Главная роль – 4

– Куды прешь?! – довернув влево, замахнулся он кнутом на старенькую, скрипучую телегу, которую уныло тянул далёкий от «породистости» конь.

– Виноват, ваше благородие! – не на шутку перепугался средний, девятнадцатилетний сын крестьянина Иванова и споро взял левее.

Сидящий на соломе пассажир, младший Иванов, рыжий юноша шестнадцати лет отроду, не испугался, но на всякий случай опустил глаза. Путь из деревни Ярсина был нетрудным – по ладным дорогам Петербургской губернии ехать одно удовольствие – но долгим, заняв два дня. Кабы подоспело время собирать урожай, хрен бы отец обоих сыновей на четыре дня отпустил. Младший-то, Колька, понятно: его Михаил Васильевич Клюев, уездный доктор, много лет от дел семейных отвлекал да при себе держал, учил делу врачебному, а вот средний – дуб-дубом! – только к полям и пригоден.

Довольный тем, как ловко указал крестьянам их место, извозчик проехал, и старший, Павел, вернул телегу на старую траекторию.

– Да какой он «благородие», это ж извозчик паршивый! – возмутился Колька и привычно, как делал это тысячи раз до сего момента, проверил содержимое внутреннего кармана потертого, подаренного ему добрым доктором – пришлось сильно ушить, но как без пиджака в столицу ехать? – пиджачка.

Сокровище было на месте – точно так же, как и пару минут назад, когда его проверяли в последний раз.

– Цыц! – цыкнул на него старший брат. – Смотри какая бричка – барей поди возит. А ну как нажалуется? Плакала тогда учеба твоя, а с меня батька голову снимет. Сиди, помалкивай. Грамоту-то да припарки выучил, а по жизни чистый валенок!

Вздохнув, Колька замолчал – прав Пашка. Не в том, что «валенок», понятное дело – Колька о жизни поболе многих знает! – а в том, что слава о скверном норове столичных извозчиков гремит по всей России. А брат… Братья да батька – грубые да кулаки у них тяжелые, но то ж не со злобы, а наоборот – от любви.

Снова проверив сокровище, Колька улыбнулся и принялся глазеть на Петербургские улицы. Чудно́ – дома каменные да высоченные, вывески на лавках да мастерских пестрые, барыни да баре такие важные по тротуарам ходят. Не первый раз в столицу братья наведались – рядом живут, батька порою по делам с собою брал, «посмотреть как люди живут», но Петербург неизменно приводил Кольку в восторг. А теперь… Рука снова погладила содержимое кармана. Теперь у него есть возможность остаться в столице на долгих три года, а в его возрасте это почти то же самое, что и насовсем. Только бы сдать экзамены!

Неоднократно спросив путь, братья выехали на дорогу до Царского села, и к вечеру прибыли к месту назначения. Широко открыв рты, они завороженно рассматривали местные красоты, а добравшись до Александровского дворца, рядом с которым кипело строительство – возводили не слишком-то сочетающиеся с общим ансамблем деревянные двухэтажные бараки, коим уготована участь общежитий – натурально выпали в осадок.

Вздохнув, присматривающий за подъездом ко дворцу сорокадвухлетний городовой Владимир, обладатель целых двух Георгиевский крестов, безошибочно опознал очередного прибывшего пользоваться добротою Его Императорского Высочества голодранца.

– Учиться, чтоли? – окликнул он пацанов.

Подпрыгнув от неожиданности, они отвесили поклон, и Пашка, на правах старшего, ответил:

– Так, ваше благородие! Но только Колька, – указал на брата. – Он умный у нас, вся деревня им гордится.

– То мне без интересу, – важно одернул городовой. – Рекомендация есть?

– Так точно, ваше благородие! – обильно потея – а вдруг потерялось сокровище? – вынул из кармана письмо Колька, спрыгнул с телеги, в два прыжка достиг городового – не самому же ему до пацанов идти? – и с поклоном протянул конверт, внутренне сжавшись в тугой комок.

А ну как в шею погонят? Как батьке в глаза смотреть-то тогда? Открывать письмо городовой не стал – не его дело.

– Печать дохтурская, – опознал штамп на конверте и вернул пацану. – Ступай – там найдешь кому отдать.

– Премного благодарен, ваше благородие! – проорал пришедший в восторг Колька.

А как не радоваться – государев человек подтвердил, что он, младший сын ничем непримечательного «середняка»-Иванова, имеет полное право пройти на территорию дворца! Глядя, как пацан вприпрыжку возвращается на телегу, Владимир ухмыльнулся – чудные они, эти дети крестьянские, каждый день одно и то же! Ах да, забыл совсем…

– Ну-ка стой!

Колька споткнулся, с трудом удержал равновесие и обернулся, показав напуганную мордаху.

– Ходь сюда, покажу чего, – махнул рукой городовой.

Пацан подошел, и Владимир показал ему самую настоящую фотографию плешивого мужика лет сорока:

– Это вот Игорь Никитич, голова медицинского училища. Его спросишь – подскажут, как сыскать. Письма своего никому, кроме него, не давай, понял?

– Понял, ваше благородие! – поспешил заверить поразившийся такому уровню заботы Колька.

Понимать надо – назовется кто Игорем Никитичем, письмо заберет, а потом сам попытается экзамен сдать: за цесаревичев счет да в настоящем дворце учиться охотников-то поди хватает!

– Ступай, – благодушно махнул на него городовой. – И смотри мне: обжулят – я помогать не стану!

Конечно станет – должностная инструкция прямо велит шибко умных на каторгу без разговоров, за мошенничество, но лишней работы себе Владимир, как и любой нормальный человек, не желал.

– Премного благодарен, ваше благородие!

– Беги… дохтур!

Обернувшись, и в самом деле бегущий пацан обернулся и показал будочнику широченную, от уха до уха, улыбку. Хмыкнув, Владимир привычно привалился к стенке и прикрыл глаза. Правильно Его Императорское Высочество это придумал – таким вот мальчишкам дорогу в жизнь прокладывать. А еще околоточные шептались, будто жалование всем полицейским чинам вскоре поднимут – это Его Императорское Высочество еще лучше придумал!

* * *

Встреча с богачами прошла как и предполагалось. На ней я ограничился ролью «Свадебного генерала», сидя в первом ряду и наблюдая, как Кирил проводит то, что в будущем назовется «презентацией». Тема – организация акционерного общества «Русский алмаз» – немного подумав, я решил сменить название с «Алмазов Якутии». Причина – потенциальные сепаратистские настроения в тех краях. «Алмазы наши, а доходы уходят в столицу. Доколе?!». Ерунда – якуты и в мои времена сепаратизмом не страдали, а в эти так и подавно, но лучше избежать вообще всех потенциальных «бомб» под единым телом Империи. Наглядных материалов было немного – три фотографии тамошних красот, успевший добраться до Петербурга алмаз размером с половинку кулака – отдельное уважение геологам за то, что смогли его добыть – и парочка графиков с предполагаемыми доходами и планами работ. Богачи прониклись, и многие из них с радостью проинвестируют проект через покупку акций, которые через недельку поступят на биржу.

Побочный бонус – запуск слуха о скором благотворительном вечере в Большом Театре с большой концертной программой. Одним из «гвоздей» запланирован сибирский дьяк с великолепным басом – он до Петербурга тоже добрался, вместе с семьей. Попы, которым около меня своего протеже держать приятно и полезно, скинулись на домик для семейства, так что мне тратиться не пришлось. Билеты на благотворительный вечер дорогие – от ста пятидесяти рублей – и я надеюсь таким образом собрать некоторые средства на финансирование образовательной программы. О том, что лично Александр почти все свои деньги в нее вбухал, столица уже знает, а значит, по моему мнению, участие в этом благом начинании должны посчитать большой честью.

Кивая в ответ на поклоны усыпанных драгоценностями, дорого одетых людей и щедро одаривая их улыбками, я мысленно развлекался попытками угадать, кто из них практикует клизмы с Сибирием. Ну что за люди, а?

По окончании мероприятия я погрузился в карету, устало вздохнул, пошевелил усами на закатывающееся за дома солнышко и велел процессии везти меня на окраины, в сторону Балтийского завода. Посмотрим на «рабочие кварталы».

Покинув центр города, мы попетляли по постепенно «деревенеющим» улочкам, на одном из перекрестков услышав гневно-жалобные крики и увидев картину, которая заставила меня воодушевиться: перед двухэтажным деревянным коттеджиком, на газоне перед подъездной дорогой, валялся фотографический аппарат, отвалившиеся части которого со слезами на лице пытался собрать обратно молодой человек лет двадцати в круглых очках и потертом костюме. Фотографы-энтузиасты у нас не редкость, и не всем так повезло, как сыну Дмитрия Ивановича – приходится в аппарат и расходники все имеющиеся деньги «ухать», подвергая себя экономии на всем остальном.

На самой дорожке происходила драка: двое дородных бородачей в характерных рясах при поддержке городового – последний не забывал орать «подмога!» – пытались совладать с грязными, оборванными молодчиками, рожи которых не оставляли сомнений в цеховой принадлежности к «изнанке общества». Молодчиками командовал тощий усатый хмырь в хорошем костюме с торчащими из кармана золотыми часами. На травке по другую сторону дорожки от фотографа валялась сломанная сабля, а городовой изо всех сил пытался дотянуться до табельного пистолета, чему разбойники вполне умело мешали.

– А ну охолонули!!! – без моей подсказки взревел урядник Сидор.

Он сегодня моей частью Конвоя командует.

– Останавливаемся, – добавил я, потому что остановить процессию можно только по моему приказу или в чрезвычайных обстоятельствах – драка под этот критерий не подходит.

Часть казачков согласно должностной инструкции окружила мою карету живым щитом, другая, правильно все поняв, бросилась догонять поспешивших сбежать «бычар». Командир последних одним прыжком влетел в открытую калитку, закрыл ее за собой, и, надо полагать, скрылся в доме. Наивный – организация банды с целью нападения на сотрудников РПЦ и целого городового с рук ему не сойдет.

– Бах! – прогремел в переулке за домом одинокий выстрел, и я поморщился, надеясь, что это стрелял кто-то из наших, в воздух.

По противоположную сторону улицы от «гнезда оккультизма» – иначе зачем тут фотоаппарат и дьяки? – тоже имелись жилые дома, и после выстрела раздался треск спешно захлопываемых ставень. Правильно – платить жизнью за любопытство не стоит.

А это ведь не трущобы и не окраины – вполне себе приличный район. С другой стороны – чего оккультистам на окраинах среди бедноты делать? Там для них «кормовой базы» нет, а уважаемые господа в неприятные, грязные и опасные места ехать не захотят.

Открыв дверь, я подхватил аптечку – ныне ими укомплектован весь транспорт высших чиновников Империи – и сошел на грунтовку. Часть казаков тут же спешилась, чтобы продолжить окружать меня живым щитом – и направился к оценивающим повреждения и поправляющим оборванные одежды дьякам и городовому – последний успел подобрать обломки казенной сабли. Прервав свое занятие – молодой человек бросил возиться с аппаратом и подскочил на ноги – «потерпевшие» отвесили мне поклон, поблагодарив за подмогу.

– Околоточного кликни, – велел я казаку, опустился на корточки и открыл аптечку. – Иди сюда, дядька, – позвал городового, который визуально пострадал больше всех.

– Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество! – козырнул он, подошел строевым шагом.

– Садись, – велел я, и он, мудро рассудив, что грязнее уже не станет, уселся задницей на дорожку. – Совсем лиходеи распоясались, – осудил я нападавших и оторвал держащийся «на соплях» рукав полицейского мундира. – На полицейских руку поднимают – куда это годится? – промыл кипяченой водой подозрительно напоминающую глубокий укус кровоточащую рану на предплечье, посыпал сибирием и наложил повязку.

– Ужо мы их быстро к ногтю прижмем – не сумлевайтесь, Ваше Императорское Высочество! – подбодрил меня будочник.

– Высморкайся, – попросил я.

Полицейский выполнил приказ, и я воткнул ему в нос куски ваты. Вроде не сломан.

– Сам-то откуда? Где служил? – спросил я.

Пока городовой гнусаво рассказывал о своем жизненном пути, я обработал раны дьякам, а казаки успели привести молодчиков, упакованных в актуальные времени, тяжелые наручники.

За спиной тем временем поскрипывали ставенки. К завтрашнему вечеру вся Столица будет знать о случившемся.

– Не горюй, – подбодрил я молодого человека. – Аппарат во время выполнения моего приказа пострадал, новый тебе обеспечим.

– Премного благодарен, Ваше Императорское Высочество! – просветлел фотограф.

– Знаешь этих, Матвей? – спросил я полицейского, кивнув на бандитов, которых уложили рожей в дорожку и придавили казачьими сапогами.

А что, права им зачитывать?

– Степки Кривого молодчики, – прогнусавил городовой и кивнул на дом. – Этот сказал, запугивал, стало быть.

– Банда? – уточнил я.

– Банда.

– А почему банда еще на свободе? – спросил я.

Полицейский отвел глаза:

– Виноваты, Ваше Императорское Высочество. Полгода Кривого сыскать не можем. Такие вот, – кивнул на задержанных. – Его и в глаза-то не видят, через третьи руки подряжаются. Прошлым месяцем ближнего Степкиного взяли, пока следствие шло, Кривой сто раз лёжки поменять успел.

– Третьи руки нам тоже пригодятся, – заметил я. – Где городовой-то?

– Не могу знать, Ваше Императорское Высочество!

– Справедливо, – признал я, не став уточнять, что вопрос был риторический.

Из-за стены казаков раздался цокот копыт, «тпр-р-ру», и к нам присоединился пятидесятилетний тучный лысеющий мужик с мощными черными бакенбардами:

– Околоточный надзиратель Федин, околоток номер… бляха номер… по вашему приказанию прибыл, Ваше Императорское Высочество.

– Идем, – поднялся я на ноги. – Этих так и держите, братцы, – указал на задержанных, затем указал на калитку. – Калитку долой.

Казачки охотно снесли калитку, и мы вошли в запущенный в плане растительности, поросший сорняками и черемухой, двор.

– Дверь долой!

Взяв разбег по протоптанной тропинке, казаки снесли и ее.

– Произвол!!! – раздался из глубин дома протестующий вопль. – Я требую прекратить и предъявить бумаги!!!

Какой «произвол», если у нас тут самодержавие, а я – наследник Империи? Нифига законов не знают, а все туда же.

– Скрутить, покуда не бить, свести всех сюда, – указал я на травку двора.

Казаки ворвались в дом, и я подумал, что нужно сооружать спецотряд для штурма жилых, правительственных и прочих зданий – терроризм сейчас кретинами используется по-другому, но со временем особо конченные представители человеческого рода догадаются начать брать заложников и пытаться диктовать условия. Казаки Конвоя, увы, действовали неправильно, и, найдись в доме два-три молодчика с огнестрелом и умением им пользоваться, пришлось бы награждать мужиков посмертно.

Через пару минут во дворе, пред мои очи, нарисовались «щеголь», разбитная деваха лет двадцати пяти в избыточно коротком для воспитанной леди платье и имеющий очень напуганный вид пацан лет пятнадцати со следами старых побоев на лице и поглядывающем сквозь прореху в рубахе животе. Глаза у первых двух характерные, наркоманские.

– Ну что же ты гостей так неприветливо встречаешь? – обратился я к «щеголю».

Опиумная пелена не смогла отключить инстинкт самосохранения, кураж прошел, и хозяин милого домика постепенно начал осознавать, в насколько неприятное положение попал. Бегая глазенками и потея, он принялся жалобно причитать:

– Так то не гости, Ваше Императорское Высочество! Мы никаких законов не нарушали, мирно жили – я, жена моя да сын Витька. А тут пришли какие-то, гостей моих принялись фотографировать. А к нам порою уважаемые люди заходят, им оно неприятно, вот и пришлось охраною озаботиться. Вы этих взяточников не слушайте, – потыкал пальцем в околоточного и городового.

– Как смеешь наследнику-цесаревичу врать, стервец? – взревел обидевшийся околоточный.

– Тихо, – одернул его я и обратился к пацану. – Не бойся и не ври. Скажи – батька это твой? – указал на щеголя.

Сглотнув, пацан заплакал и покачал головой.

– Ребенка увести в телегу, напоить чаем, потом разберемся, – велел я.

Казаки выполнили приказ.

– Слишком я строг был к сыну моему, – вздохнул щеголь. – Да только как лучше хотел, чтобы человеком вырос, а не голытьбой…

Повинуясь моему жесту, казак прервал акт юродства ударом под дых.

– Пойдемте, посмотрим, – махнул я рукой и пошел в дом.

Пентаграммы, столы для спиритизма, рукописи на непонятном языке, перевернутые кресты на стенах – улик оказалось предостаточно. В кабинете хозяина, в столе, нашелся журнал учета гостей, восемь тысяч рублей наличностью, запас морфия и некоторые драгоценности – это мы забрали с собой, часть пойдет на компенсации пострадавшим и премии казакам, и вернулись во двор.

– Говори, к кому обращался за наймом охраны, – велел я щеголю. – А ты, надо полагать, белошвейка?

Эвфемизм.

– Я по любви! – гордо ответила она.

– Увести в околоток, оформить занятие проституцией в обход законов, – не проникся я аргументом.

Дама покинула сцену.

– Рассказывай, мракобес, к кому обращался за охраной и где этого деятеля можно найти, – повторил я хозяину дома.

– Темно было, лица не видел, – отвел он глаза. – А настоящее имя кто скажет?

– Сломай ему мизинец, – велел я казаку.

Неприятный хруст сменился не менее неприятным воплем, и мы с мужиками перекрестились. Дьяки тихонько затянули молитву. Сердобольный у нас народ все же.

– Я жду.

– Смилуйтесь, Ваше Императорское Высочество! Они же меня удавят! – взмолилась жертва пыток.

Неприятно и очень негуманно, но если его отправить в околоток для нормальных допросов, инфа успеет разойтись, а банда – залечь на дно.

– Второй мизинец, – велел я.

Пара неприятных минут, и мы получили адрес и имя посредника.

– В околоток, – ткнул я пальцем в хозяина дома. – На каторгу пожизненно, в обвинении – организация банды с целью убийства полицейского, нападение на служителей Русской Православной Церкви, незаконный оборот опиума, организация незаконной проституции, рабовладение.

Оценив букет, околоточный уважительно присвистнул.

– Поехали до посредника, лиходеев по пути допросом, – велел я Конвою и полицейским.

Интересная будет ночка.

Глава 5

Утром меня разбудила лично Дагмара – она вполне согласованно прибыла в Зимний, дабы организовать большой прием, на котором мы официально объявим, что Императорские полномочия потихоньку передаются мне.

– Зачем ты в эту грязь полез?! – возмущенно спросила она.

Похлопав невыспавшимися глазами, я покосился на часы – почти одиннадцать, три с половиной часа сна как-то маловато, учитывая прием, который затянется за полночь – и повернулся на бок, натянув одеяло на голову с бессмертным:

– Еще пару часиков, мама.

Фыркнув, Императрица ушла, дав мне спокойно досмотреть дивный сон о том, как я верхом на слоне гоняю по Петербургу криминальные элементы, не забывая указывать пальцем на особо злобных, коих слону надлежит прикладывать зажатой в хоботе, раскрашенной под хохлому, дубиной.

Покосившись на почту – потом разберу – я пошел в столовую. Минусы нынешнего, медленного мира давно мне ясны – чтобы получить эффект, нужно с полгодика бегать сломя голову и фонтанировать проектами, а потом несколько томительных лет держать руку на пульсе. Большевики не зря планировали развитие страны «пятилетками» – по моим прикидкам, где-то к 1896 году я как раз и получу гигантский прирост по всем направлениям. Безусловно, что-то проявит себя раньше – например, прииски, золото с которых потихоньку поступает уже сейчас или патентные отчисления от Сибирия, будущего пенициллина и прочего. Что-то – наоборот, «выстрелит» с задержкой, но этим можно в глобальном планировании пренебречь. Когда «первая очередь» модернизации завершится, придется попахать еще с полгодика, дабы направить полученное в нужное русло – подготовку к большой европейской войне. Ну а в промежутке буду развлекаться чистками, созданием и упорядочиванием направленных на поддержание общественного порядка структур и идеологической накачкой населения, подкрепленного вполне ощутимым экономическим, культурным и прочим ростом.

Из плюсов «медленного мира» можно выделить как раз почту – если я забью на нее на пару-тройку дней, миру по большому счету будет все равно. Но я не забью – выявить тревожный или наоборот – перспективный – «звоночек» и быстро, как это было принято в моей прошлой реальности, среагировать на него может быть полезно.

Появившись в столовой, я ухмыльнулся сидящей на диванчике в ожидании меня Дагмаре, натянул на лицо пафосно-надменное выражение и заявил:

– Этот город боится меня.

– Что? – опешила Дагмара.

Я пошел на нее, придав голосу грозные нотки:

– Я видел его истинное лицо. Улицы, – указал на окно. – Продолжения сточных канав, а канавы заполнены кровью, – остановился перед удивленно взирающей на меня Императрицей. – И, когда стоки будут окончательно забиты, вся эта мразь начнет тонуть! Когда скопившаяся грязь похоти и убийств вспенится до пояса, все шлюхи и политиканы посмотрят наверх и возопят: «Спаси нас!», – склонился к лицу мамы и закончил монолог. – А я прошепчу: «Нет».

Заржав, протянул руку. Дагмара фыркнула:

– Лишь бы лицедействовать! – опершись на предложенную руку, поднялась на ноги, и мы переместились за стол.

Отпив кофею и закусив его бутербродом из поджаренного хлеба с маслом и клубничным вареньем, Императрица принялась меня воспитывать:

– Негоже нарушать протокол. То, что ты устроил вчерашней ночью, многими полицейскими чинами будет воспринято как недоверие.

– Не согласен, – покачал я головой, приняв из рук лакея очищенное вареное яичко и подставив его другому лакею, которого мысленно называю «оператор солонки». – Озвученный вами тезис безусловно верен, и некоторые высокопоставленные сотрудники полиции и вправду на меня обидятся. Однако это – их проблемы, ибо для всех, кто за стремлением заботиться только о себе не утратил понятия «долг» и «честь», будут на моей стороне. Пункт первый – я лично перевязал раны городового, а сам он получил премию и оплату отдыха в Крыму – раны залечить. Мнение младших полицейских чинов от одного этого, совсем ничего не стоившего мне жеста, уже на моей стороне. Коллективы нельзя недооценивать – да, младшие чины особо не влияют на общую картину, но то, что я обратил на них Высочайшее, подкрепленное реальной заботой внимание, им будет очень приятно, и служебного рвения у них, простите за нескромность, прибавится.

– На месяц-другой, – подпустила Дагмара скепсиса.

– Так, – не стал я спорить. – А через эти месяцы грянет увеличение жалования. Высочайшее внимание таким образом приобретет характер не разового мероприятия, а системных усилий государственного аппарата. Когда все младшие чины как один испытывают к нашей семье любовь и уважение, волей-неволей их испытывать придется и командирам.

– И как это связано с отставкой и арестом троих исправников? – подняла бровь на вгрызшегося в яичко меня Дагмара.

Прожевав, я улыбнулся:

– А я здесь не при чем, приказ отдавал лично Петр Аполлонович, наш добрый градоначальник, который сильно обиделся, что его подчиненные не брезгуют брать большие взятки от бандитских главарей. Получился хороший сигнал – я как бы подтвердил свое послушание Его Величеству, подтянув назначенного им деятеля к расследованию, которое Петр Аполлонович, получается, проводил лично – я так, чисто над душой стоял, чтобы он не стеснялся.

– Ты использовал пытки! – обвиняюще заявила Дагмара и подставила лакею испачканный в варенье пальчик – вытри, мол.

– Предпочитаю говорить «военно-полевые методы допроса», – пожал я плечами. – Бандиты – это враги ничуть не лучше австрияков. Наоборот – они гораздо хуже, ибо занимаются своими гнилыми и вредными для общества делишками прямо внутри нашей страны. Если это делают одиночки или мелкие группы жуликов, это еще куда ни шло – они неизбежно совершат ошибку, и понесут заслуженное наказание. Банда – сиречь организованная преступная группировка – гораздо хуже, ибо она запускает свои мерзкие щупальца во все сферы жизни общества подобно спруту. Одно щупальце угрозами вышибает деньги из купцов и заводчиков – мол, не заплатишь, будет тебе беда вплоть до пожара. Второе щупальце разводит опиумные да сатанинские притоны, которые разлагают саму душу наших подданных. Третье щупальце, простите за прямоту, организовывает подпольные публичные дома – с них Империя не получает налогов, а посетители такого дома не защищены должным образом от модных и прочих вызванных порочными связями болезней, потому что работниц на них никто не проверяет. Один сифилитик может стать источником целой эпидемии.

– Спасибо за испорченный завтрак, – отложив нож и вилку, которыми до этого нацеливалась на бекон, обиженно буркнула Дагмара.

– Я знаю, что вам очень тяжело даются подобные разговоры, мама, – мягко заметил я. – И я очень благодарен вам за то, что вы не избегаете их – для меня очень важно, чтобы вы были на моей стороне не только как любящая мать, но и как Императрица Российской Империи.