Третий лишний

Екатерина Цыбульская

Третий лишний

Посвящается моей маме Юлии Цыбульской,

подруге Ирине Новиковой и её родственникам

«В этом мире нет великих людей, есть только великие вызовы, с которыми сталкиваются обычные люди».

Уильям Фредерик Холси-младший.

Привет

Знакомство с ним было непонятным, туманным, как в мерзкое осеннее утро, когда совсем скоро наступит зима, но ты только догадываешься об этом. Это было 20 мая 2023 года. Обычный майский день, в котором наша маленькая семья – я, моя мама и сын планировали заниматься своими делами.

За два года до этого мы купили небольшой дом в деревне и переехали сюда из города. Наша избушка, как ласково её называю я, стоит на овраге, в котором каждую весну цветут яблони и вишни. Зеленые деревянные стены, аккуратные, белые оконные рамы и много, очень много земли. Своей, в которую потом не раз захочется упасть лицом и долго рыдать, а иногда и вовсе – задохнуться так, чтобы не чувствовать.

В то утро моя мама, привыкшая отчаянно скрывать свой дискомфорт и неудобство, как и многие из этого поколения, снова пыталась проделать этот трюк. Но эмпату и сверхчувствительному человеку не обязательно сообщать прямо и открыто. «Вторая кожа» не пропускает сигналы, схватывает всё, что существует в пространстве. Так и вышло. Оказалось, что у мамы болел бок. С её слов: «Где-то внизу. Живот». Помню её лицо и свои ощущения, толкающие делать что-то срочно. Прямо сейчас.

Стала обзванивать всех, кого знаю, чтобы отыскать номер специалиста, который мог бы сделать УЗИ в ту субботу. Нашла. Сложно описать своё состояние в тот день, но внутри было разорвано в клочья с ночи, будто чувствуя, что придется собирать себя по кускам. Забегая вперёд скажу, что это было правдивым ощущением, и мясорубка закрутила меня потом куда сильнее, когда пришёл третий лишний.

Спустя два часа мама вернулась домой. Испуганные глаза, недоумение. Не помню, плакали ли мы. Казалось, что мы превратились в какую-то единую кашеообразную массу. Две опухоли в яичнике. Но расстраиваться не стоит, врач дала направление на анализы. Ведь, возможно, это просто миома? Или какая-то ошибка? Да, это недоразумение, ничего страшного. Так мы познакомились с ним. Хотя он уже давно съедал изнутри нашу семью, готовясь громко заявить о себе.

Я здесь 

Пролетело две недели. Я была раздроблена, разорвана, словно меня раскроил плохой хирург и забыл зашить обратно. Огородно-полевой сезон в любимом доме набирал обороты, старались не думать. В конце концов, многие женщины живут с разными проблемами, и все они, по большей части, решаемы. Так успокаивали мы друг друга.

В то утро мама отправилась в больницу за результатами. Вернулась, когда я философски размышляла о жизни и своей нужности в ней. Знала бы я тогда, как всё повернется, и каким атлантом мне придётся стать. Как из всех смыслов останется только парочка. Сама жизнь.

Бесконечный поток мыслей прервал грохот двери. Маленькая женщина, которая всегда была одной из главных фигур в моей жизни, потому что подняла меня одна, пока папа боролся с алкоголизмом, села рядом. Показала листок с цифрами и невнятными словами, но я не смогла сосредоточиться. Пришлось долго и тщательно вчитываться.

– То есть, это он?

– Я не знаю. Будут брать биопсию, цитологию или что-то другое.

Тогда я впервые почувствовала это чувство маленькости. Кажется, что никогда не справишься уже ни с чем, что тебя совсем нет, ты остался где-то там, когда тебя ставили на стул, чтобы рассказать стихотворение. Ты хрупкий, а мир большой. Как слезать вниз – непонятно. И куда подевались все взрослые? Ужасное ощущение, где всё, что ты видишь и слышишь, кажется страшным сном.

Третий лишний подобрался лапами, стал хозяйничать и вносить коррективы. Пока, в конечном счёте, не изменил всю нашу жизнь.

Бог, посмотри, я плачу

Август 2023. Надо мной облачное небо уходящего лета и руки Богородицы. Они вздернуты к тому, кто должен знать, почему происходит так, а не иначе. Неподалеку – храм.

В тот день я отвела сына в детский сад и пришла сюда. День «икс» – сложнейшая операция с удалением опухолей и близлежащих органов. Неизвестно, останется ли она жива, как далеко пробрался третий лишний и есть ли у нас шанс. Есть ли право на жизнь, которое по каким-то причинам пытаются забрать? Что будет завтра? Было страшно так, что пришлось сдаться. Я смотрела на Богородицу, на слепящие купола, ждала открытия храма, чтобы помолиться за единственного человека, который был моим началом, продолжением и самой сутью. Верила ли я? Во всё и ни во что.

Сталь растеклась, «вторая кожа» оголилась, упала на колени и разрыдалась. Сильная девочка, которая так отчаянно старалась уверить всех вокруг: «Да ничего страшного, мы справимся, мы вместе!». На самом деле я чувствовала такое тотальное одиночество, такую ужасающую несправедливость. Эта боль не похожа ни на что. Мне было всё равно, смотрят ли другие. Не было сил, чтобы носить эту маску, потому что не знать, будет ли жить мама – всё равно, что умереть самой. Именно это тогда и произошло. Какая-то часть меня навсегда и безвозвратно умерла. Та наивная и верящая в жизненный баланс, в добро и зло, в то, что происходит только то, что должно. В бесконечность и ясность.

Не помню точно, сколько я плакала на виду у людей. Пыталась несколько раз встать, пока не примостилась на рядом стоящую лавочку. В голове звучал голос мамы, которая несколько часов назад звонила мне перед операционной: «Всё будет хорошо, Катейка, я тебя люблю». Как хорошо? Когда? Что такое это «хорошо»? Что будет дальше? Те вопросы породили в моей всегда верующей душе сомнения. Теперь и до сих пор я называю свои отношения с Богом сложными. Знаю, необходимо спросить себя: «Зачем это дано? Какой урок из этого можно вынести? Для чего это нам?». Вместо ответов я слышу тишину, никто и никогда не скажет мне, для чего приходит третий лишний. Никто из тех, кто однажды был на моей стороне.

Родственники моей ушедшей подруги Иры, которую забрал этот лишний, также не могут сказать, зачем… Маленькая, хрупкая женщина несколько лет царапалась с терминальной стадией, стремилась исполнить те мечты, для исполнения которых перед болезнью всё время не хватало ресурсов. Эта рана после его лап не заживает, сколько бы ни прошло времени. Её нельзя забыть, стереть, зашить, вылечить, как разбитую в детстве коленку. С этой дырой внутри я стояла внутри храма, заплаканная, ослабшая, смотрела на иконы и… Не испытывала ничего, кроме страха.

Весь день я провела одна, и лишь к вечеру забрала сына домой. Мне казалось, что схожу с ума, бесконечно повторяя фразу: «Бог, посмотри, я плачу. Мне так больно». Первый раз я услышала мамин голос после обеда того дня. Заверяла, что всё хорошо и чувствует себя прекрасно. Это отличительная черта моей мамы – когда всё ужасно, говорить: «Лучше всех!». Спустя ещё час оказалось, что она не помнит о предыдущем звонке. Так продолжалось весь день, она разговаривала со мной, как в первый раз после операции, а я снова заливалась слезами. Уже потом, на следующий день мне объяснил врач, что так действовал наркоз. Впадая в небытие, мама забывала, что было полчаса назад. Это страшно даже потому, что не узнаёшь своего родного человека. Это не он разговаривает с тобой, а его подсознание, сохранившее после шока память. Третий лишний впервые проиграл именно здесь. Мы не знали, как его зовут, сколько осталось, как и когда она уйдет, но начали путь борьбы и, как бы странно не прозвучало, дружбы с ним.

Имя моё

На следующий день состоялся разговор с лечащим врачом, одним из немногих, как оказалось потом, заинтересованным в жизни мамы. Третья стадия. Имя названо, странное, незнакомое, пугающее, вывернувшее мои внутренности наизнанку. Канцероматоз яичников с метастазами в брюшную полость и близлежащие лимфоузлы. Удалены женские органы, предстоит долгое восстановление после операции, а затем дополнительные обследования и химиотерапия. После разговора снова плакала на полу ванной. Зрелище со стороны, думаю, было не из самых приятных и мало напоминающих красивый художественный фильм. Но внутри меня всё было куда хуже. Проговорить голосом некому, сыну слёзы показывать нельзя. Тогда казалось, что я не справлюсь, попросту не смогу. Я слабая и маленькая…

Мама вернулась домой спустя две недели. Именно тогда я поняла, что часть меня осталась там, на грязном асфальте, у храма. Матушка, как я полюбила её называть за это время, была похожа на старенькую, высохшую бабушку. В 51 год. Она плохо ходила, вмешательство было полостное, от того шрам стал «меткой» через весь живот. От груди и до самого низа живота. Совместно было принято решение о медицинской обработке шва в домашних условиях. Я имела кое-какие познания в этой области, но не представляла, что меня ждёт.

Первая обработка шва в день приезда. Мама сняла повязки и вся моя смелость испарилась. В своей жизни я находила труп человека, травмировалась в природных условиях, проваливалась ногой в ледяной пруд зимой… Но это было не сравнимо ни с чем. К горлу неизбежно подкатывала тошнота, руки онемели, на лице застыла глупая, даже придурковатая улыбка из маски. Четырёхлетний сын стоял рядом и ждал моей реакции, чтобы перетащить её себе, а затем и воспроизвести. Сохранив на лице гримасу стойкости и непоколебимости, я начала распаковывать хлоргексидин, наматывать ватку. Мой мальчик немного расслабился и затем лишь повторял: «Мама, ты доктор!». Все будто бы даже немного смеялись, но на самом деле, боялись, что изнутри прорвётся этот болевой рык. Выглядело всё ужасно. Шов был неровным, огибал пупок, спускался вниз, как змея, извиваясь на измученном теле. На животе моей мамы. Женщины, через связь и пуповину с которой я росла у неё в утробе. Там, где теперь стало пусто.

Мой организм словно предчувствовал ту потерю маминой женской идентичности, а потому за некоторое время перед этой операцией я стремительно и неожиданно оказалась в стационаре, где меня экстренно почистили. Впервые в жизни. Обрабатывая шов, я ощущала эту потерю вместе с ней, хотя меня коснулось лишь небольшое оперативное вмешательство, возникшее, как пояснил врач вследствие сильнейшего стресса и нервного напряжения. Физически пустота там, где когда-то носили меня, ощущалась дырой не только внутри грудной клетки, но и внизу, там, где я тоже когда-то носила ребёнка. Я как будто перенимала часть её физической и внутренней боли, пытаясь спасти.