Ты продолжаешь жить. На основе реальных событий

Я не знала, что делают в таких случаях. В квартиру попасть нельзя. Я вернулась домой. С мужем приняли решение вызвать бригаду МЧС и вскрыть дверь. Возможно, она крепко уснула. Но такого никогда не случалось. Я всегда знала, что она ответит или перезвонит. Я столько раз звонила ей на телефон, как можно не услышать стуки в дверь. Я чуть не выломала ее. Я чувствовала: случилась беда. Произошло именно то, чего я боялась всю жизнь. Мамы не стало. Она ушла. Она оставила меня одну в этом мире, посчитав, что теперь я смогу справиться без нее. Нет, нет… я не верю. Это жестоко. Нужно вызывать МЧС, они откроют дверь, и я еще успею ей помочь.

Прошло уже три часа. Оказалось, что девушка оператор, которая принимала звонки, не уточнила местоположение, и спасатели приехали по названному адресу, но только в соседний город. Снова время, ожидание. Наконец сотрудники службы вскрыли замок, но я боялась войти. В голове всплывали разные страшные картинки… Медлить было нельзя. Я вошла. В прихожей горел свет. Толпа мужиков в форме зашла следом. Между ванной комнатой и кухней я увидела на полу лежащее тело мамы. Я бросилась к ней, но ее руки были холодными и кончики пальцев покраснели. Этот ужасный момент случился. Дальше все как в тумане. Я смутно помню последующие события. Помню только, как один из спасателей сказал: «Все понятно. Вызывайте соответствующие службы».

Когда мама умирала никого не было рядом. Она умерла одна в своей квартире, со своими мыслями, в полном одиночестве. Сейчас я ощутила, что тот осколок льда, пронзивший мое сердце, превратился в ледяную глыбу. Я вновь мысленно прокручивала ту череду событий, которые не позволили мне быть рядом с ней в последние часы, но размышлениями ничего нельзя изменить. Это только в фильмах все правильно и так неправдоподобно, когда в предсмертные минуты близкие съезжаются, чтобы попрощаться с родственником, и человек спокойно умирает, закрыв глаза. В жизни все иначе. Она больше никогда не согреет меня своим теплом. То последнее, что случилось между нами, навсегда останется последним. То, как я пришла к ней и принесла продукты, которые она просила купить в магазине, то, как сказала, что скоро умрет, и уверяла в этом меня, теперь мама не расскажет мне о своем сне, подробности которого я планировала узнать позже, когда она немного придет в себя. То, как я попыталась успокоить ее, говоря, что это всего лишь сон, и как она уверенно покрутила головой в знак несогласия. Как помахала мне рукой из окна, когда я уходила. То, как в День матери я позвонила ей и поблагодарила за жизнь, и она заплакала в ответ. То, как пообещала ей, что позвоню в понедельник, и как она едва уловимо произнесла: хорошо. И то, как я обнаружила ее тело в коридоре.

Она лежала здесь, но жизни в ней уже не было. Это уже не она. Только бездыханное тело самого дорогого человека на земле. Она не поднимется, чтобы сказать мне, как ждала меня, или, наоборот, отругать. Ее больше нет, хотя тело лежало передо мной, такое холодное и неподвижное. Я не могу ее разбудить. Той неуемной энергии в ней уже нет.

Все ли я знала о горе? Нет. Вокруг меня и раньше умирали люди, мамы моих подруг и знакомых. Я пыталась поддержать, помочь, но как я была в то время далека от этого. Настолько далека, что, говоря слова утешения, которые зачастую не могла подобрать, до конца не чувствовала ту боль, которую испытывает человек, и как она проходит через каждую клетку тела. У людей мир рухнул. Сегодня он рухнул у меня. Остались лишь руины, на которых нужно было как-то жить дальше. Жизнь без мамы. Как это возможно? И все напутствия, которые она давала мне в детстве, стали такими бессмысленными.

Раньше я старалась не впускать в себя эту боль, которую испытывают при утрате. Не впускала, когда умер дедушка. Мне тогда было семнадцать лет. Маме тремя днями ранее исполнилось пятьдесят три года. Я отказывалась верить в то, что деда больше нет. Несмотря на его почтенный возраст, смерть стала шоком для всех. К этому нельзя быть готовым, сколько бы тебе ни исполнилось. Я утешала себя мыслями о том, что он уехал жить куда-то, далеко отсюда. Наверное, многие склонны так думать. И это больше похоже на отрицание и неприятие. Со временем это чувство проходит, на то, чтобы принять обстоятельства, ушли годы. С бабушкой все обстояло наоборот. Я перескочила к принятию, минуя первые стадии горя и сразу же отпустила женщину, которая активно участвовала в моем воспитании. На похоронах я плакала лишь потому, что так делали присутствующие, и я включилась во всеобщую атмосферу. А дома решила: все, проехали. Я не испытывала стыда за это. Я запрещала себе плакать, когда эмоции накатывали волной. И окружающие говорили, что нельзя плакать, иначе ей там плохо будет на том свете. В итоге, настоящее горе оставалось внутри меня, невыплаканное. Этот тяжкий груз я носила в себе, не позволяя пережить утрату.

Я стремилась соответствовать образу стального и сильного человека, а такие, как правило, не плачут. Однако, в самой глубине души я никогда не была таковой. Глубоко внутри меня таилась ранимая, хрупкая и сентиментальная личность. Я не хотела признаваться себе в этом. В сердце у меня вечная, кровоточащая рана, которая не заживает, и мне постоянно больно за всех. Я не понимаю, как люди переживают утрату. Как они способны хоронить своих детей, родителей и мужей, продолжая жить, несмотря на немыслимые муки душевной боли.

Приехала скорая, которая констатировала смерть. Следом – полиция. К этому времени в квартире собрались дочери: старшая Лидия с мужем, средняя Светлана. Приехал старший внук Влад. Последний раз мы так встречались первого января лет пять назад. Это была наша добрая семейная традиция. Правда, сейчас не хватает еще троих внуков. Мы четыре часа провели в ожидании машины из ритуального агентства, потому что она всего одна, которая обслуживала еще и межгород. В изнурительной тишине было мучительно сидеть. Поэтому я часто выскакивала на балкон без верхней одежды, слонялась из комнаты в комнату. Смотрела на незаправленную постель, чашку с недопитым чаем на кухонном столе и сорок семь моих неотвеченных вызовов в ее телефоне. Глядя на все это, думала: «Все это здесь, а человека больше нет. Ушла, как будто и не было. И это есть жизнь? Мы неизвестно откуда появляемся и куда исчезаем. Почему так происходит? Что дальше?»

В тот момент я не плакала. Наверное, пребывала в каком-то глубоком шоке и недоумении. Мне казалось, что я смотрю страшный сон и скоро должна проснуться. Возможно, не хотела показывать себя другую даже близким. Любое проявление слабости не для меня. Но в тот момент я об этом не думала. Зато дорога домой превратилась в затяжной вой. Появилась возможность выплеснуть накопившиеся слезы, прижавшись к крепкому мужскому плечу супруга.

Я не буду рассказывать о последующих днях, проведенных в оформлении необходимых бумаг, установлении причины смерти и покупке вещей гардероба, чтобы предать тело усопшей земле; в мыслях о том, что из этого мира ушла добрая и сильная женщина, оставившая лишь чашку с недопитым чаем на столе и светлую память о себе.

Глава 3. Неделю спустя

Мой распорядок дня мало чем изменился. Я вышла на работу, по-прежнему готовила ужины, гуляла с псом дважды в день. Во время прогулки с лохматым обязательно звонила маме. Вот уже неделю я по привычке доставала телефон и начинала набирать ее номер. Ведь я знала, что мне никто не ответит: мамы не стало, но я до сих пор не понимала, зачем я совершаю автоматические манипуляции с телефоном. Начинали душить слезы. Снег валил хлопьями, можно выдохнуть и причину красных глаз свалить на него. Только перед кем оправдываться? Окружающие сновали туда-сюда, не обращая никакого внимания на нас с собакой. Им вообще все равно, их ничего не волновало, кроме своих проблем и забот. Муж на работе до вечера. Вернется домой часа через три. До этого времени мои опухшие глаза придут в норму. Я до сих пор не понимала, как это возможно, что я не звоню ей каждый день, чтобы обсудить возникшую проблему, поделиться новостью или радостью.

Неделю назад я перестала быть дочерью. Начавшаяся полмесяца назад сезонная апатия превратилась в затяжную депрессию. Я понимала: для того чтобы пережить утрату, нужно время. Говорят, оно лечит. Я знала, что потребуется много сил, чтобы вытащить себя из этого состояния. Но не представляла как. Не знала, что люди делают, когда теряют близких, как продолжают жить. Это одиночество внутри самого себя, собственной жизни. Сейчас я внутри своего горя. И несмотря на то, что это наша общая утрата с сестрами, с моими племянниками, каждый проживает ее отдельно от остальных. Теперь мне не хотелось быть сильной. Быть тем человеком, каким я всегда хотела казаться. Я снова сдалась. Приняла решение отдаться полностью этой боли, которая грызла меня изнутри. Да, я могла бы и дальше скрывать свою хрупкую натуру, прятать слезы, но в какой-то момент стало очевидно: сила не в отсутствии чувств, а в умении жить с ними, открываясь миру, несмотря на боль. Что еще оставалось?

Ведь я по жизни давно перестала действовать, много мечтала, но ничего не делала. По сути, у меня нет ничего. Единственное есть – любимый муж Константин, еще пес, который постоянно меня куда-то тянул на прогулке, просил есть и играть. Я не испытывала к нему особых чувств, хотя давно мечтала о собаке, но боялась ответственности. Старшие родные сестры, с которыми я почти не общалась по причине того, что мы слишком разные по характеру, по духу и взглядам на жизнь. Медицинское образование, которое я не желала получать, прописка в квартире, где я не проживала уже три года. У меня нет стабильной работы. Я много где работала, но так и не нашла своего места в мире. А еще есть личный дневник, где каждый текст кровоточит, как зияющая рана, и который с годами все больнее перечитывать.

Первые два я сожгла без сожаления. Нынешний я веду с пятнадцати лет, когда пришло понимание того, что жизнь такая непредсказуемая и ей плевать на твои планы. А еще в строках хранятся записи о былых друзьях, которые позже растворились во времени, молодой маме, с которой у нас случались конфликты на фоне разных представлений о жизни, о школе, не вызывавшей у меня теплых чувств, а только радость, когда мне не нужно было в нее возвращаться, и наполеоновских планах, в будущем оказавшихся только иллюзией. Тогда казалось: вся жизнь впереди. Но чем взрослее становишься, тем больнее перечитывать сроки записей: детство и ребячество заканчивается, дети взрослеют и вылетают из гнезда, родители стареют и умирают, нас покидают старшие поколения родственников. Больше не увидишь их глаза и не ощутишь тепло рук при объятии. Понимаешь, что больше никогда не поешь бабушкиных блинчиков и маминой выпечки.

Ничего нельзя с этим сделать, потому что жизнь, увы, очень быстро заканчивается. Это нам кажется, что все впереди, потому что мы не знаем, в какой момент она оборвется, и имеем привычку откладывать все на будущее. Может, жизнь закончится через год, а может, через месяц. Возможно, нам остался всего лишь час. Из каких-то записей дневника можно сделать вывод, что я повзрослела слишком рано. Другие мысли перечитывать было отвратительно, потому что я упускала самое главное и выглядела глупой девчонкой. Никогда не умела дорожить своим временем, мне казалось, что его с избытком. Не ценила общение с близкими и друзьями, с теми, кого, возможно, уже не увидишь после пробуждения утром. Хотя поняла, что людей приходится терять на протяжении всей жизни, потом появляются новые персонажи, которые, сыграв в твоей жизни определенную роль, тоже уходят. Что ж, спасибо им за опыт. Взрослея, друзья и знакомые стали отправляться туда, откуда не возвращаются. Мне всего лишь тридцать, а список знакомых, бывших одноклассников и однокурсников, ушедших в вечность, растет с каждым годом.

Все эти строки пропитаны безнадежностью и тоской. Сказать по правде, я не люблю перечитывать дневник. И много раз хотела, чтобы его постигла та же участь, что первые два. Но все же продолжила его вести. Но как оказалось, он пригодился мне при написании данной книги.

Последняя запись в дневнике нацарапана кривым почерком пару дней назад. Исписанный лист с единственной фразой: как теперь жить? Для чего я это делала, обливаясь слезами, не знаю. У меня никогда не было привычки выкладывать в социальные сети свою личную жизнь, делать посты о том, как провела день, выставлять чувства напоказ. Тем более о том, что в семье случилось горе. Я не стремлюсь получать быстрые ответные эмоции от людей. Мне хватает своих. Все переживаю внутри, занося мысли в тетрадь.

Не было ни секунды, чтобы я не думала о ней. Мысли и воспоминания, обрывки последних дней и моего прошлого мелькали в голове, как кадры фотопленки, поставленной на ускоренную перемотку. Я надолго зависала в мыслях, игнорируя происходящие вокруг события. Перестала понимать, где та грань между сном и реальностью. Я думала о жизни, которую не прожила вместе с ней, о наших планах, которым уже не суждено сбыться, и не могла привыкнуть к тому, что нужно как-то перестраиваться и начинать жить заново. У меня до сих пор остались заказанные покупки, которые я не успела ей передать. А еще были планы купить теплый пуховик на зиму и удобные сапожки, потому что ее уже износились. Я мечтала, что однажды мы отправимся в совместную поездку в живописные места, но я так и не смогла заработать достаточную сумму, потому что на мою зарплату можно было только доехать до берега нашей речушки и обратно. Я хотела подарить ей все, в чем она нуждалась, но вместо этого я думаю, какой выбрать памятник для ее могилы.

Глава 4. Все мы родом из детства

Я стала часто приходить на квартиру. Стыдно признаться, что это случалось чаще, чем, когда она была жива. Находились и время, и возможность. Я не ценила, когда она была рядом, думая, что впереди у нас еще много времени на жизнь. Последние полгода я занималась нескончаемыми домашними делами, работой или просто наслаждалась моментами, когда оставалась одна. Мне нравится проводить время с собой. Наверное, только сейчас я проснулась. Очнулась от осознания того, как порой мы увлечены только заботами, планами, забивая на свое здоровье, жизнь вокруг и уделяя меньше внимания близким людям. Я ведь никогда не была такой. Раньше я все свое время посвящала маме, племянникам, бабушке. При этом успевала строить свою жизнь.

Сейчас родные стены поддерживают и помогают пережить горе. Прихожу сюда вспомнить и попытаться почувствовать, что испытывала мама последние годы и дни, пребывая наедине с собой. Я очень хорошо знала ее – привычки, сокровенные моменты биографии. Больше, чем мои сестры. Наверное, потому что со мной она начала стареть, так и не постарев. Ей было всего 66 лет. Причину смерти указали – ИБС, отек мозга и прочие осложнения, появлению которых способствует сахарный диабет. А я продолжала испытывать чувство вины за то, что не отреагировала должным образом на жалобы мамы.

На следующий день после похорон мы с сестрой Светланой пришли вымыть полы, как это принято делать за умершим. Позже я стала приходить одна, чтобы понемногу разобрать ее вещи. Это отдельная тема, очень болезненная. Я постаралась раздать вещи до сорока дней, как делала мама после смерти бабушки. Говорила, что так положено. Якобы душа усопшего скитается, ожидая ухода на тот свет, и важно помочь ей достичь царства небесного, совершая хорошие дела от ее имени. Нам хочется сделать все правильно в соответствии с традициями, добиваясь какой-то до конца неизвестной точности. По большому счету это важно только нам, просто отвлекает от тяжелых переживаний. Уже, собственно, не так важно, все ли сделано правильно или с ошибками. Каждый сам решает, как поступить с тем, что окружало ушедшего человека, и сколько должно пройти времени.

Казалось бы, что такого – раздать вещи умершего. Легко, если речь идет о чужом для тебя человеке. Что касаемо близкого, это тяжело. Знаю многих людей, у которых вещи хранятся в шкафах всю жизнь. Их достают, перебирают в надежде уловить запах близкого человека. Вспоминают, как носил этот гардероб, с какими событиями жизни вещи связаны, и тем самым стремятся быть с человеком немного ближе. Своего рода ритуал. Я же решила, что поступлю, как велела мама: раздам вещи до сорока дней. Выполню ее просьбу, хотя выносить их из дома мне вовсе не хотелось. Я перестирала весь гардероб и пожертвовала церкви, чтобы там передали их нуждающимся прихожанам. Я знала, что так делать разрешается, если вещи не изношены и имеют достойный вид. Нижнее белье и ночные рубашки мы со Светой предали огню. Языки пламени быстро сделали свое дело. Рука не поднялась бы отнести на помойку. Мама шутила: «Выкинете вон в мусорку, мне все равно уже будет».

Это все, что у меня осталось от нее. Я доставала из шкафов каждый предмет гардероба и плакала над ним, прижимая к себе. Словно мысленно прощаясь с тем, что когда-то было ей дорого. И последующее действие нужно было преодолевать с большим трудом – отправить в стиральную машину, упаковать в сумки и передать в руки незнакомому человеку. Я добавила: «Раздайте нуждающимся, возможно, кому-то они пригодятся в трудную минуту». Тут же я заказала панихиду для мамы и поставила свечи за покойных бабу и деду. Забегая вперед, скажу, я все-таки позволила себе оставить маленькую вещь – носочек. Он почему-то был без пары и одиноко лежал, засунутый под матрац кровати, когда я его обнаружила. Он настолько передавал ее запах, что спустя семь лет пахнет до сих пор. Да, наверное, я немного сошла с ума. Он по-прежнему со мной. Лежит в полиэтиленовом мешочке в шкафу, в коробке с фотографиями детства и юности. Тут же обитает дневник, тот самый со времен юности, который я перестала вести пару лет назад, после того как вписала все необходимые воспоминания о маме, своих снах и переживаниях. Это моя персональная коробка с воспоминаниями. Такая теплая и дорогая сердцу.

Я врала мужу, что возобновила занятия танцами. Не знаю, зачем обманывала. Спустя всего лишь полмесяца после смерти мамы мне точно было не до фитнеса. Наверное, чтобы скрыть свою скорбь. Я же сильная, вы помните. Ноги сами несли в квартиру, где прошло детство. Именно здесь наедине с собой я могла стать тем, кем являюсь на самом деле. Ранимым и слабым ребенком. Только обнять и пожалеть больше некому. Материнское тепло уже не согреет меня. Оставалось лишь прикасаться к вещам и предметам, которые принадлежали ей, впитывать запах, пересматривать фотографии и видеокассеты с ее участием. Человека уже нет, но там он остается живым, как и в нашей памяти.

Из дома я брала сумку с запасной обувью. Костя, как мне хотелось думать, ни о чем не подозревая, провожал меня на занятия. Конечно же, он все понимал, где я была и что делала. Мои красные от слез глаза всегда меня выдавали.

На улице сильный морозный ветер и полумрак. Я выхожу из подъезда своего дома и закуриваю. Прохожу по длинной аллее вдоль многоэтажного дома и заворачиваю в знакомый двор. Теперь квартира будет пустовать, потому что я намерена сохранить все на своих местах и сдавать ее кому-либо не собираюсь. Открывая дверь, в очередной раз вспоминаю события того дня, когда квартиру вскрыли сотрудники МЧС. Это и понятно, пошла только вторая неделя после похорон.

Дома темно. Мама уже никогда меня не встретит, не обнимет и не скажет, что рада видеть. Именно в такие минуты понимаешь ценность неповторимых моментов, когда родные и близкие живы. Когда в окнах родительского дома горит свет и фоном слышны звуки телевизора, на плите готовится любимая еда и к твоему приходу соблазнительные ароматы заполняют все помещение.

В воздухе еще витает ее запах. Я словно ощущаю ее присутствие. Сажусь на диван и начинаю плакать. Навзрыд. Понимаю, что меня хорошо слышно. Соседи этажом ниже убавили громко включенный телевизор. Мне плевать. Я пришла к маме. Ее душа до сорока дней где-то летает на земле. Возможно, сидит рядом со мной. Но в такое не верю. Стою у окна и представляю, насколько было ей одиноко и тоскливо в последние месяцы жизни. Как она в полной темноте при свечах читала молитву за своих дочерей.

Мерю шагами квартиру. Хожу из комнаты в комнату, от одного окна к другому. Под ногами скрипит пол. Взгляд падает на фотоальбомы, лежащие на журнальном столе. Примерно четыре года назад мама сожгла большую часть своих фотографий молодости, фотографии с мужем, которого она похоронила сорок два года назад. Но кое-какие черно-белые снимки все же остались. Я решила для себя отобрать несколько фото, чтобы они всегда находились у меня в быстром доступе. Я достаю толстый фотоальбом, мои руки дрожат. Начинаю с самого раннего. Многие фотографии выцвели и стали желтоватого оттенка. Спасибо тем, кто их придумал. Во времена моего детства были только полароиды, позже появились «мыльницы», в которые заряжалась пленка на определенное количество кадров. Была целая трагедия, если на фотографии получался с закрытыми глазами.

К сожалению, с возрастом мы забываем какие-то моменты своей жизни. Мозг стирает из памяти то, о чем мы давно забыли, словно оставляя место для новой информации. Каждый из нас отрывками вспоминает свое детство и старается пронести с собой как можно больше приятных минут с дорогими людьми. Но запоминаются только те, которые произвели на нас самое сильное впечатление. А фотографии помогают восполнить некоторые пробелы воспоминаний. В квартире тихо. Стук часов раздается так отчетливо. Китайские часы – долгожители. Своего рода раритет для нашей семьи. Мне было пять лет, когда они у нас появились. Даже представить не могли, что они так долго будут работать. Им уже почти тридцать лет.

Маленькая девочка, крепко прижавшая к себе куклу. Здесь маме пять лет. Именно тот период, когда она едва не умерла от неизвестной доселе болезни. Но сила духа помогла ей выжить. Она старший ребенок в семье простых работяг. Отец – шахтер, мать – домохозяйка. Оба родителя из многодетных семей.

Иванова Люба. 1956 г.

А вот девочка в платье в горошек – это я. Здесь мне тоже пять лет. Странное совпадение на число пять. Подруга Светланы пришла в гости с фотоаппаратом. Та самая четырехкомнатная квартира, где в дверном проеме между гостиной и прихожей я видела параллельный мир и общалась с придуманными друзьями, где мама увлекалась комнатными цветами и для появления новых однажды во всей квартире не осталось места. Квартира, в которой успела пожить многочисленная родня: бабушка с дедом, мама с детьми, мамин брат с женой и моя тетя. Родился в этой квартире первый внук мамы. Четыре комнаты – четыре поколения.

Квартира досталась моему дедушке Николаю, всю жизнь посвятившему шахтерскому труду. Деда выработал стаж, за что и получил квартиру. Моя бабушка Александра и дед Николай проживали здесь долго. Постепенно из родительского дома стали разлетаться их дети. Они воспитали троих. Мама купила себе частный дом, куда вскоре переехала с дочерями-подростками. Через год познакомилась с моим отцом, вышла замуж, так появилась я.

А тут мне исполнился год. Я, мама, отец и две моих сестры-подростка. Маме здесь тридцать семь. Именно эта фотография была выбрана на общем сестринским совете для гранитной плиты памятника мамы. Это далекий 1988 год. Такая счастливая женщина с глазами полными надежды на светлое будущее и открытой улыбкой. Отец держит меня на руках. Ну и мордашка здесь у меня: как будто только что меня впервые в жизни угостили лимоном. Я явно не хотела фотографироваться с ним, уже тогда зная про него слишком много плохого. Это фото сделано незадолго до того, как мои родители разошлись. К слову, я с отцом до сих пор не общаюсь. Это единственная его оставшаяся фотография в семейном архиве. Оставила ее, чтобы не забыть, как он выглядел в молодости. Я никогда не горела желанием с ним общаться, хотя в какой-то период жизни мои предки могли снова сойтись. Мама хотела, чтобы я росла в полной семье, а для девочек он мог бы стать опорой. Но это про кого-то другого, не про него.

Мама считала, что мне не хватало отца. На самом деле я даже никогда не задумывалась, почему его нет. Мама дарила мне любовь за двоих. Единственное, о чем сейчас жалею: если бы не негативный настрой к своему отцу, то, возможно, они сошлись бы, когда мы уже повзрослели. Мама перестала бы бояться за девочек-подростков, которые часто оставались одни дома с ним. Когда они только сошлись, он стал приводить посторонних мужиков в дом. Именно по этой причине мама больше не вышла замуж, она опасалась за нас, девочек. Говорила, что пока она на работе, ей спокойнее осознавать, что с дочерями ничего не случится.

Однажды я, наверное, как и все дети из неполных семей, спросила, где мой папа. И мама рассказала правду. Я благодарна ей за откровенность. Она мне никогда не врала. Мама не простила ему того, что он поднял на нее руку. Именно в тот момент он пал в моих глазах, прежде всего как мужчина. Так она осталась в доме одна с тремя дочерями. Старшей Лидии стукнуло четырнадцать, Светлана отметила двенадцатилетие. Мы родные сестры от разных отцов. Их родной отец умер, когда ему исполнилось 26 лет. Его забрал лейкоз. Держу в руках их совместную фотографию с мамой. На этом фото они только начали встречаться. Александр закутался в ее шаль, а мама надела его шапку. Дурачились! Фотография нецветная, пожелтевшая. Мама много раз рассказывала их историю знакомства, как ждала его из армии. Как он вернулся, и они чуть не расстались, но видимо от судьбы не уйдешь. Поженились. Родилась Лидия, через два года – Света. А через десять месяцев он умер. Светлана, конечно же, не помнит его живым.