннее небо и прощающегося с родной землёй.

Но сквозь эту тоску всё равно проступала особая нежность и добрая искренность, которая остаётся в сердце навсегда – как последняя тёплая нота прощания с кем-то по-настоящему близким.

Профессор хотел было что-то ответить, но в лабораторию шумно вбежала гурьба молодых коллег. Один из них, самый бойкий, подошёл и громко сказал:

– Дорогой профессор! В честь вашего ухода мы всем коллективом приглашаем вас на пикник в лес!

Маша на миг растерялась, опустила глаза – будто из другого мира вдруг ворвались чужие голоса. Она быстро вытерла слёзы и, стараясь не выдать себя, шагнула в сторону, уступая место смеху и поздравлениям.

Профессор задержал на ней взгляд – в нём было всё: благодарность, тихая нежность, нерастраченное тепло. Он хотел сказать что-то важное, простое, но слова так и не пришли. Он лишь улыбнулся Маше чуть шире обычного, одними глазами, как умеют только близкие люди.

– Идём, – мягко сказал он, – сегодня твой коврик пусть немного отдохнёт. А завтра… кто знает, что будет завтра.

Вся лаборатория зашумела, кто-то уже тащил корзину с едой, кто-то – гитару, кто-то хлопал профессора по плечу.

Маша задержалась у двери всего на миг – и только он заметил, как её ладонь скользнула по спортивному коврику, такому же, как и у его кровати дома. Как будто она оставила там маленькую, почти невидимую часть себя.

Глава вторая. Пикник

Маша на поляне держалась удивительно собранно и спокойно, словно ничего особенного не произошло. Она с кем-то резала хлеб, кому-то помогала с пледом, улыбалась по-деловому. Лишь однажды, когда профессор проходил мимо, взгляд её задержался чуть дольше, чем обычно – в этом взгляде была и благодарность, и легкая растерянность, и то самое тепло, которое уже нельзя высказать вслух.

Профессор держался сдержанно, как и всегда. Слова Маши, её вспышка эмоций, показались ему лишь проявлением юношеского максимализма. Он умел читать людей и знал: чувства порой вспыхивают так же быстро, как и затухают. Шутить в таких случаях не стоило – лучше проявить деликатность и дать времени всё расставить по местам.

Он шагал к поляне, где уже собирался коллектив. Смех, запах дыма, хлопоты – всё это немного отвлекало. Но внутри оставалась лёгкая тревога: не причинил ли он Маше лишней боли, не был ли слишком холоден?

Профессор занял место чуть в стороне, наблюдая за оживлёнными лицами коллег. Кто-то хлопал его по плечу, кто-то уже резал хлеб, кто-то спорил о вкусах чая.

Он кивнул, улыбнулся – и остался в своём уединении, позволяя другим радоваться и веселиться. В этот день он особенно чётко ощущал свою роль – и в науке, и в жизни: держаться с достоинством, не поддаваться порывам, быть взрослым там, где молодость ищет бурю.

Когда совсем стемнело, казалось, что никого вокруг больше не осталось. Все разбрелись, кто-то уснул в сене, кто-то растворился в ночной темноте – словно весь мир исчез, остались только озеро, ветер и двое.

Маша сидела на прибрежной траве, обхватив колени руками, и смотрела на чёрную гладь воды, будто не замечая никого и ничего вокруг.

Профессор устроился у стога, со стороны выглядел совершенно мирно спящим человеком: даже тихо похрапывал, так что любой, кто оказался бы рядом, решил бы – этот человек давно уже в царстве снов.

Вдруг Маша обернулась, взгляд её стал дерзким и ясным. Она легко сбросила сарафан и всё, что было на ней, и, ни на кого не глядя, шагнула к воде. Её тело в лунном свете показалось профессору совершенным, почти волшебным – сочетание силы, спортивной грации, свежести и настоящей женственности.

В этот миг профессор вдруг вспомнил Машу за работой: всегда в строгом халате, с книгами и пробирками, деловую, собранную, серьёзную – и не верилось, что теперь перед ним была такая свободная, красивая, удивительная женщина.

Маша шла к озеру, будто принадлежала этой ночи и этой воде. Вода встретила её шелестом и тихой рябью. Она вошла в озеро, повернулась к берегу, и профессор заметил её улыбку. Сердце у него затрепетало: он понял, что никогда не видел Машу такой.

Профессор у стога, со стороны выглядел совершенно расслабленным и мирно спящим человеком: даже тихо похрапывал, так что любой, кто оказался бы рядом, решил бы – этот человек давно уже в царстве снов.

Когда Маша сбросила одежду, она на секунду задержалась, искоса глянула на профессора, словно ожидая реакции – но тот был абсолютно невозмутим. Он не шевельнулся, ни один мускул на лице не дрогнул. Только в душе его вдруг вспыхнуло такое счастье и восторг, что сердце кольнуло, как у мальчишки, впервые увидевшего чудо. Но внешне – только спокойствие и ровное дыхание.

В лунном свете тело Маши было как произведение искусства: плавные линии спины, тонкая талия, стройные ноги, крепкие плечи, волосы рассыпались по плечам. Не было в её движениях ни малейшей нарочитости или стеснения – только честная природная уверенность, радость свободы, ощущение гармонии с этой ночью и водой.

Маша легко вошла в озеро, и только тогда профессор с трудом позволил себе приоткрыть глаза – совсем чуть-чуть, чтобы поймать отблеск её улыбки, услышать её звонкий смех и запомнить это мгновение навсегда.

Глава третья. Цветы и прощание

Был тёплый и ясный солнечный день. Маша шла в магазин за хлебом, но мысли её были только о профессоре. Почему-то теперь ей невыносимо захотелось его увидеть – просто услышать его бархатный голос, посмотреть на сильные, тёплые руки, почувствовать стук горячего сердца рядом.

О хлебе она быстро забыла. В ней словно что-то толкнуло – и Маша, почти не раздумывая, решила: «Пойду, увижу его, хоть на одно мгновение!»

Она даже не знала, где он живёт, но все знали, что профессор знаменит и на его улице каждый покажет дом.

– А профессор Александр? – переспросил первый же прохожий. – Так он вон там, в первом этаже, где цветы круглый год цветут. Профессор очень любит цветы.

Маша подошла к дому, заросшему цветами, прочитала на дверях фамилию: «Профессор Александер». Звонка не было. Она робко постучала пальцем – тишина. Постучала чуть сильнее – и снова тишина. В груди поднималась досада, горькое разочарование и какое-то отчаянное желание не уходить. Она постучала ещё – теперь маленьким белым кулачком, всё сильнее и сильнее.