Индуктор Вольштейна

Позади снова вспыхнул фиолетовый свет, появился знакомый электрический треск. Фигура военрука всё ещё виднелась у люка – тот медленно покачивался на коротких негнущихся ногах, как глиняный истукан. Из темноты вдруг выскочила дворняга, взвизгнула и исчезла в кустах.

Алексей с учительницей вышли на пустынную, как никогда, площадь перед метро. Капнули первые редкие капли дождя, но уже через минуту с неба хлынули потоки воды. Странная пара свернула на улицу Хлобыстова, где асфальт вмиг покрылся рябью луж.

К бордюру бесшумно подъехала чёрная «Волга». Из машины выскочил невысокий, подвижный человек в коричневом костюме. Он шагнул навстречу, загородив дорогу. В руке мелькнуло красное удостоверение – слишком быстро, чтобы разобрать слова.

– Прошу проехать со мной, – сказал он тоном, не допускавшим возражений.

Алексей, как во сне, подошёл к машине и сел на заднее сиденье. Промокшую до нитки Маргариту Львовну усадили с другой стороны. Человек в костюме занял место спереди, рядом с молчаливым водителем в потрёпанной кожанке.

Машина тронулась. Рация у приборной панели издала хрип:

– Третий, доложите обстановку. Приём.

– Докладывает Третий, – ответил человек в костюме. – Проникновение пресечено. Нарушители задержаны. Следую на базу. Отбой.

Он выключил рацию, махнул водителю сбавить скорость и обернулся к Алексею.

– Имя, фамилия?

– Алексей Светковский.

– Подружку как зовут? – кивнул он на учительницу.

– Маргарита Львовна. Только она не подружка, она моя учительница.

– Как попали в зону отработки?

– Куда?

Алексей с искренним недоумением уставился на собеседника.

– Откуда коды транспортировки узнали?

– Вот, – устало пробормотал Алексей и протянул мятую пачку «Космоса».

– Понятно…

Мужчина в костюме без лишних слов вытащил из-под пиджака пистолет с длинным, узким дулом. Металл холодно блеснул в тусклом свете. Дуло поочерёдно глянуло на растерянных пассажиров, раздались щелчки, послышался лёгкий свист.

Игла впилась Алексею в шею, рука потянулась, чтобы вытащить ее, но мышцы не слушались. Тело разом одеревенело, во рту разлился вкус гнилого миндаля. Глаза заволокло пеленой.

Маргарита Львовна уже обмякла, завалилась на бок, головой стукнувшись о стекло. Алексей рухнул на тело учительницы и погрузился в темноту.

***

В окно врывался свежий, упоительный ветерок. Занавески из легкой ткани колыхались и отбрасывали на пол причудливые тени. Со сна или от медикаментов возникало странное ощущение, точно сознание бродило на свободе, отдельно от лежащего на койке тела, среди пляшущих теней. За окном шумел лес, доносилось пение птиц.

На выкрашенной бежевой краской стене хрипел репродуктор. Популярная певица вкрадчивым голосом настойчиво повторяла: Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной…». Алексею эти слова показались значительными. Но в школе их учили другому: человек – кузнец собственной судьбы и обязан сказку сделать былью. Где правда?

В палате появилась старенькая нянечка. Трясущимися руками она размешивала чайной ложкой мутный раствор в баночке из-под меда.

– Очнулся, милок? Кошмары небось снились? Демидрольчику хочешь хлебнуть? – Она протянула банку.

– Зачем это?

– Снять напряжение. После укола на утро бывает вроде как похмелье.

– Какого укола? – испугался Алексей.

– Это ты у доктора спросишь, что тебе в неотложке вчера вкололи. Ты хоть знаешь, где находишься?

– В дурдоме? – предположил Алексей.

– Вот еще, удумал, – улыбнулась нянечка, – ты в невропатологическом санатории «Бодрость».

– Хрен редьки не слаще. А как я сюда попал?

– «Скорая» тебя привезла, милок. Диспетчер направил по наличию мест. С твоим-то диагнозом у нас тебе самое место.

– С каким еще диагнозом?

– Невротический припадок…

– Да откуда они это взяли? Дебилы! У меня железные нервы от рождения.

– Не кричи, милок. Врачи разберутся… Если оклемался, то сходи покушать. А потом тебя профессор примет.

– Что за профессор?

– Йолкин его фамилия, между прочим, светило психиатрии. К нему за год вперед записываются. А тебя, милок, без очереди примет, раз уж сюда попал. Кстати, мамку твою мы известили, обещала приехать. Хорошо, что у тебя в кармане документы были.

Алексей принял душ, надел чистую пижаму, поплелся в столовую на обед. Подавали разваренные до слякоти бледные макароны с продолговатыми вонючими котлетами.

Вскоре приехала мать. Алексея поразил ее вид, будто она постарела разом лет на пять, седая до последнего волоска. Неужели от нервов?

Йолкин оказался добродушным интеллигентным дядечкой. Немного полный, стриженный бобриком, он носил красивые очки в тонкой заграничной позолоченной оправе. Лицо доктора располагало к доверительному общению.

– Меня зовут Олег Исаевич, – сказал он. – Ну-с, рассказывайте, молодой человек, как дошли до жизни такой.

– Не знаю, с чего и начать…

– Начните с конца, – улыбнулся профессор.

– У меня, наверное, галлюцинации, доктор…

– Ну, этим вы никого здесь не удивите, молодой человек.

– Понимаете, встретил я свою учительницу на пустыре. Впрочем, это к делу не относится…

– Вы не торопитесь, рассказывайте подробнее.

– Да весь день вчера какой-то странный был.

– Вчера?

– Да, а что?

– Вас вчера утром сюда доставили.

– Разве? Ну, тогда позавчера… Я говорю: день был странный.

– Не слушайте его, – перебила Алексея мать, – впечатлительный он у меня с детства. Нам цыганка нагадала, что его машина собьет. Уж как мы этого боялись! И что вы думаете? Действительно сбила! И его, и меня… менты на майские праздники напились в стельку и гнали как ненормальные. Это за городом случилось, тоже в санатории, только в другом… Но Алешенька, ему тогда пять лет всего было, шишкой на лбу отделался. Словно ангел-хранитель вмешался.

– Мам, ну не перебивай, дай мне рассказать, – взмолился Алексей.

– Алкоголем никто в семье не злоупотреблял? – спросил Йолкин.

– Нет, слава богу, никто, – ответила мать, – А вот дом у нас, знаете какой? Настоящий крысятник. Алкаш на алкаше. На лестнице моча под подошвами хлюпает – это они после пивной облегчаются. Три года назад стояк прорвало в подъезде. Вонища – хоть противогаз одевай. В диспетчерской так обматерят, физически чувствуешь, как по телу помои стекают. Думаешь, ну почему нас, интеллигенцию, сразу не прикончат, а все мучают, измываются…

– Мам, ну прекрати! – закричал Алексей, – При чем тут наш дом?

– Нервный он с детства у меня! – заявила мать.

– Да ничего я не нервный! – возразил Алексей. – Может, в детстве был, а сейчас мне семнадцать, а ты все про нервы талдычишь.

– Семнадцать?!

Мать побледнела и посмотрела на сына таким взглядом, точно хоронила его, по ее щекам потекли слезы. Алексей поразился этой реакции, а профессор сохранял невозмутимый вид, налил стакан воды и подал расстроенной женщине.

– Отец его рано умер, мальчик сильно переживал, – забормотала вдруг мать невпопад. – Пятидесяти человеку не было, ни одного зуба больного, – работая стоматологом, она часто упоминала зубы. – От радиации погиб: облучился на объекте. Он метро строил, рыл шахты разные, сами знаете. Коробочка с орденами – все, что от человека осталось.

– Мама, прекрати! – злился Алексей.

– Ты мне рот не затыкай, Алеша. Пусть все знают, как сына одной воспитывать в этом бардаке. Все у них «временные трудности» были. Нас же выселить хотели. Говорят: трех комнат вам на двоих много. Хорошо, что я инструкцию нашла – разнополых мать и сына нельзя в одной комнате селить. А если бы я дочь родила? А теперь страна развалилась, приватизация…

– Мам, что ты несешь?

Алексей не знал куда деваться после подобных откровений. Мать его было не узнать, ведь раньше она на людях держала язык за зубами, а тут такое.

– Зарплата у врачей с гулькин нос. Цены все в долларах. Где мне эти доллары взять, в телевизоре разве?

– Мама! Какие доллары?!

– Успокойтесь, молодой человек, – вмешался наконец Йолкин. – Давайте продолжим. Итак, вы встретили учительницу, что произошло дальше?

– Понимаете, учительница, Маргарита Львовна, с катушек сорвалась… А тут еще этот придурок электрик к ней приставал. Я решил позвонить в одно место…

– В какое место?

– В НПО «Бозон».

– Зачем?

– Долго объяснять, вы не поймете… Хотел одну гипотезу научную проверить. Потом вспышки фиолетовые появились…

– Фантастикой увлекаетесь? Журнал «Техника молодежи», полагаю, выписываете?

– Причем тут журнал?

– Ну хорошо, продолжайте.

– Короче, там, на пустыре, вспышки появились какие-то. Потом эти люди приехали и нас в машину запихнули.

– Какие люди?

– Не знаю, странные такие, из органов, наверное. Думаю, они нас отравили…

– Ах вот как? Любопытно, чем же вас, позвольте спросить, отравили? Анализы, кстати, в норме…

– Не знаю я, ничего уже не понимаю…

– Тогда, молодой человек, послушайте меня. Думаю, у вас диссоциативное расстройство.

– Что это?

– Вы немножко э-э… дезориентированы, – сказал Йолкин. – Плохо помните недавние события. Это пройдет. Механизмы памяти вообще очень зыбкие, знаете ли. Мы их вам подкорректируем, на то существуют методики…

– Я прекрасно все помню, – возразил Алексей. – Вчера, тьфу, позавчера, готовился к школьным выпускным экзаменам.

– Леша! – Лицо матери снова перекосило от слов сына.

– Вероятно, вы испытали сильный стресс, – сказал Йолкин, – который повлиял на вашу память. Вы, очевидно, путаете некоторые обстоятельства вашей биографии.

– Какие еще обстоятельства? – взвился Алексей.

– Вот, у меня в карте записано: студент пятого курса, двадцать три года…

– Пятого курса?!

– Сынок, ты весной диплом получил, – вмешалась мать, – тебя уже на работу распределили.

– Диплом?! На работу?

У Алексея кровь отлила от головы, в глазах потемнело. Он стал сползать со стула на пол. Произнесенное доктором выражение почему-то возникло на потолке в виде корявой надписи красной краской: «диссоциативное расстройство».

***

Прибежали санитары, беспокойного пациента уложили на каталку, сделали укол, увезли в палату. Добросовестный профессор потратил еще минут сорок, чтобы ободрить мать. Потом проводил ее до проходной санатория. Вернувшись в кабинет, доктор пролистал записную книжку, нашел нужный телефон и подвинул к себе телефонный аппарат.

– Але, Вилен Владимирович? Это Йолкин звонит. Ваш племянник ничего не помнит. Думаю, недельки три с ним поработать. Не волнуйтесь, воспоминания мы ему подкорректируем…

Повесив трубку, профессор раскрыл газету, лежавшую у него на столе. Его заинтересовала краткая заметка следующего содержания.

Можно ли перенастраивать мозг с помощью излучения?

Недавние открытия в области нейробиологии показали, что структура нейронных связей взрослого человека довольно подвижная система. Этот феномен называется нейропластичностью. Проще говоря, нейронные связи перестраиваются под влиянием жизненного опыта, определяя наши привычки, поведение и даже образ мышления.

Учёные выделили набор активных зон мозга, наиболее подверженных нейропластичности и назвали его «сеткой вещания» – своеобразной системой кодов, задающей работу сознания. Представьте себе старую добрую настроечную дискету: её содержимое определяет, как именно запустятся программы на компьютере. Так и наш мозг работает по определённым «настройкам», с той лишь разницей что «сетка вещания» постоянно обновляется.

По словам профессора Вилена Мельхиорова, недавно появилась возможность изменять «сетку вещания» искусственно – с помощью особого излучения. Этот процесс получил название нейроиндукция. Первые испытания уже прошли на добровольцах в НПО «Бозон». Пока остается множество нерешенных вопросов, но очевидно одно: передовые методы отечественной науки создают надежный базис для рывка в сфере управления сознанием человека.

Под статьей стояло имя журналистки Милены Вихрь.

– Надо будет заняться этой дамочкой вплотную, – пробормотал Йолкин и убрал газету в ящик стола.

Часть II

Ливень не унимался. Дождевая вода, подхватывая клочья тополиного пуха, струилась по тротуарам и исчезала в водостоках. Над крышами нависла плотная, свинцовая мгла – непривычная для лета. В просвете между домами сверкнула молния – небо озарилось странным оранжево-фиолетовым светом.

У подъезда появилось чудовище: высокая, почти двухметровая старуха в зимнем пальто с каракулевым воротником и ярко-жёлтых резиновых сапогах. Она остановилась посреди проулка, достала из-за пазухи резиновую трубочку и с остервенением принялась дуть в мундштук. При каждом выдохе под пальто раздувалась резиновая подушка, и вся эта громоздкая, несуразная туша напоминала готовящийся к полёту воздушный шар.

Журналистка Милена Вихрь затаилась в припаркованной под акацией «девятке» цвета металлик, терпеливо наблюдая за подъездом. Духота и табачный дым провоцировали приступ клаустрофобии. Почему-то от вида старухи Милену мутило. Она сидела в кабине уже два часа, и пепельница была доверху набита окурками.

В доме, за которым вела наблюдение Милена, жил Герман Фёдорович Абеляр – в прошлом инженер НПО «Бозон», а ныне, стыдно сказать, оптовый торговец колготками на рынке в Лужниках. Его супруга, Маргарита, работала секретаршей у самого профессора Мельхиорова в Институте радиофизики. Оба супруга – просто кладезь информации. Милена собиралась нанести неожиданный визит, войти в доверие и выудить кое-какие сведения.

В редакции считали Милену пробивной и въедливой. Газета уже опубликовала короткую заметку о нейроиндукции под её именем. Тема наводила ужас на обывателей, но детали оставались в тумане. Ходили фантастические слухи: ещё в конце восьмидесятых в НПО «Бозон» ставили странные эксперименты. Поговаривали даже о проекте массового облучения через телебашню. «Аппаратная перестройка уровней мышления» – звучало безумно, но под стать эпохе.

В перестройку происходило всякое: товарищ Чумак заряжал воду через экран телевизора, бодрая дама с Кавказа лечила политбюро наложением рук… Среди этого буйства фантазии нейроиндукция не казалась чем-то сверхъестественным. Однако после развала Союза финансирование свернули. Ныне эстафету подхватил некий коммерческий банк с криминальной репутацией. Исследованиями руководил профессор Вилен Мельхиоров, добраться до которого напрямую было трудно.

Проделки мерзкой старухи настолько заворожили Милену, что она едва не прозевала появление инженера – тот, сгибаясь под тяжёлым чёрным зонтом, скользнул в подъезд. Журналистка распахнула дверцу, выбралась из машины, жадно вдохнула прохладный, пропитанный озоном воздух и бросилась следом.

***

Квартира инженера напоминала скорее убежище холостяка, чем уютное гнездышко счастливой семьи. Милена устроилась на подавленном диване и разглядывала обстановку. Обои пожелтели, паркет в проходах стерся до дыр, а на потолке расползлись рыжие разводы. Кофе, который предложил ей инженер, оказался горьким – Милена поморщилась и поставила чашку на журнальный столик.

Элегантное дизайнерской платье журналистки имело один милый недостаток – при каждом неосторожном движении расстегивались пуговки, так что разрез внизу становился чуточку вызывающим. С напускным смущением она осторожно подтянула подол, взглянула на хозяина интригующе. Все без толку.

Герман Федорович возился у стола, откупоривая бутылку шведской смородиновой водки. Нездоровый вид инженера вызывал жалость: лицо осунувшееся, кожа землистого оттенка, под глазами темные круги, густые волосы всклокочены. Руки заметно дрожали. Глаза избегали прямого контакта.

– Просветите меня, дурёху, – промурлыкала Милена, – что за зверь – эта ваша нейроиндукция? Я пытаюсь взять интервью у Мельхиорова, но он, знаете ли, неприступен…

– Мельхиоров? Пустышка, – фыркнул инженер, раздражённо махнув рукой. – Администратор – да, первоклассный. Финансирование выбивает превосходно. А в технологиях – полный профан. Вам бы с Йолкиным поговорить. Или с Вольштейном. Хотя… Вольштейн эмигрировал.

– Йолкин? Кто это?

– Психиатр. Много лет работает с облучёнными пациентами. Сейчас вроде заведует санаторием под Москвой.

– Облучёнными?

Милена постаралась придать лицу изумленный вид и захлопала накладными ресницами. – Это вы о чём?

– В восьмидесятых нейроиндукцию обкатывали на пациентах из районных поликлиник, – нехотя пояснил инженер. – В основном – с психическими нарушениями, задержками развития. Подбирали дозу облучения…

– Ради чего?

– Формально – для оздоровления. На деле – пытались перенастроить «сетку вещания».

– Что-то телевизионное? – с притворным удивлением спросила Милена.

– Нет, – отрезал Герман Фёдорович, нахмурившись. – «Сетка вещания» – это схема нейронных связей. Она определяет воспоминания, а через них – поведенческие шаблоны, автоматические реакции… Впрочем, вам это, наверное, неинтересно. Профессиональная кухня.

Милена промолчала. Интерес был – и немалый. Но инженер явно варился в собственных мыслях. Пришлось сменить пластинку.

– Что-то ваша супруга припозднилась, – заметила она с лёгкой улыбкой.

Инженер вздрогнул, будто его шарахнуло током.

– Чёрт знает, где её носит! – прокричал инженер.

Он потянулся к рюмке, но пальцы дрогнули, и стекло с тонким звоном разлетелось по полу.

– Вы поссорились? – осторожно спросила Милена.

– Да не в этом дело!

Инженер с глухим стоном опустился на стул. Сгорбился, вцепился руками в копну непослушных волос.

– Она месяц как чужая. Избегает меня. Бледная, рассеянная… Иногда в глазах светится какой-то детский восторг. По вечерам ей звонят… неизвестно кто. Сегодня вообще не ночевала. Я места себе не нахожу. Пусть бы соврала хоть что-то – все легче, чем гадать…

Милена, ощутив себя в родной стихии, легко поднялась с дивана и принялась хозяйничать. Быстро подмела пол, собрала осколки. Забежала на кухню, выключила подгоравшие в кастрюльке сосиски. Затем ополоснула стаканы и налила инженеру щедрую порцию водки.

– Пейте, Герман Федорович. Вам надо успокоиться.

Она присела рядом, взглянула на собеседника ласково, призывая к откровенности. Инженер, казалось, только и ждал случая излить душу.

Маргарита всегда была, мягко говоря, взбалмошной. Нелюдимая, замкнутая, парящая в мире грёз. Отношения в семье давно трещали по швам – ещё с тех пор, как Герман Федорович бросил бесперспективную работу в НПО «Бозон» и подался с приятелем торговать на рынок. Разница в возрасте тоже давала о себе знать: ему за пятьдесят, ей едва исполнилось тридцать. Да и по натуре она оставалась подростком.

Но в последний месяц происходило нечто совсем уж необъяснимое. Скорее всего завелся любовник. Но кто? Мельхиоров? Вряд ли. Маргарита отзывалась о своём шефе с насмешкой… На прошлой неделе Герман Федорович обыскал сумочку жены. И нашёл улику – карточку, снятую на «Полароид».

Маргарита была в каком-то незнакомом доме. Раскинулась в низком кресле в неестественно для себя развязной позе. Халатик расстёгнут. На журнальном столике рядом – ваза с розами. На плече жены – чья-то чужая рука…

Если всмотреться – за креслом, в темноте, смутно проступает мужской силуэт. Лица разглядеть невозможно…

Герман Федорович, погружённый в печальные мысли, машинально тянул водку, не замечая, как гостья снова и снова подливает в стакан.

В этот момент в тишине квартиры раздался щелчок дверного замка. Инженер вздрогнул, вскочил, едва не опрокинув стул, бросился в прихожую. Милена последовала за ним. На пороге, словно призрак, стояла Маргарита. Мокрая до нитки, бледная, дрожащая, со спутанными волосами и без следа косметики на лице.

Герман Федорович кинулся к жене, схватил за плечи, попытался заглянуть ей в глаза, но Маргарита буквально валилась с ног от усталости.

– Принеси мне что-нибудь переодеться… – едва слышно попросила она, опускаясь на табурет.

– Где ты была? – вырывался вопрос у мужа.

В ответ раздались лишь тихие, сдавленные рыдания. В панике инженер метнулся в ванную, схватил полотенце, повертел его руках, не зная, как им распорядиться, а потом принялся сдёргивать с жены мокрое платье. Не справился, рванул ткань по шву, плюхнулся на колени и стал стягивать непослушные босоножки…

Милена едва успела отступить в сторону, когда обезумевший супруг ринулся в гостиную. Он вернулся со стаканом водки, поднёс его к бледно-синим губам жены. Маргарита сделала глоток, но вдруг резко оттолкнула мужа и истошно закричала: