Игры разума. Итальянская афера

Сола Сорио

Игры разума. Итальянская афера

От Автора

Все герои, события и организации, описанные в этой книге, являются плодом воображения автора. Любые совпадения с реальными людьми или событиями случайны.

Обложка книги была разработана с использованием ресурсов с Freepik.com.

Image by xvector on Freepik

Глава 1

"Если бы кто-то сказал мне, чем обернётся этот отпуск, я бы всё равно купила билет. И, чёрт возьми, ни о чём не пожалела бы."

Любовь.

Такое красивое слово. Слишком красивое, чтобы быть правдой.

Столько книг о ней пишут, столько песен поют – будто в ней и правда есть спасение. Но то, что я видела своими глазами, больше походило на проклятие, чем на дар.

Я рада, что никогда не любила. Правда, рада.

Мне хватило того, как ночами моя подруга Лейла рыдала у меня на диване, вжимаясь в подушку, будто могла утопить в ней все свои слёзы и боль. Хватило её дрожащего шёпота: «Он сказал, что любит…» – а потом этого же мужчины, стоящего у нас под дверью, орущего в трубку угрозы и слёзно просящего о встрече.

Хватило того, как мужчины, влюбляясь в меня, теряли головы.

Поначалу это казалось почти забавным. Я ощущала, что могу править их миром одним взглядом, одним полусловом, лёгким движением руки. Это льстило. Давало иллюзию власти. Раздувало эго.

Но потом я поняла: настоящая сила – это не когда ты нужна кому-то до безумия.

Настоящая сила – это когда тебе не нужно ничьё безумие, чтобы чувствовать себя живой.

Многие женщины считают, что быть желанной – значит быть счастливой.

На деле это клетка. Золотая, украшенная комплиментами, подарками и мужскими обещаниями. Но всё равно клетка.

Потому что стоит сказать «нет» – и то, что вчера называлось любовью, оборачивается ненавистью.

Подарки превращаются в камни, слова – в ядовитые стрелы, а желание – в холодную одержимость.

Я видела, как любовь ломает людей.

Как глаза, в которых отражались звёзды, пустеют и становятся похожими на чёрные дыры.

Видела, как самые тёплые и добрые превращались в ледяные айсберги, от которых веет смертельным холодом.

И самое страшное: ты ничего не можешь сделать. Стоишь и смотришь, как человек умирает изнутри. Умирает от любви.

Я часто задавала себе вопрос: «А что такое настоящая любовь на самом деле? И есть ли она вообще? Или это только про одержимость?»

И так и не нашла ответа.

Ещё в школе, когда все девочки мечтали о первом поцелуе, я мечтала совсем о другом. О свободе. О том, чтобы меня не держали цепи чужих эмоций.

Мне нравились мальчики – их улыбки, запах, руки. Но внутри ничего не дрожало. Не сжималось сердце, не перехватывало дыхание. Лишь лёгкий флирт. Лишь игра.

Потому что я знала: первая любовь остаётся с тобой навсегда.

Сколько бы мужчин потом ни появилось, всё равно внутри будет жива та первая дрожь. А у меня её просто не было.

И я никогда не жалела об этом.

Может быть, я сломана?

А может быть, наоборот – целая, цельная настолько, что чужая любовь не может во мне прижиться.

Мужчины… Они нужны, это правда.

Нужны для удовольствия. Секса. Для игры. Для того, чтобы время от времени напоминать самой себе: я – женщина.

Но главное – с ними можно делать карьеру. Можно получать то, что тебе нужно, если уметь правильно строить глазки, говорить нужные слова и давать ровно столько, сколько нужно.

Это не про то, чтобы быть аморальной. Это про то, чтобы уметь смотреть в глаза и дарить иллюзию.

Ведь если ты дашь мужчине почувствовать, что он особенный – даже если он ничем не отличается от других, – он сделает для тебя всё. Абсолютно всё.

Потому что мужчины любят быть нужными. Любят чувствовать себя героями, даже если их геройство – всего лишь красивая сказка, написанная твоими словами.

Это не игра для слабых.

Это шахматы, в которых ты – королева. А они думают, что ведут партию.

Как много таких женщин, как я, которые никогда не любили кого-то, но так любили играть?

Я не знаю. Может, нас не так уж мало.

Я вышла замуж.

Не от любви. Просто… я хотела попробовать, каково это – быть женой. Хотела проверить, сломает ли меня эта роль.

Дэн был хорош. Спокойный, надёжный, красивый, умеющий слушать.

Он ухаживал долго и красиво. Всё через поступки, а не слова. Мне это нравилось. Я ценила. Но не любила.

Наш брак был как тихая река. Без бурь, без скандалов.

Мы много путешествовали. Дэн хотел детей. А я… я боялась даже кота завести. Потому что знала: всё, что ты впускаешь в сердце, однажды умирает.

И однажды я вернулась домой и поняла, что задыхаюсь.

Что мне нужен воздух. Что хочу быть одна.

Дэн только посмотрел на меня.

И тихо сказал: «Я буду ждать тебя. Всегда».

Это было красиво, по-джентльменски, но скучно. Безумно скучно. И ничего не изменило ровным счётом.

Через месяц в моих руках было свидетельство о разводе.

Тогда мне было двадцать четыре. И впервые за долгие годы я почувствовала, что могу дышать полной грудью.

Скажите честно… что делает вас по‑настоящему счастливым?

Большинство ответит: любовь, семья, дом, в котором пахнет пирогами, и детский смех в коридоре.

Я, наверное, странная женщина, но моё счастье – другое.

Деньги.

Свобода.

Секс.

Спорт.

Сон.

Взгляды мужчин, полные желания, и их неуклюжие попытки прикинуться равнодушными.

И в какой‑то мере… моё одиночество.

Это удивительно приятное утро, когда ты просыпаешься, зеваешь и понимаешь: тебе не нужно ни перед кем отчитываться, ни кому варить кофе, тебе не нужно целовать детей в лоб и обещать, что всё будет хорошо, когда ты и сама не веришь в это «хорошо».

Ты просто существуешь – ради себя, своих желаний, своих слабостей и своих побед.

Я всегда была «не как все».

Они мечтали о свадьбах, фамилиях и кольце, а я мечтала о каблуках, в которых можно уйти в ночь, не оставив следа.

Они хотели быть «любимыми», а я хотела быть незабываемой.

И мне это удалось. Судя по тому, как на меня смотрят мужчины – иногда с восхищением, иногда с испугом.

Но любить?

Нет. Я никогда не любила.

И, если быть честной, не уверена, что хочу.

Но если впереди меня ждёт любовь – я встречу её, как встречают врага: с холодной головой и горячей кровью.

Потому что в мире, где чувства – оружие, выживают только те, кто умеют стрелять первыми.

Последние месяцы меня засосала рутина. Работа. Дом. Стакан вина вечером и тишина, звенящая в висках.

Из этой воронки меня вытаскивает только Лейла. Подруга, моя противоположность, моя маленькая катастрофа с бешеными кудрями и голосом, которым можно разбудить мёртвого.

Она говорит много, часто, быстро.

О свиданиях, о бывших, о сексе, который у неё всегда «немного не такой, как у всех».

А я слушаю и киваю. Потому что у меня своих историй нет.

Миссис Монклар, мой психотерапевт, уже устала подбирать слова.

Говорит, у меня депрессия.

Мы пробовали разные практики: дыхание, медитацию, письма внутреннему ребёнку, даже гипноз.

Ничего не помогло.

В конце концов она сказала:

– Уедьте одна. Туда, где солнце и шум моря. Дайте себе шанс что‑то почувствовать.

Чувствовать…

Забавно. Но я согласилась.

Утро. Семь ноль‑ноль.

Будильник вырывает меня из сна, и я, зевая, иду в душ. Вода холодная, а тело горячее. Контраст, который напоминает: я ещё жива.

На кухне молоко закипает на плите, кофе варится медленно, как мысли в моей голове.

До отпуска – неделя. Всего неделя.

Я даже не помню, когда в последний раз ждала чего‑то с таким нетерпением.

Работа меня больше не держит.

Раньше я была тем, на ком всё держалось. Все отчёты, клиенты, дедлайны.

Теперь я сама как неисправный механизм. Всё валится из рук. Коллеги уже смотрят с тревогой.

Начальник, к моему удивлению, подписал отпуск за секунду. Наверное, тоже видит, что я разваливаюсь.

Три года без отпуска – теперь целый месяц свободы.

Италия.

Горячее солнце, горячее вино и мужчины, которые умеют смотреть так, что у тебя перехватывает дыхание.

Это Лейла выбрала за меня путёвку.

– Ты должна поехать туда, где соблазн на каждом шагу! Даже официант в баре будет смотреть на тебя так, что у тебя внизу живота закружится, – заявила она, разливая вино по бокалам.

Я усмехнулась. Ни один мужчина не заставлял меня дрогнуть.

Но может быть… Италия сможет.

Мой телефон орёт из ванной, а я опять забыла его там.

Смотрю на экран: Лейла.

– Мел! Ты что, оглохла? Я уже третий раз звоню! В мэрию проще дозвониться, чем тебе! – шипит она в трубку.

– И я рада тебя слышать, – ухмыляюсь я, наливая себе кофе.

– Я тебя на костре сожгу! – смеётся она. – Давай кофе? У меня свежие сплетни. Про Дэна.

– Дэн мне неинтересен, мы развелись. Пусть делает, что хочет…

– Боже, ну так нельзя! Бывшие созданы, чтобы перемывать им кости, Мел!

Может, она права. Но мне плевать на его жизнь.

И я благодарна себе, что поняла это через год брака, а не через десять лет, ипотеку и двоих детей.

Мне двадцать пять. У меня ещё вся жизнь впереди. Или, по крайней мере, её иллюзия.

– Ты что, язык проглотила? – вдруг резко спрашивает Лейла.

– Прости, я просто задумалась, – тихо выдыхаю я.

– Эй, ты из‑за Дэна? – её голос мягчеет.

– Нет. Я… не уверена, что мне вообще нужны отношения. Не сейчас. Не в принципе, – отвечаю, засыпая овсянку в миску.

– Нашла из‑за чего ныть! Потерпи недельку – и в Италии твоя красивая попка найдёт приключения! – хохочет она.

– Спасибо, но мне только приключений на зад не хватало. Я последствия прошлых разгребаю, – говорю я, жуя кашу.

– Клин клином вышибают, милая! Ты красотка! Не хочу слышать оправданий! – усмехается Лейла и отключается.

Лейла.

Её слова как шампанское: звонкие, лёгкие, пьянящие.

Я смотрю на своё отражение.

Зелёные глаза. Густые тёмные волосы. Маленький рост, хрупкое тело.

Люди говорят, у меня «что‑то есть». Одни называют это энергетикой, другие – дьявольской харизмой.

Мужчины смотрят с вожделением. Женщины – с ненавистью.

Подруг почти нет. Только Лейла. Остальным я не верю и не доверяю.

А мама в детстве называла меня аристократкой.

Кожа белая, как фарфор. Настоящее проклятие: любое прикосновение оставляет след, любой солнечный луч – ожог. Ни автозагар, ни солярий не держатся.

В голове мой личный список требований к мужчинам.

Слишком длинный, чтобы кто‑то смог соответствовать.

Я знаю, что не готова соглашаться на меньшее.

И всё же я еду в Италию.

С чемоданом, забитым красным бельём, помадами и платьями с глубокими вырезами.

Не за любовью.

А за тем, чтобы снова вспомнить, как это – быть живой.

Смотрю на часы на кухне – чёрт, опаздываю!

На ходу проливаю половину кофе, резко ставлю кружку обратно, чуть не сношу сумку с подоконника. Пульс бешеный.

Может, меня и вправду сглазили? Мама бы точно так сказала.

С родителями я не разговариваю уже больше месяца. Полтора месяца тишины и обид, повисших между нами.

Они души не чаяли в Дэне, ждали внуков, строили планы за меня и за нас двоих. А я… всё разрушила.

Из сплетен Лейлы я знаю, что Дэн всё ещё ездит к моим родителям. Каждую чёртову субботу играет в гольф с отцом, ужинает с ними за одним столом, улыбается маме так, как когда‑то улыбался мне.

Меня это не злит. Больше… всё равно.

А мысли снова тянут меня назад – в тот день, когда всё только начиналось.

Я, уверенная и дерзкая, с дипломом престижного колледжа Вашингтона в руках.

Факультет международных отношений, красный диплом, три языка: итальянский, арабский и русский.

Русский я знала с детства – мама всегда говорила, что это «мой второй дом», что это даст мне больше возможностей, чем любому американцу.

Я верила ей. Верила, что стану дипломатом, буду летать по миру, выступать с речами на конференциях.

Но жизнь крутанула меня совсем в другую сторону.

Вместо посольств и делегаций я оказалась переводчиком в американской компании, занимающейся нефтегазом. Саудовская Аравия, Эмираты – у нас были огромные контракты.

Хорошая зарплата. Уже через пару лет я смогла позволить себе собственную уютную квартиру в тихом районе Вашингтона, где по утрам слышен лай собак и запах свежеиспечённых круассанов из пекарни на углу.

Вроде бы всё шло как надо.

Но я жила так, будто каждый день – последний.

Вечеринки, бары, танцы до утра.

Я была «своей» во всех заведениях города. Бармены знали мои заказы наизусть, а я знала их истории, жён, любовниц и мечты.

Мои отношения с вином стали почти официальными: я закончила курсы сомелье. Ирония? Может быть.

Телефон был забит сообщениями от поклонников, готовых приехать среди ночи, если мне станет скучно.

Я ходила на свидания, но ни одно не цепляло. Флирт – да. Любовь – нет.

Сейчас мне двадцать пять. И у меня одна цель: дожить эту неделю и сбежать в Италию.

Только неделя, Мел, ты справишься.

Собираю чемодан.

Два дня. Три бутылки вина. Пару ссор с Лейлой.

– Тебе не нужна одежда, – уверенно заявила она. – Тебе нужны чулки, бельё и купальники.

– Я еду отдыхать, а не лечу работать на панели, Лей, – отмахнулась я.

– Мужчин соблазняют не только глазами! – Лейла упрямо кидала в чемодан кружевные комплекты.

В итоге я везу двадцать комплектов белья, всего пару платьев, любимые платья‑пиджаки, брючный костюм, одну спортивку и кучу обуви на каблуках. И одна пара кроссовок – словно жалкий компромисс с реальностью.

Мы сошлись на ярких шляпах, бижутерии и косметике.

Мой багаж и правда похож на чемодан женщины, которая едет не просто «в отпуск».

Чего я хочу от этой поездки?

В голове пусто.

В браке я пыталась флиртовать, но кольцо на пальце будто отталкивало всех мужчин.

Они смотрели, но не подходили. А я приходила в бар не за мужчинами, а за музыкой и вином.

Дэн был против алкоголя дома. Почему? Так и не объяснил. Может, боялся увидеть меня настоящую.

Самолёт.

Босс на прощание сказал:

– Развлекайся. Отдохни. Ты всё, что могла, уже сломала, поэтому дай себе теперь собраться и запастись силами.

Я улыбнулась, но в груди всё равно было тяжело.

В полёте я пыталась читать книгу, но мысли плавали.

Вспоминала, как мы с Лейлой ржали, спорили, как она запихивала в чемодан свои «секретные оружия соблазна».

Вспоминала пустую квартиру, в которой я впервые почувствовала вкус одиночества не как проклятие, а как свободу.

Приземлились.

Я не заметила, как уснула. Стюардесса мягко коснулась плеча:

– Мисс, мы уже сели.

Я вскочила, сжала свой шоппер и вышла в тёплый итальянский воздух.

На карусели чемодан крутился одиноко. Я сгребла его, вышла из аэропорта.

Улыбка сама появилась на лице: запах кофе, моря и асфальта под горячим солнцем.

А потом – тьма.

Очнулась.

Боль в висках. Темнота, густая и липкая.

Руки и ноги связаны, на мне только бельё.

Холод кусает кожу. Пытаюсь дышать, но лёгкие сжаты страхом.

Где я? Что произошло?

Вспышки памяти: аэропорт, такси, водитель с акцентом, телефонный звонок Лейлы… и пустота.

Дверь. Скрип.

Входит женщина в парандже.

Ни слова. Ставит поднос с едой. Развязывает меня и уходит.

Я кидаюсь к воде. Пью так жадно, что губы трескаются.

Освещаю помещение фонариком, который она принесла: облезлые стены, старый матрас, ржавый унитаз.

Противно, но я рада, что здесь есть туалет.

Я не знала, что унижение может быть страшнее смерти.

Накидываю на себя вонючий плед. Он пахнет плесенью и чужими жизнями.

Я ем то, что мне принесли. Рис, курица, чечевичный суп. Еда кажется божественной после голода.

Сколько я здесь?

Тела как будто нет. Только дрожь. Голова тяжёлая, мысли путаются.

Память возвращает картинки рывками:

И чья‑то рука, резко прижимающая платок к моему лицу. Запах. Тошнота. Тьма.

Я снова отключаюсь.

Перед глазами вспыхивают обрывки: улицы Рима, клуб, бармен.

И чужой голос, хриплый, мужской:

– Она в наших руках. Скажи боссу, что товар доставлен.

Холод.

Жажда.

Страх.

Но глубоко под кожей просыпается другое.

Злость.

Я не знаю, куда меня увезли.

Но знаю одно: я не останусь здесь навсегда.

Я сижу, прижавшись лбом к ледяной стене, и снова пытаюсь заставить себя думать.

Кажется, я больше не дрожу. Страх отступил – или, может, просто сменился холодной яростью.

Я не знаю, зачем я им.

Деньги? Выкуп? Или что-то куда более тёмное?

В голове всё ещё всплывают обрывки разговора, который я слышала в бреду:

– Она в наших руках. Скажи боссу, что товар доставлен.

Товар.

Меня так и назвали.

Я должна злиться, рвать зубами эти верёвки, но тело не слушается.

В комнате опять темно. Только фонарик, который оставила та молчаливая женщина, да и тот скоро разрядится.

Я прикрываю глаза и впервые за долгое время молюсь, хотя не верю ни в кого и ни во что.

Прошу только об одном: не умереть, пока я не узнаю, кто за этим стоит. И зачем.

Дверь скрипит.

Свет бьёт по глазам, я морщусь.

Слышу тяжёлые шаги. Мужские.

Чужая рука резко поднимает меня за подбородок, заставляет посмотреть вверх.

Тёмный силуэт в дверях, высокий, широкие плечи, ровная спина.

Он смотрит на меня долго, слишком долго, и я впервые за всё это время чувствую, как сердце падает куда‑то вниз.

– Ну здравствуй, bella, – его голос хриплый, низкий, опасный, как лезвие.

И в этот момент я понимаю: настоящий кошмар только начинается.

Глава 2

Я вышла из аэропорта и остановилась, будто пойманная ветром. Солёный морской воздух коснулся губ и кожи, напомнив, как приятно снова чувствовать вкус жизни. Я вдохнула глубже, чуть больше, чем обычно, почти судорожно – словно до этого жила в полусне, а теперь проснулась.

Аэропорты раньше казались мне проклятием: запах дешёвых духов, чужие лица с усталостью в глазах, бесконечные объявления под потолком и кофе, который всегда на грани между горечью и безвкусицей. Но сейчас всё это казалось мне не тягостным, а почти интимным – как тайный ритуал, который отделяет старую тебя от новой. Прошлое осталось за спиной, а впереди был город, пахнущий солью, вином, опасностью и моими надеждами.

Я поправила волосы, которые тут же подхватил неаполитанский ветер – тёплый, дерзкий, пахнущий морем и немного сигаретами с ближайшего кафе. На секунду показалось, что я снова вернулась к прежней себе и снова бесстрашная. На секунду – потому что страх приехал со мной в чемодане, спрятавшись между платьями и кружевным бельём.

Рука поднялась почти сама собой, и я поймала такси. Оно было старым, выцветшим, но внутри пахло мятой и лимоном. Таксист вышел помочь с багажом: загорелый, лет шестидесяти, с уставшими глазами и цепким взглядом человека, который видел в этом городе всё.

– Buongiorno, signorina! Dove vuole andare? – его голос звучал, как старая неаполитанская песня: чуть хриплый, но тёплый.

– В Grand Hotel Vesuvio, пожалуйста, – ответила я, не отрывая взгляда от горизонта, где плыли сизые облака над Везувием.

– Ah, capisco. Viaggio lungo? – спросил он, будто проверяя, хочу ли я говорить или предпочитаю тишину.

– Путь длинный, – выдохнула я. Настолько длинный, что дорога казалась вечностью.

– Perfetto, сейчас забудете обо всём. Вы говорите по-итальянски, как будто родились тут.

– Нет, я выросла в Америке. Я – переводчик. Но, наверное, душа у меня всё-таки итальянская.

– Allora, Неаполь вам понравится, – усмехнулся он. – Этот город любит тех, кто умеет чувствовать, а не только смотреть.

Я не сразу поняла, насколько эти слова точны и пророчески. Здесь нельзя просто «посмотреть». Город прожигает тебя изнутри, оставляя ожоги. Я откинулась на спинку сиденья, позволив себе редкую слабость – просто смотреть в окно.

Мы ехали медленно, минуя узкие улицы, где бельё висело над головами, как молитвенные флаги. Старушки сидели на балконах, курили и обсуждали кого-то, бросая взгляды вниз с ироничной снисходительностью. Где-то лаяли собаки, пахло пиццей, кофе, солью и раскалённым асфальтом. Неаполь не притворялся дружелюбным – он был дерзким, гордым и опасным, как мужчина, которого ты боишься, но не можешь не хотеть.

На каждом светофоре таксист смотрел в зеркало заднего вида, оценивая меня. Его взгляд был не похотливым, а настороженным.

– Вы одна, signorina? – спросил он почти случайно, но в голосе дрогнуло что-то внимательное.

– Да, – ответила я, и сама услышала, как мой голос прозвучал чуть тверже, чем я хотела.

– Тогда совет: в Неаполе лучше быть осторожной. Здесь многое решается не так, как в привычной вам жизни.

– Я это знаю, спасибо, – сказала я. И он, кажется, понял, что я не из тех, кто верит в открытки с красивыми видами города.

На перекрёстке я заметила двух мужчин на чёрном Vespa, остановившихся рядом. Один из них посмотрел на меня поверх очков – взгляд цепкий, оценивающий. В животе холодком прошёлся страх. Или предчувствие.

Мы остановились у Grand Hotel Vesuvio – старого, величественного здания с колоннами и видом на море.

Таксист вышел первым, открыл мне дверь.

– Prego. Пусть этот город подарит вам то, чего вы ждёте, signorina, – сказал он и, чуть улыбнувшись, протянул руку за деньгами.

Я дала ему больше, чем нужно. Может, за эти слова. А может, за его взгляд, в котором было предупреждение.

– Grazie mille, – поблагодарила я и шагнула к отелю, чувствуя, как каблуки стучат по плитке, а внутри растёт странное, почти сладкое предчувствие беды или красивой игры?

Я не знала, что первый шаг в этом городе будет стоить мне дороже, чем я могу представить.

И всё же я шла вперёд – с чемоданом и сердцем, которое давно разучилось дрожать.

Город, который не прощает слабых и вознаграждает лишь тех, кто умеет играть.Добро пожаловать в Неаполь, Мелания.

Холл отеля встретил меня прохладой, запахом срезанных лилий и лёгкой музыкой, которая звучала где‑то между мраморными колоннами, отражалась от стен и тонула в коврах цвета шампанского. Белый мрамор сиял под мягким светом люстр, похожих на перевёрнутые букеты из стекла и золота. В каждом углу стояли высокие вазы с белыми лилиями, и их терпкий, почти надменный аромат казался уместным в этом старом здании, которое помнило тысячи чужих историй.

Портье, молодой парень с вежливой, но холодной улыбкой, регистрировал меня быстро, почти не поднимая глаз от монитора. Мне даже стало любопытно: это усталость или привычка не вглядываться в лица постояльцев, чтобы не запоминать их истории? Сколько женщин, таких как я, проходили через этот холл с глазами, полными чего‑то слишком личного, с чемоданами, наполненными не только платьями, но и страхами, надеждами и прошлым, которое нельзя оставить дома?

– Benvenuta, signorina. Ваш номер – шестьдесят шесть, тринадцатый этаж, – сказал он, протягивая ключ‑карту.

Я кивнула, чуть сильнее сжав ручку чемодана, и направилась к лифту.

Тринадцатый этаж. Коридор, длинный и слегка изогнутый, словно шрам. Стены украшены картинами неизвестных художников: женщины с закрытыми глазами, старые улочки, залитые дождём, и один портрет мужчины с жестоким видом и чёрными глазами. Мне не хотелось останавливаться у этого портрета, но взгляд всё равно зацепился. Лифт уехал вниз, а я шагнула к двери.

Номер шестьдесят шесть. Цифры смотрели на меня холодно, как напоминание, что в жизни нет случайных чисел.

Я открыла дверь и на секунду замерла. Он не соответствовал числу шестьдесят шесть. Светлые стены, широкая кровать с высоким изголовьем, балкон с коваными перилами и видом на город, который уже начинал зажигать свои фонари, словно новые звёзды. Огни Неаполя дрожали, отражаясь в стекле, как воспоминания, которые ещё не стали прошлым.

Я сбросила платье на пол, будто старую кожу, и пошла в душ. Горячая вода лилась на плечи, смывая усталость дороги и чужие взгляды в аэропорту. Смывала страх, который я сама боялась назвать вслух. На несколько минут я стала снова собой, без имени и без прошлого. Только тело, кожа, дыхание и пульс в висках.

Когда голова коснулась подушки, я провалилась в короткий, тяжёлый сон без сновидений. Проснулась внезапно – от ощущения, что кто‑то стоит рядом. Но в комнате никого не было. Только я и дыхание города за окном.