Гиарат

Данил Павлов

Гиарат

Часть I – Грау-Халлот

Среди цепей замёрзших грозных гор,

Где бездну скрыла снега пелена,

Ворвался жуткий вихрь внутрь её нор

И вырвал Нечто из объятий сна!

Оно от всех таилось в древней тьме -

Вселенский мор, кой там давно забылся.

Разверзлись стены в стылой той тюрьме,

И мерзкий узник к свету устремился…

Ксернат; Руководство второе:

Пробуждение зла – С. 1-2

Глава 1

Это был очередной скучный поход к торговой бухте; Илл всего-то хотел пополнить запасы, и он даже помыслить не мог, что в этот день его судьба переменится навсегда и будет неразрывно связана с противостоянием мира живых с миром противоестественного, а это значит – мечта Илла наконец-то сбудется.

Его путь пролегал недалеко от западного подножия массива зубчатых гор Ардегантов, с чьих вершин спускался сухой ветер и уносился дальше на запад, вглубь печально-известной пустынной долины. Когда-то эти горы и равнина считались единым краем и величали его – Гра̀у-Халло̀т. Название это настолько старинное, что упоминание его сохранилось всего на нескольких чудом доживших до сегодняшних дней картах – устаревших во всех отношениях, а прочитать его смогла бы только горстка историков и языковедов. Более того, будь у них возможность добраться до этих карт, перевод всего-навсего подтвердил бы удручающую явь. За последние века природа материка перевернулась с ног на голову, и никто не понимал, за что Боги так жестоко обошлись с этим краем, поскольку Грау-Халлот с эваморту, языка давно вымершего и населявшего материк народа Эваримов, означает – Обитель Плодородия.

Теперь же Грау-Халлот заслуженно нарекли Пепельной Пустошью, и причина тому далеко не враждебность местной погоды, а вид мертвенной земли, покрытой удивительным, нигде и никем больше невиданным песком пепельного цвета. Новое название прижилось быстро, потому что вид удручающей серой равнины лучше любых наставлений стариков предупреждал пришедших – здесь на своих двоих долго не ходят. Но не стоит недооценивать такую вещь как стремление к выживанию, ведь этот край света, раскинувшийся в южно-восточной части материка Антал на фоне массива раскалённых солнцем гор, всё ещё оставался обитаем. Многие из жителей материка наивно думали, что в пустыне влачили жалкое и очень короткое существование сотни (на самом их осталось не больше шести десятков) беженцев или изгнанных туда преступников, которые вскоре «сгорали» и на смену им приходили другие. Что-ж, когда-то это действительно было правдой, но за последние пять столетий в бытие пепельной пустоши многое изменилось.

Главенствующими обитателями пустыни по праву можно было назвать тариканцев – людскую общину, чьи предки основали небольшую деревушку Тарик прямо у середины подножия Ардегантов, до куда изредка, где-то раз в тридцатилетие, добредали только самые рьяные искатели приключений, художники или путешественники. К разочарованию странников, в бедной деревушке можно было поживиться лишь видом прискорбного существования, жалобами местного люда на тяжёлую жизнь и поведанными историями – единственным богатством тариканцев. Некоторые из рассказов путники охотно уносили из Тарика на большую землю, и нередко вместе с нестерпимым чувством голода и волдырями на обожжённой коже. Среди самых разных небылиц путешественников больше всего увлекало сказание о сгинувших в горах нелюдях, давным-давно населявших эти «когда-то пышущие жизнью плодородные земли». История эта гласила, что с началом Второй Материковой войны – когда кровь проливали даже за кусок бесполезной каменистой равнины – нелюди решили покинуть этот утопленный в крови край и перебрались в горы, наслав в проклятье захватчикам вечную засуху. Согласно сказанию в тот день солнце направило самое жгучее око на горы и равнину, и столетиями не отводило взгляда. В первые сутки истлели деревья и трава, на вторые пересохли все источники воды, а на третьи – земля потрескалась, покрылась тонким слоем пепельного песка и окончательно умерла. Так со слов тариканцев появилась «никому… кроме нас, ненужная Пепельная Пустошь».

Но не все уходившие из Тарика, а только выбиравшиеся из пустыни путешественники – таких везунчиков было всего четверо – смогли перекроить это сказание на свой лад и разнести по родным краям. На севере материка оно прижилось как страшная детская сказка, а на юге обратилось в легенду о живущих в южных горах могущественных существах. В одних местах обитателей гор знавали, как Чёрных Всадников, забиравших у непослушных детей родителей, а в других, как Горных Бестий, насылавших на материк болезни и неурожай. На северо-западных островах вовсе верили, что когда-то Пепельную Пустошь заполоняли пустынные Гули, которые после десятков нестерпимо жарких лет перебрались в горы, где и вымерли среди острых клыков природы. Веками дети сказок тех боялись, а старики стократ на дню легенды проклинали, но одного не подозревали свой век сейчас живущие – в этих вымыслах иной раз всходило зерно правды.

Связана эта правда была с тем, кто сейчас находился в трёх днях ходьбы от Тарика по северному направлению, чьи следы, оставленные от изъеденных песком и камнем сандалий, горячий ветерок без устали заметал пеплом. Не был он ни Гулем и ни Бестией, – он был и есть обычный человек с необычным именем Иллион. Выглядел он на первый взгляд жалковато – исхудавший грязный бродяга, но не стоит судить книгу по обложке – в силе и целеустремлённости духа ему на всей Пепельной Пустоше не было равных. Двадцатитрехлетний мужчина, чьё лицо покрывала щетина, был одет в серые заплатанные штаны, державшиеся на туго завязанной вместо пояса верёвке и грязную, когда-то белую рубаху. Его длинные по костлявые плечи чёрные выгоревшие волосы были спрятаны под второй рубахой, которую путник обернул вокруг головы, чтобы защититься от изнуряющих лучей солнца. Через плечо у него была закинута другая верёвка, концы которой он связал у края кожаной-сумки, заполненной только нужными для похода вещами и, как считал Илл, «грузом горькой ноши».

Путь Иллиона пролегал дальше на север до границы Пепельной пустоши, за которой тянулась река Тафила. Она текла с запада и резким поворотом уходила дальше на север, в те места, на земли которых путник никогда не ступал. Иллион совершал походы до реки каждые полгода, потому что именно у границы находилась промежуточная торговая бухта, где корабли могли встать на ремонт или разгрузить часть привезённого для соседних деревень и городов продовольствия. Но главное, что радовало Иллиона на половине путешествия – это купание в прохладной речной воде и её необычайный свежий вкус. Каждый раз думая о воде Тафилы, ему нестерпимо хотелось пить, но он берёг каждую каплю, да и та вода в бутылках, что у него была, странно попахивала и вчера вызвала в животе судорогу. Иллион терпел жажду, как только мог, поэтому всякий раз, когда ему хотелось пить, он окунал руку в сумку и на ощупь пересчитывал её содержимое. Сверху две стеклянные бутылки с тёплой водой, рядом экземпляр Ксерната, а на дне – прохладное сокровище.

– Половина головы, ступня в ботинке и две кисти рук, одна без мизинца. В этот раз получилось почти семь килограммов человека, – уже в седьмой раз за сегодня повторил Иллион.

Он достал из сумки кусок бронзы в форме кисти человеческой руки, который он сам же и отколол от одной из десятков, оставшихся в Гиарате статуй охотников-героев, и приложил сплав к покрытому каплями пота лбу. Ощущение прохлады пробежало по коже Иллиона и подстегнуло его ускорить шаг, ему не терпелось как можно быстрее добраться до бухты и нырнуть в свежую и холодную воду Тафилы. Но как бы приятны ни были мысли о купании, в противовес им вновь вставали неприятные Иллиону размышления о расточительности. В эту вылазку он намеревался продать все четыре куска бронзы и выручить за них огромные, по мнению Иллиона, деньги – целых триста ида̀лов. Во все прошлые походы он позволял себе продавать бронзы не больше чем на сотню, но в этот необычно жаркий и трудный год, когда стал забываться даже вкус свежей холодный воды, без ощутимых трат ему было никак не обойтись, и на то были веские причины.

Иллион планировал закупить не только привычные несколько мешков плодородной почвы с земель Авлавейма, десять свёртков семян овощей, несколько ящиков свечей, два рулона дешёвой ткани для заплаток и ещё одну кибитку, но и пятьдесят голов катаругов, чтобы отдать их на разведение единственному пастуху в деревне Тарик, у которого от стада после прошлогоднего нападения пустынных дикарей осталось только двенадцать голов. На эти траты ему с головой бы хватило двести пятьдесят идалов, что уже было довольно много, а остальные деньги он крайне нехотя хотел применить для другого, куда важного дела.

В такое вряд ли смог бы поверить кто-то из родившихся и обосновавшихся за пределами Ничейной Земли, но даже пародия на жизнь в мертвенной-пустоши была переполнена рутинной работы, особенно у тех, кто служил в стенах когда-то величественной твердыни Гиарата. Невзгод в этот год выдалось особенно много, всему виной обрушение скального погреба, где в прохладе хранилась львиная доля запаса питьевой и хозяйственной воды. Поэтому Иллион за последние полгода был особенно требователен к двум своим собратьям, которые и до того неохотно исполняли возложенные на них обязанности. Моральный дух Густава и Дейва слабел также быстро, как и их исхудавшие тела, на чьих плечах и без того тяготела одна из важнейших для всего Делилана миссий.

Верный служитель Гиарата, коим гордо считал себя Иллион, решил, что его люди заслужили небольшой разрядки, поэтому он отсёк от статуй охотников-героев на два килограмма бронзы больше, чем он позволял брать себе до этого. На оставшиеся деньги Иллион хотел закупить еды, не чего-то прогорклого, как мясо катаругов, а настоящей пищи, той самой, которой богаты деревни и города, разросшиеся за пределами Ничейной Земли. Мясо дичи, кислые зелёные яблоки, хрустящий картофель, может даже сладкую медовуху, всё это он думал принести в столовую и обрадовать измученных голодом братьев по ремеслу, а половину вкусного добра отдать тариканцам за их многолетнюю помощь и верность обществу Гиарата.

Иллион, не хуже других знавший, каково терпеть голод, на самом деле некоторое время искал весомый повод, чтобы избежать скорого расточительства, и с удовольствием бы никому и ничего из «настоящей еды» не покупал. Он верный солдат Гиарата, ему по долгу положено превозмогать сложные времена, преодолевать любые тяготы и лишения, но всё же было то, что заставило его пойти на уступки. Его выбил из равновесия случайно услышанный с неделю назад разговор Густава и Дейва. Они хотели совершить нечто сродни предательству – сбежать из твердыни на поиски «лучшей жизни». Иллиону тогда нестерпимо захотелось взгреть этих двух неблагодарных, а драться он умел, но в нынешнем положении это могло внести раздор в их маленькое общество, ведь он и сам прекрасно понимал – охотники Гиарата не живут, а откровенно выживают из последних сил.

Под очередной хруст колючей варты – единственной травы, которая растёт на пустошах и которую могут переварить только катаруги – Иллион увидел возвышающийся холм, из-за которого уже выглядывали верхушки окаменевших, но когда-то живых деревьев. Прямо за ними ютилось солёное озеро, которое по легендам когда-то было чистым и пресным источником минеральной воды. Теперь же это было жерло солёного яда, которое, как думал Иллион, и сгубило растущие вокруг него деревья. Впрочем, одним полезным свойством озеро всё ещё обладало – оно служило Иллиону путевым ориентиром, ведь от него до Тафилы оставалось немногим меньше двух дней пути.

Путник уже начал взбираться на холм и в восьмой раз сунул руку в сумку. Его пробрало ниоткуда взявшееся беспокойство, будто рядом с ним заплясал незримый тревожный дух, на самом деле не дававший ему покоя ещё с выхода за пределы скальной стены, отделявшей переход из узкого ущелья, ведущего к горному кару, к широкой пустыне Ничейной Земли. Молодой охотник остановился, теперь ему стало совсем не по себе. Он ощущал нечто похожее на приближение чего-то величественного и, поэтому, пугающего. Дабы отвлечься Иллион раскрыл сумку и принялся в очередной раз пересчитывать куски бронзы.

– Пол головы, одна ступня и две кисти рук, почти три килограмма…

Иллион смолк от удивления, ему было трудно поверить в увиденное, и в то, что он прочувствовал собственной кожей будучи на мертвенном пустыре. На его покрытую пылью руку упали откуда-то с неба две капли воды. Их касание оказалось бодрящим, не хуже, чем прыжок в холодную воду Тафилы. Капли за мгновение впитали в себя серую пыль и застыли на предплечье путника. Иллион медленно поднёс к ним вторую руку, но не успел он до них дотронуться, как с неба на вторую руку упали ещё несколько капель, а потом ещё… и ещё. Внезапно задул сильный ветер, и он был бодрящий, совершенно непохожий на частенько гулявшего по мертвенной земле удушливого собрата.

Коренной обитатель пустыни впервые в жизни ощутил, что такое мёрзнуть. Его намокшее тело быстро остудил холодный поток ветра, и Иллион посчитал это самым настоящим чудом. Иллион широко улыбнувшись звонко заорал от радости и с задором ребёнка принялся растирать капли воды на руках.

«Это дождь… дождь-дождь-дождь! Это был дождь!» – напевал в мыслях Иллион.

Вдруг он услышал что-то похожее на треск, но только не под ногами, а прямо над головой. Иллион поднял взгляд и увидел, как в небе, прямо из ничего проступили, а затем вздулись толстые пятна тёмно-серых туч, и с каждым дуновением ветра они становились всё больше. Иллиона подталкивало к радости собственные тело и разум, поэтому он раскинул руки, закрыл глаза и широко раскрыл рот. Всего за несколько секунд он заполнился дождевой водой и Иллион сделал один из самых вкусных глотков в своём пропечённом солнцем существовании. Он сделал ещё три глотка, а затем принялся просто стоять и наслаждаться массажирующим его тело дождём.

Теперь Иллион смеялся, давно он не чувствовал себя настолько счастливым и мокрым. Он бы вовсе заплясал танец маленьких Румпов, но он солдат и надо было знать меру достойному поведению, так он считал. Вместо этого Иллион продолжал стоять с раскинутыми врозь руками, и наслаждаться дождём, он мог бы простоять так весь день, но у подступающего погодного катаклизма были другие планы.

В мгновенье стемнело так, будто наступили сумерки, а вместе с каплями дождя посыпался мелкий и неприятно бьющий по коже град. Иллион прикрыл глаза руками, он не хотел отводить взгляда и пропустить даже маломальскую перемену в небе, настолько ему было всё равно на холод и бивший по лицу, а теперь уже по ладоням град.

Открывшийся вид не только поражал, но теперь откровенно внушал в путника страх, настолько чёрные тучи казались могущественными и монструозными. Но куда больше этого Иллиона поразил их размер, теперь он не видел никакого проблеска голубого и чистого неба. На десятки, если не сотни, километров тучи тянулись всё дальше по сторонам, и казалось, что они возвышались уже над всем материком, если даже не над всеми землями Делилана. Иллион начал подмерзать, теперь холод стал ему неприятен и это было страннейшее чувство какого Иллион никак не ожидал ощутить на Ничейной Земле. Он начал выдыхать самый настоящий пар, настолько стало холодно, но это явление померкло перед другим настолько сотрясающим зрелищем, что Иллион чуть было не сорвался с места и не побежал искать укрытие.

Между чёрных туч загуляли проблески фиолетового света, что-то похожее на вспышки, и они мерцали примерно под такт биения человеческого сердца. Поначалу это были огоньки, размером с мелкий камень, но теперь они утолщались и, вспыхивая, напоминали длинных змей, которые тут же проскальзывали между серых краёв толстых туч. Иллион к этому времени уже продрог до костей, стало почти невыносимо стоять на пустыре, и в этот миг мрачное небо озарилось отвратительным пурпуром. Раздался оглушительный раскат, Иллиону даже пришлось прижать ладони к ушам. В голове зазвенело так, будто он решил вдарить по колоколу находясь прямо в куполе, и это был самый что ни на есть истязающий голову звук. Звон ушёл почти сразу, после Иллион открыл уши и заметил, что небо сияло вспышками и они сближались в несколько определённых мест, эти огни прямо-таки жаждали воссоединиться. Это казалось Иллиону неспроста, природа откровенно гневалась и вскоре она выплеснет свою ярость, которая ощущалась уже в самом воздухе. Путник нутром чуял, что пора бы и правду поискать укрытие. Эта мысль немного отрезвила Иллиона, и он только сейчас понял, что назревает катаклизм, которого он ждал всю свою жизнь. Если бы кто-то оказался рядом с Иллионом, то уже давно бы унёс ноги, но солдат смиренно стоял на месте и теперь терпеливо дожидался предсказанной бури. Он никогда не верил, что действительно доживёт до её прихода, но он желал её пережить, выполнить свой долг, чтобы стать полноправным охотником Гиарата, и удача видимо его услышала.

Иллион начал мысленно чеканить строчки Ксерната, те самые, которые предсказали тысячи лет назад, и которые он зачитывал не меньшее количество раз:

В перепутье дорога расползётся,

И свяжет с мирами Делилан.

Тогда сама погода содрогнётся

И закрутит в небе ураган.

Ксернат; Руководство четвёртое:

Exolvuntur Initium – С. 3

Иллион успел повторить третий стих пять раз, терпеливо наблюдая за формированием чего-то похожего на пурпурные сферы. Две из них надувались прямо над солёным озером (или где-то около него). Это был целый танец оттенков, фиолетовый, пурпурный, лиловый, сиреневый, да целое множество. Когда сферы, как показалось Иллиону, окончательно надулись, вспышки куда-то пропали, и, видимо теперь, настало время ярости, жестокого рёва неба, крика способного разорвать небосвод на куски. Сферы в миг заметно втянулись и Иллион теперь-то по-настоящему испугался, потому что шары резко начали раздуваться, и казалось, что они вот-вот лопнут. Не успел Иллион прыгнуть на землю, чтобы иметь хотя бы шанс на спасение, как увидел разрывающиеся пасти сфер. Всё небо пронзили тысячи пурпурных нитей, которые устремились далеко за небо и по сторонам, навстречу другим линиям, которые потянулись ещё с сотню взорвавшихся в разных уголках мира круглых фигур. Взрывная волна оторвала Иллиона от земли и откинула на добрых пять метров назад, и ещё пару протащило по земле. Несмотря на вспыхнувшую в спине боль, Иллион кое как поднялся и посмотрел на небо. Дождь с градом прекратились, но было всё ещё прохладно, хотя обжигающий мороз тоже улетучился, как и ощущение страха перед масштабным природным катаклизмом.

Дальнейшее было бы трудно объяснить любому здравомыслящему человеку, и дело не в том, что Иллион испытал целый ворох эмоций: радость, счастье, трепет, страх, ужас, а в том, что сейчас его охватила эйфория. Он был готов упасть в обморок от открывшегося зрелища, с неба, прямо с круглых расщелин, которые остались от взрыва сфер, на землю летели две фигуры. Одна здоровенная, похожа на какого-то четвероногого зверя с огромным хвостом, она была значительно ближе к земле и падала стремительнее нежели вторая явно гуманоидная фигура, падение которой будто бы замедляло небольшое фиолетовое облако. Пока Иллион наблюдал за падением неизвестных созданий, он уже трижды успел зачитать в мыслях четвёртый стих Ксерната из четвёртого руководства «Exolvuntur Initium»:

В пурпуре вихря под раскат,

Тот же час прибудут гости.

Их вам найти велит Ксернат,

А то останутся лишь кости.

Иллион, не отводя глаз с неба, сунул руку в сумку и быстро пересчитал её содержимое. Всё вроде бы на месте, но на всякий случай он посмотрел вниз. Ничего, только мокро-пепельная земля с узором из трещин и две грязные ноги с давненько нестрижеными ногтями. Вдохнув полную грудь приятного влажного воздуха, Иллион сорвался с места и побежал на холм, прямо к солёному озеру.

До вершины он добрался быстрее обычного, не было удушливой отдышки, он не залился потом, разум не помутился, всё это казалось Иллиону в диковинку, как и другое необычайное явление – его нос не забивал кислотный запах соли. Обычно на вершине холма соль раздирала сначала нос, а затем рот с горлом, и всё оканчивалось жутким режущим глотку кашлем, но теперь всё было не так, лёгкие быстро принимали свежий воздух, да настолько, что Иллион даже после пробежки всё ещё мог дышать полной грудью.

Иллион начал осторожно сбегать с холма, потому что прямо у его подножия начиналась чаща из каменных деревьев, каждая ветка которых представляла серьёзную опасность. Однажды он чуть не налетел на ветку, которая целилась прямо ему в грудь, но Иллион отличался ловкостью и сообразительностью, только поэтому его тогда не убил самый обычный спуск с холма.

У подножия статуями стояли первые ряды невысоких деревьев, поэтому всё ещё можно было разглядеть падающих существ. Он увидел, что здоровенная зверина вот-вот приземлится прямо в глубь чащи, а гуманоид, как ему показалось, был чуть дальше, возможно он упадёт прямо в солёное озеро и если его вовремя не вытащить, то соль за несколько минут высушит небесного незнакомца и приготовит из него нечто похожее на солонину.

Иллион ещё раз посмотрел в небо, бежать надо было чуть левее, тогда он точно попадёт к месту падения животноподобного существа. Он вошёл в чащу и уверенно продвигался, маневрируя острые ветки становившихся всё толще и выше деревьев. Теперь уже не отступающие сумерки, а кроны каменных деревьев мешали даже крохонькому лучику света упасть на пепельную землю. Эти серые и чёрные монстры, которые казалось только притворяются деревьями, поистине сторожили все проходы вокруг от озера. Никто из тариканцев не смел входить в каменную чащу, но Иллион знал, в них нет ничего страшного, опасность здесь таилась далеко не во тьме, а в твоих движения – неудачный поворот и ты труп, недоглядел – ветка в глаз или сердце, и ты снова труп, ну или инвалид. Это то, что нужно знать о жизни на Ничейной Земле, здесь толком ничего не пытается тебя убить, все погибшие в этом краю сами пришли к смерти, и чаще всего по доброй воле. Но сейчас дело обстояло совсем по-иному, два пока неопознанных существа летели прямо на пики каменных деревьев, если кому-то повезёт, то отделается переломами или ампутацией переломанных конечностей, но даже Иллион понимал насколько это маловероятно. Но он не мог просто так пройти мимо, он солдат давший «межцикловую клятву», он ходячий оберег жизни, обладающий навыками первой помощи и обязанный защищать и врачевать любого попавшего в беду, будь то животное, нелюдь или человек. Иллион был готов пойти на всё, чтобы спасти сразу двух летящих с неба, но дело было не в клятве, а в Ксернате, руководстве, определявшем всю его жизнь. Сейчас им руководила вполне конкретная строчка, которую Иллион беспрестанно вторил себе в мыслях:

Их вам найти велит Ксернат,

А то останутся лишь кости.

Иллион услышал звук, похожий на развевающееся на сильном ветру пламя костра, он становился всё громче, и казалось нарастал прямо над бегущим. Не успел Иллион поднять головы, как в метрах десяти от него прогремел удар, после которого одновременно последовали треск, множество чавкающих звуков и жуткий вопль, которого путнику никогда не доводилось раньше слышать.

Вскоре Иллион увидел, как между крон, постоянно ударяясь о ветки, на землю упали три больших части тела животного, а за ними прилетели брызги его крови и ошмётки внутренностей. Мужчину обуял шок от того насколько безжалостно животное было разорвано каменными деревьями на куски. Темнота не позволила Иллиону рассмотреть, что это была за зверина такая, но это определённо было что-то большое, больше коня раза так в два. Иллиону нестерпимо хотелось рассмотреть погибшего поближе, но увидев, что стало с животным, он со всех ног побежал дальше, прямо к берегу озера.

Солдат маневрировал между деревьями уже около семи минут и надеялся, что гуманоид упадёт прямо в озеро, так шансов на спасение было куда больше. Да, солевых ожогов избежать не получится, но всё это лучше, чем быть разорванным непоколебимым многовековым камнем. Чаща скоро должна была смениться пепельным, а там и солёным берегом, пару минут и он на месте, но вот оно – притаившееся препятствие. Иллион разразился дерущим кашлем, ядовитый запах соли прибыл собственной персоной. Мужчина остановился и попытался откашляться, но обстоятельства не дали ему даже немного покоя.

Иллион услышал, как что-то всё-таки упало прямо в воду, судя по звуку не такое большое как погибший зверь, но что-то и не самое маленькое. Кашлянув ещё пару раз, Иллион, куда медленнее прежнего, побежал вперёд и вскоре выбрался прямо к берегу. Ему (да и не только) несказанно повезло, летящий упал рядом с берегом, водяные кольца и витавшая в воздухе фиолетовая дымка подсказали ориентир. Но одной хорошей новости сразу же воспротивилась другая. Здесь воздух был пропитан запахом удушливой соли, поэтому надо было действовать пока она окончательно не вытянула из тела столь нужные для выживания силы.