Девочка, охранявшая смерть

Aksinya ren

Девочка, охранявшая смерть

Эта история – не вымысел. Это запись одного, необычайно важного телефонного разговора с моей мамой, который изменил всё. Разговора, ставшего отправной точкой для глубокого погружения в реальные события из её далёкого прошлого. Это рассказ о боли, молчании и, наконец, обретённом голосе, который пробился сквозь десятилетия.

Пролог. Звонок

Я набрала номер мамы, и сердце колотилось где-то в горле – радостно и тревожно одновременно. Столько лет я мечтала об этом, и вот оно – свершилось. Мне не терпелось поделиться этой новостью именно с ней.

А день выдался таким чудесным, будто сама природа радовалась вместе со мной: лёгкий ветерок едва касался кожи, солнце ласково грело, собака бежала впереди, звонко постукивая когтями по асфальту. Я часто звонила маме – чтобы поболтать, услышать голос, просто быть ближе. И сейчас, прогуливаясь, решила: пусть она узнает первой.

Ту-ту… Ту-ту… Гудки в трубке были долгими, немного тревожными – будто и связь чувствовала, что за ними кроется что-то важное. Я сжала телефон крепче, дыхание стало чуть короче. Щелчок.

– Алло? – голос мамы был тёплым, немного сонным, но сразу узнаваемым.

– Приветик! Мам, я тебя набрала не просто так.

– Ты жива – уже хорошо. Дальше можно всё что угодно, – усмехнулась она, и в её голосе звучала та привычная лёгкость, которая всегда снимала напряжение лучше любых слов.

Я закатила глаза, хотя она этого не видела. Ну вот опять. И всё же улыбнулась.

– Мам… я написала книгу. Представляешь?

На том конце повисла тишина – такая, в которой нет пустоты. В ней было удивление, восторг и что-то ещё… словно вдох, которого не ожидали. Как будто вручили букет, о котором не просили – но очень хотели.

– Серьёзно? Правда?.. Моя девочка!

– Да. Настоящую. Пока электронную. На Литресе. Под своим именем.

Наверное, в моём голосе была такая неприкрытая гордость, что даже я сама себя этим немного удивила.

Мама рассмеялась – тихо, почти трепетно, будто боялась спугнуть что-то хрупкое.

– Я так за тебя рада. Правда. Это ведь… твоя мечта?

– Мечта, – выдохнула я, чувствуя, как с плеч спадает груз ожиданий. – Но, мам… не спеши её читать, хорошо?

– Почему?

В её голосе исчезла лёгкость. Осталась серьёзность. Почти возмущение.

– Там много… тьмы. Жестокости. И страха. Это история… про детей. Про выживание. Про тех, кого никто не спас. Я писала не сказку.

Мама долго молчала. И когда заговорила, в её голосе было нечто глубже слов – не объяснение, а признание.

– Знаешь… если бы я писала, доченька, я бы, наверное, тоже не писала сказки. Потому что в жизни их было немного. А вот страха – порой больше, чем в самых страшных книгах. Иногда – в сто раз больше.

Я сильнее сжала поводок. Собака потянула вперёд, но я остановилась. Что-то в мамином голосе изменилось – стало тягучим, сдавленным, как если бы воспоминание взяло её за горло.

– Мам?

– Я тебе не рассказывала… почти не рассказывала. Но есть у меня одна история. Она до сих пор приходит в снах. Хотя прошло уже много лет.

Я замерла. Боялась дышать. Не от ужаса – от ответственности. Потому что я вдруг поняла: сейчас мама откроется. По-настоящему. Впервые.

– Эта история… – она тяжело выдохнула. – …оставила в моей душе такие рубцы, что они до сих пор стягивают сердце при каждом движении. Иногда болят. Особенно весной. Особенно в лесу.

– Мам… – сказала я. – Я хочу услышать. Правда. Если ты готова – я готова быть рядом.

– Я не знаю, готова ли я. Но, может быть… это нужно. Тебе. Мне. Миру.

Она замолчала. Я услышала, как она сделала глоток чая. Как поставила чашку на блюдце. В такие моменты бытовые звуки вдруг становятся громче слов. Я молчала. Просто ждала. Без вопросов.

– Это было весной. Мне было девять. Мы тогда завтракали всей семьёй. Было светло. Тепло. Папа был рядом. А вечером… его уже не стало.

Тонкий ледяной мурашка побежал вдоль позвоночника.

История началась.И я знала – назад дороги нет.

Глава 1. Утро

Весна в том году выдалась ранней и удивительно светлой. Лёгкое солнце заливало кухню сквозь вытертые занавески, а в воздухе висел запах поджаренного хлеба, варёного кофе и чего-то ещё – домашнего, тихого.

Мама, как всегда, стояла у плиты. У неё были тонкие, крепкие пальцы, движения чёткие, быстрые – как будто любое проявление лишних эмоций мешало делу. Она не обнимала, не прикасалась без причины, и никогда не говорила «люблю». Но в том, как ровно лежал хлеб на тарелке, как горячий чай оказывался перед каждым – была её молчаливая забота. Сильная, сухая женщина. Сдержанная. Как будто не разрешала себе быть мягкой – ни к себе, ни к другим.