Молочные реки кисельные берега с БОССОМ

Лиза Гамаус

Молочные реки кисельные берега с БОССОМ

ГЛАВА 1. Кукла Маша

Нина

Производственное совещание.

Длинный стол из матового металла и закалённого стекла кажется бесконечным, как взлётная полоса.

На том конце сидит Андрон Осокин, наш Генеральный, тот самый самолёт, который сейчас начнёт разбег по этой полосе. Он в тёмно-синем slim-fit пиджаке, без галстука, с идеально уложенными волосами и умными часами на запястье. По всей видимости, мониторит сердечный ритм и качества сна. Холёный спортивный альфа. Только мне от этого никак. Его взгляд одновременно заинтересованный и слегка насмешливый – он любит, когда подчинённые спорят, но держит дистанцию и мотает на ус.

Сейчас заканчивает доклад ретроград и птеродактиль Мурашкин, завпроизводством. Он доносит до Генерального о пользе ряженки с кефиром, о том, как это традиционно, полезно и правильно, а потом я.

Слушать устаревшие рассуждения Мурашкина о том, как пятых цех непревзойдённо делает ряженку, я уже не могу, спорить бесполезно, озираюсь по сторонам. Смотрю, на полированный бетон на полу с деревянными вставками, и как льётся естественный свет через панорамные окна. Он подсвечивает новый интерьер в стиле лофт с элементами хай-тека, открытые коммуникации потолка в чёрном матовом исполнении. Творение Осокина. Новый Генеральный переделал административное здание сразу, как вступил во владение нашим молочным комбинатом. Хозяин-барин, что тут скажешь.

Встаю. Моя очередь.

– Потребление молочных продуктов за последние семь лет сократилось на 350 тысяч тонн. У нас всё чаще стала появляться информация о снижении потребления кефира и ряженки. Почему? Потому что это не продукты молодежи, – говорю нейтрально, чтобы никого не злить.

Мурашкин готов меня убить прямо здесь, на совещании. Вонзить нашу фирменную ручку с изображением коровы и надписью «Молочные реки» прямо мне в глаз, как в компьютерной игре, которую он никогда не смотрел. Я выбиваю стул у него из-под задницы. Наш конфликт глубок и непримирим.

– За последний год Mintel* выдает порядка 140 новых лончей с фокусом на самые разные полезные свойства кисломолочных продуктов, в форматах и вкусах, привлекательных для самой широкой аудитории, в том числе – молодой. Но пятый цех, в который вложили миллионы на оборудование, любит делать ряженку и кефир. Только продавать они это не желают. Они же этим не занимаются.

Всё в таком духе. Не первый раз уже. После совещания иду к себе на место в оупен-спейс к компьютеру. У меня есть успехи, я пробила новую линейку йогуртов с тропическими фруктами, и подняла выручку на два процента за прошлый квартал, поэтому я знаю, Осокин ничего не скажет на самом совещании, но потом вызовет и переспросит, что хотел бы уточнить. Как в прошлый раз, когда сказал: «Придумайте слоган и маркетинг-план с расчётом на молодёжь. Постарайтесь побыстрее».

Я – маркетолог.

Рядом с компом у меня сидит маленькая фарфоровая куколка Маша с синими глазами, пшеничными волосами, в розовом кружевном платьице и белых туфельках без каблуков с хлястиками. Я купила её на художественной выставке в Манеже в Москве у художников. Ни разу не пошлая, как дешёвка из игрушечного магазина или сувенирной барахолки, а настоящее произведение искусства, сделанное вручную. Я с ней разговариваю глазами. Она мой верный собеседник.

Обед.

В столовке Славка Никитин садится за мой столик со своим подносом. Он из производственного отдела. Мы с ним живём в одной многоэтажке, часто вместе ездим на работу и хочешь не хочешь, а общаться начнёшь, не сидеть же молча в автобусе на одном сидении, всегда что-нибудь спросится – и поехало.

Знаю всё про его Людку. Советы даю, когда она его чморит. У них есть дочка Вероника, ходит в первый класс. Славка меня постарше лет на пять, рано женился по залёту, переживает, что жизнь проходит не так, как хочется. Я ему сразу сказала, чтобы на меня не рассчитывал ни при каких обстоятельствах, а то дружбе конец.

– Ты чё, одна сегодня, Терехова? – в его вопросиках почти всегда мелькает подтекст. Славка – симпатяга, сажень в плечах, стройный, со светлыми волосами и модной стрижкой. Молочницы наши в очереди стоят за его вниманием, на кружевные трусики деньги не жалеют, как говорится, но Славка не спешит. Я знаю почему. Ему хочется совсем другого и не с ними.

– На идиотские вопросы не отвечаю.

– В отпуск собираешься? – хлебает Славка кислые щи, фирменный деликатес нашего повара.

– Конечно. Поеду к подруге на Оку. Рыбу будем ловить, жить на берегу в палатке, песенки петь под гитару.

– Прикалываешься?

– Ничуть.

– Летом тебя никто не отпустит, сама знаешь. А осенью, какая палатка? Так что… – довольно хихикает Славка.

Беру свою тарелку, на ней остатки пюре и жареной трески. Всё сгребаю ему в щи.

– Ты сдурела, Терехова?

– Достал, – шиплю я сквозь зубы.

Поднимаюсь к себе. Подмигиваю Маше. Включаю комп.

Звонок по внутренней сети.

– Нина, поднимитесь к Осокину сразу после обеденного перерыва, – это Светлана Юрьевна, его секретарь. Живой архив. Она досталась Осокину от отца, когда тот был Генеральным, до трансфера власти, так сказать. Видимо, толковая баба, знает всех клиентов, ходы-выходы, умеет делать то, на что не каждая даже решится. Замужем, сын учится в пищевом универе в Воронеже. Осокин-младший, короче, её оставил на должности, сначала на пробный срок, а потом и на постоянку.

– Иду, – коротко так отвечаю, без благоговения. Я же ждала этот звонок, ничего неожиданного. Сейчас ещё раз буду рассказывать про безлактозное молоко, высокое содержание белка, продукты с обогащённым витаминами составом и новые мировые вкусовые тренды, то есть про фисташку с малиной.

Поднимаюсь на лифте, смотрюсь в зеркало. Ну, немного скользнула помадой для приличия, шеф всё-таки.

– Проходите, Нина, – говорит Светлана Юрьевна.

Стучу и открываю дверь.

Mintel* – глобальная фирма по исследованиям рынка. Предлагает широкий спектр услуг, включая детальные исследования рынка, конкурентный анализ, понимание поведения потребителей и рекомендации по инновациям продуктов.

ГЛАВА 2. Решение

Андрон

Сегодня ровно год, как я стал Генеральным и вошёл в это здание, направляясь в свой кабинет.

Кайф.

Я откидываюсь в кресле и смотрю в окно. За ним живой организм, который я унаследовал. Завод. Мой. Новые цеха, отстроенные по последнему слову техники, сверкают на фоне синего неба. Их фасады украшены нашими логотипами, лаконичными, стильными. По дорогам, будто по венам, движутся грузовики с только что отгруженной продукцией. Каждый из них – капля крови в этом огромном теле.

Отец построил.

Он возводил стены, закупал первые линии, ночами просиживал над чертежами. Тогда это был скромный комбинат, едва сводивший концы с концами. Но он верил. В традиции, в то, что люди всегда будут пить молоко и есть творог.

А теперь моя очередь.

Но я не могу просто сохранить то, что он создал. Нет. Мир изменился. Рынок требует нового. Скорости. Инноваций. Я должен не просто удержать завод на плаву – я обязан приумножить. Сделать так, чтобы через десять лет эти цеха казались лишь скромным началом.

Закрываю глаза на секунду. В голове цифры, графики, отчёты, контракты, которые ещё не подписаны, технологии, которые только предстоит внедрить. Ответственность давит, но в этом давлении есть что-то опьяняющее.

Открываю глаза и снова смотрю на завод.

Он будет расти.

Несмотря на Мурашкиных, несмотря на консервативных поставщиков, несмотря на весь этот страх перед переменами, который витает в коридорах, как запах старого кефира.

Хорошо, что меня никто не видит сейчас. Смотрю на часы. Меня хватило на девять минут. Панегирик окончен. Спасибо. С днём рождения, Андрон!

Звонок. Норкин собственной персоной. Не спроста.

– Борисыч, они летят завтра на озеро Сукко, восемь дней, палаточный лагерь, все только с жёнами.

– Анапа?

– Да.

– Кто все? – ничего себе новость! Норкин любит заставать врасплох, чтобы выудить, если повезёт, какую полезную инфу. Это его хлеб.

– Как кто? Швейцарцы, наши из министерства, ну, и вся молочная братия, два твоих любимых конкурента, если точнее. Я еле выбил для тебя палатку, места ограничены, охрана, повара, прислуга, машины и прочее. Там заповедник, ботанический памятник природы, все дела. Семь палаток за бешеные деньги и потом всё убирают, если с властями не договорятся, что вряд ли.

– Оригиналы. Самолёт во сколько? – начинаю я соображать, но что точно делать, пока не знаю. Если в компании замминистра, ехать надо обязательно. Личные контакты в бизнесе – полдела.

– Все по-разному летят, кто-то из Сочи поедет, кто-то из Москвы, Рогозин из Питера. Определяйся с билетами, мне скажешь номер рейса. Встречу организую. Оксане привет. Вам понравится. Всё – перезвоню.

Разъединяется.

Кажется, у меня проблема. С Оксаной мы расстались. Она не забрала ещё все вещи, правда, но мириться с ней я не желаю, даже ради этой поездки. Условия мне ставит, совершенно потеряла чувство реальности. Мне нужен человек рядом, а не ноги. Детей не хочет, жить здесь не хочет, одна Башня Федерация в башке и побрякушки. Подружки, видите ли, над ней смеются, машина у неё старая. Хоть бы раз спросила, что у меня на работе. Просто ради приличия. Всё. Точка.

На столе лежит отчёт Нины Тереховой. Я его уже прочёл. Три раза.

"Молодёжь не пьёт кефир. Они хотят protein shots (протеиновые коктейли с молоком), коктейли с гелевой структурой, которые становятся воздушными , если взбить миксером, кокосовые йогурты, йогурты без лактозы с ягодами. Мы теряем рынок."

Она права. Но Мурашкин тоже прав – его ряженка держит на плане половину региональных сетей. Надо балансировать.

Стук в дверь. Легка на помине.

– Вы звали?

Нина стоит на пороге, руки в карманах пиджака, взгляд прямой. Не боится. Мне это нравится.

– Ваши цифры убедительны, – говорю я, – но Мурашкин не зря держится за свою ряженку.

– Ну, такое… – бросает она, – мы можем делать и то, и другое. Если не начнём меняться сейчас, через пять лет нас скупят китайцы.

Я улыбаюсь. Она говорит то, о чём я думаю последние полгода.

– Хорошо. Давайте ваш план. Йогурты пошли неплохо, но и они сейчас не в том тренде, что было два года назад. Полная перезагрузка линейки. Попрошу только без войны с производственниками.

– Без войны? – она хмыкает, – они сами объявили.

– Тогда ведите её так, чтобы победить.

Она задумывается, потом кивает.

– Ладно. Но мне нужен бюджет. И свобода действий. И… новое оборудование, Андрон Борисович. Один новый цех и один технолог, который не будет жить вчерашним днём.

Быстрая и решительная.

– Всё будет, но есть одна просьба. Точнее, это производственное задание. Без его реализации, не будет ни цеха, ни технолога. Если быть совсем точным, это не обсуждается.

Нина застывает – в глазах любопытство и осторожность.

– Завтра мы летим в Анапу. Очень важное мероприятие, где будут поставщики супернового оборудования и люди из министерства. Я не буду вас посвящать в тонкости, но мне надо там быть и решить некоторые важные моменты лично.

– А я… – начинает она хватать ртом воздух.

– Я не закончил. Это как бы отдых на природе на озере Сукко. Палатки, эко-туризм. Красоты Краснодарского края. Это семейный отдых. Вам придётся играть роль моей жены.

Нина медленно моргает. Потом ещё раз. Долгий, выразительный взгляд – будто я только что предложил ей раздеться и пробежаться по офису с криками «Да здравствует ряженка!».

– Вы… серьёзно?

– Абсолютно.

– То есть… – она делает паузу, подбирая слова, – мне нужно будет изображать вашу супругу? В палатке? Среди чиновников и конкурентов?

– Да.

– А почему бы вам не взять настоящую жену?

– Мы расстались.

– А… – её глаза сужаются, – то есть я замена.

– Нет. Вы – стратегический партнёр.

Она скрещивает руки на груди.

– И сколько продлится этот… спектакль?

– Восемь дней.

– Восемь… – Нина закрывает глаза, будто молится о терпении, – Андрон Борисович, я маркетолог, а не актриса.

– Зато вы адаптируетесь к новым условиям. Разве не об этом ваш отчёт?

Она открывает рот, чтобы возразить, но замирает. Попалась.

– Блин! – Нина вздыхает, – Ладно. Но у меня условия.

– Какие?

– Во-первых, отдельная палатка.

– Это вряд ли.

Она раскрывает глаза, как будто я превратился в Мурашкина.

– Во-вторых, если кто-то спросит, как мы познакомились, я не буду рассказывать про офисный роман.

– Придумаем что-нибудь романтичное. Встретились в Москве в консерватории.

– Ага. Уж лучше на трибуне стадиона во время футбольного матча. Я облила вас кофе, и вы сразу…

– Это мы обсудим в самолёте.

– В-третьих, – она прищуривается, – если вы хоть раз попытаетесь меня поцеловать «для правдоподобия», я сломаю вам нос. У меня спортивный разряд по плаванию.

Я ухмыляюсь.

– Плавание не бокс, но это не важно. Договорились.

– И ещё… – она тянет время, наслаждаясь моментом, – новый цех. Без него – никуда.

– Ух, ты! – смеюсь я, – Ладно. Цех ваш. У меня, правда, есть совет директоров, так, на минуточку, но, думаю, что улажу.

Нина кивает, довольная собой.

–Тогда мы на «ты»?

– Разумеется. Мы же с вами не старообрядцы какие-нибудь.

– Надеюсь, вы готовы к тому, что я ужасная жена.

– Сомневаюсь, что вы хуже Оксаны.

Она фыркает.

– Ну что ж…  Когда рейс?

– Завтра в семь утра.

– Что?! Ты сдурел?

Мне смешно.

ГЛАВА 3. Апельсины

Нина

Иду по коридору. Только что от Осокина.

– Ты что такая красная вся? У шефа была? – спрашивает Лидка Кряжина из Торгового и осматривает меня с ног до головы. У них у всех только одно на уме – кто первый его завалит.

Если скажу, что у меня температура, тут же дотронется. Я и правда, вся раскраснелась. Не каждый день тебе предлагают стать женой шефа, а потом ещё и цех дадут. Тут не только раскраснеешься, заикаться начнёшь.

– Аллергия на апельсины, – говорю первое, что приходит в голову.

– На апельсины? Когда ты успела столько апельсинов-то съесть? У шефа, что ли? – она не то, чтобы противная, она совершенно невоспитанная и, соответственно, наглая. Знает только два приличных слова – «спасибо» и «извините», и то, произносит их только, когда очень старается. Ну, и сплетница, естественно. Мастерица по распространению вредной информации, основанной на искажённых сведениях, как Славка про неё говорит. Технарь, у него всё чётко в голове, кстати.

– Мне одного апельсина достаточно, – почти огрызаюсь я Лидке и иду дальше.

А дальше что? Быстро смотаться с работы домой и хоть как-то собраться на это Сукко. Купальники, спортивные шмотки, кроссовки. Какую одежду туда брать, понятия не имею. У Осокина спрашивать как-то неудобно.

Влетаю в квартиру, достаю тележку багажную, которой сто лет в обед, и открываю шкаф.

Звонок. Осокин.

– Через минут сорок заеду за тобой, поедем в Москву. Адрес свой скинь. Собралась?

– Да, Я готова.

Я не то, чтобы не готова, я в полной растерянности стою и перебираю своё барахло. В тележку положила только нижнее бельё и один единственный закрытый купальник для бассейна, потому что новый. Вьетнамки есть ещё и кроссы, в которых поеду. До Москвы почти двести километров, но всё равно как-то рано выезжать, если в семь самолёт, хотя если в пять надо быть в аэропорту. В башке кавардак и густой туман.

Звонок.

– Спускайся!

Внизу стоит огромный чёрный внедорожник, за рулём водитель, который тут же выскакивает из машины, хватает мою тележку, чтобы поставить в багажник, а мне открывает заднюю дверь. В нос бьёт запах кожи, кофе и чего-то непонятного, но приятного. Парфюм, наверное. Тут же вспоминаю, что забыла свой в ванной комнате. Хотя, может, и к лучшему.

Пока водитель возится с багажником, тихо спрашиваю у Осокина:

– Мне при нём вас по имени отчеству называть?

– Конечно, мы же ещё не на Сукко, – щурится Осокин.

– А, понятно, Андрон Борисович. Лучше я вообще помолчу.

– Не волнуйся о Валере, его никто ни о чём не спросит, а если и спросит, то ответа не получит. Валера, как долго ты у меня работаешь?

– Четыре года, Андрон Борисович, – отвечает водитель, который уже сидит за рулём.

– Тебя спрашивал кто-нибудь когда-нибудь, куда ты меня возил, и кто был у меня в машине?

– Матушка ваша пару раз.

– И что ты ей ответил?

– Не положено, Ольга Игоревна.

– Спасибо, Валера, смотри за дорогой и не отвлекайся.

Андрон откидывается в кресле, достаёт планшет.

– Вот досье. Швейцарцы – Ганс и Мартина Шульц. Он – директор по торговле одной интересующей нас компании, входит в Совет директоров, она – дизайнер упаковки. Любят вино и горные велосипеды.

– То есть молоко они не любят. А почему я, вообще, должна это знать? – тыкаю в экран.

– Потому что «случайно» узнала от «мужа», – он ставит кавычки пальцами. – Ты же умная жена, которая интересуется бизнесом мужа.

–То есть я должна… что, цитировать тебе параметры гомогенизаторов за ужином?

– Нет. Кивай, улыбайся и говори: «Андрон так много рассказывал о ваших инновациях!»

Я закатываю глаза.

– Гениально. А если спросят, где мы познакомились?

– Сдалось тебе это знакомство! На выставке молочного оборудования в Мюнхене.

– Серьёзно?! Но я там отродясь не была. Врать надо правдоподобно. Давай на выставке, только в Москве. Какая разница, где была выставка?

– Ок. Ты загорелась моими глазами, когда я объяснял преимущества пастеризации ультравысоким давлением.

– Боже… – я закрываю лицо руками, – мне прям так и говорить?

– Есть альтернатива – сказать, что ты бывшая бариста, и мы встретились, когда я забыл кошелёк в «Старбаксе».

Валера фыркает за рулём.

– Каком «Старбаксе» ещё? Бариста должен в кофе разбираться, а я чай зелёный пью, даже по утрам!

– Серьёзно?

– Оставляем выставку. Они же не будут спрашивать, в каком году она была? Я на всякий проверю, когда такая выставка была в Москве.

Едем. Кругом лес, иногда поле.

– А швейцарцы эти на каком языке с вами разговаривают?

– На английском, обычно.

– У меня английский не особо развит.

– Почему это?

– Читаю с переводчиком, а разговаривать не с кем. Так что я-то всё скажу, что надо, но только на русском.

– Ничего, не страшно, говори, что помнишь.

Я затихаю и ловлю какие-то английские слова в телефоне. Сама не знаю что.

По дороге ещё хихикаем о какой-то ерунде, но мне не особо весело – английский я не помню, в тележке две футболки и купальник. Надо было хотя бы свитер, что ли, какой взять. Хорошо хоть в выходной сходила в салон и ногти привела в порядок и на руках и на ногах. На ногах красные, а на руках нюдовые. Стрижка тоже ещё норм. Вот как знала, что замуж выйду через два дня за шефа.

Въезжаем в Москву, машин полно.

– Мы куда сейчас? – а как не спросить?

– Думаю, – говорит Андрон и смотрит на часы, – останови- ка где-нибудь поудобнее, – просит он водителя.

Мы останавливаемся в каком-то переулке.

– Ты мне не покажешь на правах мужа свой багаж? Если тебе не хватает кое-каких вещей, надо будет это оперативно решить, пока есть время.

– В смысле не хватает? У меня, что список был?

Андрон осматривает мою тележку, которую я ему открыла прямо в его огромном багажнике.

– Это всё?

– Да.

– Где вечернее платье?

– Какое такое вечернее платье?! Ты сказал «палаточный лагерь»! – я тут же перехожу на «ты» и включаю оборону.

– Нина, там будут ужины у озера. Министр. Швейцарцы. Ты думаешь, они в спортивных костюмах придут? Это же туса первой категории. Там одной посуды пол машины привезут.

– А я откуда знала?! Ты мне сказал «эко-туризм», а не «Венецианский бал»!

Он вздыхает.

– Садимся в машину, быстро! – командует шеф, – Валера, заедем в ЦУМ по пути.

– Нет! – я хватаю его за рукав, – Я не дам тебе покупать мне платья!

– Это не я покупаю. Это компания выделяет бюджет на репрезентативные цели.

– Какие ещё «репрезентативны цели»?!

– Чтобы ты не позорила меня в дешёвых джинсах!

Валера кашляет.

ГЛАВА 4. В ресторане

Нина

ЦУМ точно не входил в мои планы. Какие планы? О чём я? Пялюсь на витрины. Манекены в платьях. Терпеть не могу платья. В девяносто случаях из ста они уродуют фигуру и превращают баб в трансвеститов.

Если только длинные…

Ни разу не была в этом ЦУМе.

– Ты выглядишь, как будто я веду тебя в клетку с голодными обезьянами, – тихо так, почти шепчет Осокин. Издевается, не иначе.

– Скажи что-нибудь ещё. Мне нравится, – пытаюсь я пошутить.

Он как бы игнорирует мою панику и уверенно заходит внутрь. Поднимаемся куда-то, я иду за ним, как приложение.

– Добрый вечер! Ищем что-то особенное? – подходит девушка с улыбкой из рекламы стоматолога.

Осокин кивает в мою сторону.

– Жене нужен гардероб для горного курорта. Вечерние платья, лёгкие удобные костюмы, купальники, обувь, пара сумок и клатч. Закапсулируйте! – и тут он подмигивает, как завсегдатай. Может, оно так и есть, откуда мне знать, – и да, мы очень спешим, – завершает он свою просьбу.

Девушка кивает, затем окидывает меня взглядом:

– У меня только один маленький вопрос – размер обуви, – говорит она.

Как же это унизительно!

– Тридцать девятый, – произносит мой рот, не я.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – говорит девушка моему «мужу», – а вам сюда, – показывает мне рукой на примерочную. Я оглядываюсь на мягкий диван с подушками, где расположился Осокин, он приветливо мне машет.

– Каждый лук буду ждать с интересом, дорогая!

И тут началось! Сразу. Пока я раздевалась, мне уже притащили вешалки с одеждой.

Сине-голубое платье, невесомое, удобное, но без спины.

– Оно голое… – мямлю я.

– Очень элегантно. Повернись! Да! Однозначно!

– Мне в этом рыбу ловить, что ли?

– Нина, ты едешь не в деревню к бабке! – строго так отвечает Осокин. Умора. Если бы кто-нибудь меня сейчас увидел с нашей молочки, да хоть Лидка, перекрестилась бы.

К платью ещё мне суют в руку клатч. Я верчу его, улыбаюсь и вижу ценник. Что? Что там написано? Я к этому не готова. Мне хочется кинуть его в Осокина.

Неправильно всё это. Я работаю, ломаю голову, езжу на переполненном автобусе в дождь, ругаюсь, отстаиваю какие-то свои взгляды, я училась в институте, в конце концов, а тут клатч, маленькая твёрдая сумочка, обтянутая фиолетовой кожей, стоит как две мои месячные зарплаты. Безделушка, по сути.

– Осокин… – хочу я ему сказать, – послушай…

– Нина, мы вас ждём, надо мерить, – зовут меня из примерочной.

Я не сопротивляюсь, я думаю о том, что когда всё это закончится, я опять приду на работу и сяду перед своим компьютером. Нет, одёргиваю я себя, я делаю это, чтобы мне дали цех, мы же договорились. И ещё, у меня есть очень старенькие родители, которые родили меня, когда им было обоим почти по пятьдесят лет, и мне очень хочется им помочь и обеспечить им безбедную старость, как говорят те, кто не всегда это правильно понимает. А старость у них уже наступила, и мне надо спешить. Папе надо делать операцию, а маме лечить ноги.

– Какой красивый костюмчик! Нина, ты настоящая жена! – восклицает Осокин.

Девушка-стилист смотрит, не очень понимая.

Я готова провалиться.

Да, нет. Чего она тут только не видела, и каких только жён, псевдо-жён и так далее. Зачем мне о ней думать?

– Тебе нравится? – спрашиваю я идиотским голосом. Три платья я уже отмеряла, одно длинное и два по колено.

– Остаёшься в этом. И ещё спортивные туфли сюда, светлые. Я доволен, – заключает Осокин.

Всё!

Спускаемся с пакетами в паркинг, где нас ждёт Валера. Уложились за два часа.

– Теперь куда? – спрашиваю. Я же не совсем кукла, у меня и вопросы имеются.

– Ужинать, конечно, сколько можно ничего не есть?

Понятно, мне выдаётся всё порциями. Где будем ночевать, надо спросить ещё раз. Спросим.

Движемся по московским улицам – светофоры, пробки – медленно.

– Запомни, вдруг произносит Осокин серьёзным тоном, – если что-то пойдёт не так, есть одно правило.

– Какое?

– Ври громче и увереннее. Всегда закрывай тылы и находи объяснения любому действию. Никаких сомнений, извинений, обороны, только наступление и только вперёд.

А-а-а! Вон оно как у них…

Я замолкаю, чтобы это переварить и смотрю в окно. Восемь дней лжи! Мы и так каждый день врём в обычной жизни, но тут дальше некуда – я не я, да ещё жена кого? Осокина. Я раньше боялась лишний раз с ним поздороваться. Да когда такое было? Ничего я не боялась, просто не думала о нём, как о мужике, как не думаю о Милоше Биковиче.