Что останется после

Айрат Хайруллин

Что останется после

Глава первая. Инвентаризация

Андрей Викторович Семёнов, шестьдесят два года, кандидат технических наук, заведующий лабораторией полупроводниковых материалов, сидел в больничной палате и думал о смерти. Не потому, что врачи вынесли приговор – нет, с сердцем было всё относительно нормально, очередное предупреждение организма о том, что пора бы притормозить. Но именно здесь, среди запахов хлорки и затаённого человеческого страха, к нему пришло неожиданное озарение: он вдруг увидел свою жизнь словно со стороны, как археолог, изучающий слои культурных отложений.

Что останется после него? Вопрос этот внезапно перестал быть риторическим и потребовал немедленной, практической инвентаризации.

Квартира на Профсоюзной. Трёхкомнатная, приватизированная в девяностые. Жена Людмила наверняка продаст – что ей одной в комнатах, набитых его книгами, приборами, коллекцией минералов? Дочь Катя, живущая в Германии с мужем-программистом, прилетит на похороны, поплачет искренне, но потом согласится с продажей. Деньги пойдут на внуков, на их европейское образование. Логично, практично, правильно.

Библиотека. Семь тысяч томов, собранных за сорок лет. Техническая литература устареет через пять лет, художественная… Кому нужны эти обветшавшие Паустовские и Пришвины, когда всё есть в интернете? Людмила отвезёт в макулатуру, оставив несколько дорогих изданий для красоты. А может, и не оставит – современные квартиры не предполагают больших библиотек.

Лаборатория. Там его, конечно, помянут добрым словом. Повесят портрет в рамочке рядом с другими «заслуженными». Молодой завлаб, амбициозный выпускник Физтеха, быстро реорганизует пространство под свои нужды. Через год никто не вспомнит, что в этом углу стоял письменный стол Семёнова, а на той полке хранились его личные реактивы.

Семёнов усмехнулся, представляя эту картину. Как в кино – камера поднимается всё выше, и то, что казалось таким важным, превращается в точку, затем исчезает совсем.

Странное дело – эта мысль его не пугала. Наоборот, в ней было что-то освобождающее, как в той японской философии, которую он когда-то пытался понять, читая Кавабату. Всё преходяще, всё течёт, всё изменяется. И в этом своя красота.

Глава вторая. Следы на воде

На второй день к Семёнову пришёл бывший аспирант Денис Орлов. Теперь уже кандидат наук, ведущий инженер коммерческой фирмы, разрабатывающей медицинские приборы. Принёс фрукты, расспросил о здоровье, а потом неожиданно сказал:

– Андрей Викторович, я хотел поблагодарить вас. Помните, как в девяносто седьмом я чуть не бросил диссертацию? Говорил, что всё бессмысленно, наука в России умерла, надо валить за границу…

Семёнов помнил. Тогда он долго говорил с Денисом, объяснял, что наука – это не деньги и не карьера, а возможность оставить после себя маленький, но прочный камешек в фундаменте человеческого знания. Пафосно получалось, но искренне.

– Так вот, – продолжал Денис, – недавно читал статью в «Nature», там ссылались на нашу совместную работу по легированию кремния редкоземельными элементами. Десять цитирований! Представляете, через двадцать лет кто-то в Японии или Америке пользуется тем, что мы тогда «намудрили».

Семёнов кивнул. Да, он понимал. Более того, он знал – это и есть настоящее бессмертие учёного. Не слава, не памятники, а тот факт, что твоя мысль продолжает жить и работать в трудах других людей. Эстафета, передаваемая из рук в руки.

После ухода Дениса Семёнов долго смотрел в окно. За стеклом падал первый снег, хлопья таяли, едва коснувшись асфальта. Но каждая снежинка была уникальна, неповторима, даже если её никто не замечал.

Он думал о своих студентах – сколько их было за эти годы? Сотни, наверное. Большинство имён стёрлись из памяти, но что-то от каждой встречи наверняка осталось. Не только знания – их можно получить из книг. Манера мыслить, подходить к проблеме, не сдаваться перед трудностями. Это передавалось невербально, от человека к человеку, как культурный код.