Арто

Молчать. Сдерживаться. Сохранить лицо. Все три пункта мимо. Не знаю, о чём он думал, но отвечал на каждый вопрос и пояснял сомнительные моменты. Просто, спокойно, открыто. Мне хотелось крикнуть: «Зачем ты пришёл? Чтобы ещё раз показать, что я не дотягиваю и не стою тебя?» По какой-то причине факт несоответствия между нами откликнулся во мне слишком явно и болезненно. Настолько, что хотелось преподнести все свои недостатки ему на блюдечке с комментарием: разве ты не видишь, что я не соответствую тебе? Слишком много «не», созданных для самой себя за последние годы; слишком много неуверенности в собственных словах и действиях; слишком много непонимания и предположений, какой я могла бы стать, будь в моей жизни люди, которые бы в меня верили.

Пользуюсь тем, что он спит, медленно поднимаю голову и изучаю его. Волосы слега примяты, над правой бровью имеется небольшой шрам, ещё несколько на лбу и подбородке; отсутствует кусочек мочки на правом ухе, а на щеке под недельной щетиной скрывается шрам в виде звёздочки, словно что-то круглое прошло сквозь ткань, оставив после себя рваный след. Место покрыто волосами неравномерно, но достаточно плотно для того, чтобы скрыть отметину от посторонних глаз. Глубокие носогубные складки и морщинки в уголках глаз дают понимание, что ему далеко за тридцать. А может, за сорок? Сколько ему лет?

Не могу удержаться и касаюсь подушечками пальцев его губ: горячих, упругих, но слегка иссушенных. Ими он исследовал моё тело, побывав везде. В памяти всплывает наше знакомство и удовольствие, начавшееся с рояля…

– Ты нарываешься, Светлячок, – произносит неожиданно, и я отдёргиваю руку. – Имеешь все шансы попасть под поезд, – лукаво улыбается, не открывая глаз и возвращая мои же слова, вновь заставив стыдиться своей избыточной откровенности.

– Сколько тебе лет?

– А сколько дашь? – бросает в меня вопрос, свойственный, скорее, женщинам.

– Пятьдесят?

– Не перегибай. – Его пальцы впиваются в мои рёбра, указывая на неправильность данных. – Скинь десятку.

– Сорок?

– Ещё пару лет.

– Тридцать восемь?

– Почти девять.

– Я бы дала больше…

– На моём лице отражается опыт прожитых лет. Частично херовых.

– Ты сидел в тюрьме? – По какой-то причине в голову приходит именно этот вариант.

– Не доводилось.

– Служил? Ты сказал, что работаешь телохранителем, и я видела оружие, значит, обладаешь определёнными навыками.

– Навыки имею, но получены они иным путём.

– Незаконным?

– Частично.

Не отрицает и не подтверждает – неопределённость, заставляющая задуматься. Множество вопросов, на которые я хотела бы получить ответы. А они мне нужны? Глупо развивать мысль о возможных «нас». В качестве кого? Развлечения? А может, той самой шлюхи, которая заменила приевшихся? Изначально его честный ответ меня ошарашил, а после я пришла к выводу, что, в общем-то, Евгений вообще мог ничего не объяснять, выйдя за дверь и растворившись в потоке людей.

– Ты обещал рассказать об Алле. Как получилось, что её отец на самом деле жив? И почему она два года жила в коммуналке и работала в кофейне? Мне показалось, что её отец не нуждается в средствах. Её выгнали?

– Сама ушла. Но он сделал так, чтобы она уйти захотела.

– Это подло.

– Бывают такие ситуации, Светлячок, когда боль, причиняемая самым близким, продиктована стремлением их обезопасить.

– От чего Аскольд Веранович хотел обезопасить Аллу?

– От непоправимых последствий, цена которым жизнь. От людей, которые эту жизнь хотели забрать. В прямом смысле. Когда перед тобой стоит выбор – благополучие своего ребёнка или удовлетворение амбиций, поверь, ты выберешь первое.

– Чем занимается её отец?

– Он довольно известный человек в очень узких кругах.

Он не отмахивается от ответов, но они настолько размыты, что не дают понимания ситуации Аллы и нюансов жизни Евгения.

– Понятно, – вздыхаю и планирую вырваться из его объятий, но он не позволяет дистанцироваться. – Ты ничего не расскажешь?

– Тебе это не нужно. – Наконец, открывает глаза, смотрит тепло, я бы даже сказала с нежностью. – Есть вещи, которые не стоит произносить вслух.

– А если я хочу знать правду?

– Тогда предварительно спроси себя: а смогу ли я с этой правдой жить? Есть вещи, которые человек принять, а тем более понять неспособен.

– Так ты говоришь, что я глупая?

– Скорее, наивная. Это не плохо, Светлячок, но лишь в том мире, в котором живёшь ты.

– А есть другой? – Моргнув, даёт положительный ответ. – В нём живёшь ты?

– Да.

– Из серии противозаконного? Или криминального? Или ужасного?

– Все варианты. Для тебя все.

– А для тебя?

– А для меня… – обдумывает ответ, но всё же произносит: – А я называю это жизнью.

Замолкаю, пытаясь уложить сказанное и прикинуть, кто он, мужчина, в объятиях которого я сейчас греюсь? И тут же отвечаю самой себе: лучше на знать. Всё это – секс, короткие разговоры и его присутствие в моей жизни – временно. Мы встретились полгода назад и ещё раз спустя время, а у меня ощущение, что я знаю его очень долго. Или мысли, иногда возвращавшие меня в номер отеля и его объятия, своего рода сблизили нас? Фантазёрка.

– Мне пора. Заскочу как-нибудь, если будет время.

Равнодушно, просто, несущественно. Если будет время. Чёртова наивная девочка, вдруг решившая, что заслуживает большего, чем не определившихся в жизни мальчиков.

Женя молча отстраняется, садится на кровати и некоторое время просто смотрит в одну точку. Не окликаю и больше не задаю вопросов, где-то глубоко внутри уже зная, что мы больше не увидимся.

Несколько минут в ванной, а после он надевает жилет и пиджак, затягивает галстук и направляется к входной двери. Демонстративно проходит взглядом по вещам Дани, словно его беспокоит, что я могла солгать и утаить мужчину. Почти выходит, но задерживается в проёме.

– Позавчера ты сказала, что впереди у тебя неделя выходных. – Когда я оповестила его? В перерывах между стонами и оргазмом? Не помню. – Так что развлекись.

Отсчитывает деньги и кладёт на тумбочку, а у меня внутри щёлкает и потоком воссоздаётся: «Так ты и не шлюха». Что ж, вот и пришло понимание, кто есть кто… В момент сжигают обида и злость. На саму себя – очередной виток неоправданных ожиданий, разбившийся о несколько слов и прозаичную реальность.

– Спасибо, – выдавливаю сухо и не могу оторваться от красных купюр, будто они сейчас прожгут к чертям деревянную поверхность. – Хочу тебя попросить, – вскидываю взгляд и тону в его светлом и спокойном, – пожалуйста, больше не приходи.

Затянувшаяся пауза и молчание как знак согласия. А после дверь закрывается, а я так и стою, не веря, что нашла в себе силы произнести подобное. И дело не в том, что он мне понравился и такого мужчины у меня больше никогда не будет; не в том, что он может быть женат; не в моменте странной деятельности, о которой мне знать не стоит; не в деньгах, отданных мне, как всем шлюхам, которым он платит; лишь в том, что Женя существует по своим правилам и в понятном лишь ему ритме, а я не готова и не хочу ждать редких встреч, а после изводить себя ненужными мыслями и надеяться. И последнее отвратительнее всего, потому что почти всегда наши ожидания не оправдываются, ломая нас и веру в людей.