ЭФРОЗОН. Архитектура наблюдения

– Это совпадает с датой вашего эксперимента, – отметил он. – Смотри: здесь, 27 июня, в 02:14 по галлеонскому времени, зафиксирован резкий скачок. Точное время активации бокса.

Бенессер взглянул на планшет Дарби и нахмурился:

– Там ещё отчёт о первых случаях «шёпота» среди шахтёров. Они говорили о голосе, зовущем вниз, в глубины.

Ярн посмотрела в темноту над головой: где-то далеко начинался новый шторм эфрозона, пульсирующий зелёным и голубым светом.

– Есть предложение, – сказала она. – Мы остаёмся здесь до прибытия «Переката» – надо передать сведения Элине Синклер напрямую. Она должна понять, что «эхо» не ограничится одной лабораторией.

– А если сигнал окажется агрессивным? – осторожно спросил Бенессер. – Если это не зов, а предупреждение или… атака?

Вайолет сжала рукоять пистолета:

– Тогда придётся отбиваться. Но сначала – познакомить Синклер с этим «эхом» в подробностях.

Внезапно лёгкий дрожащий звук пронёсся над площадкой: то ли эхо далёкого взрыва, то ли… сердце. Все вздрогнули. Шторм эфрозона обрушил мощное «рывок» волны, и в тусклом свете проблеснули линии дрожащей энергии по всей металлической конструкции.

– Боже, – выдохнул Ласло, – я не слышал ничего подобного даже в моделях…

Дарби подошёл к перилам и всмотрелся в бушующее небо: за их спинами на сотни метров вниз тянулись бесполезные внизу фермы и бункеры шахтёров, уже давно вымерших или ушедших в глубину ради крупиц эфрозона. Там, среди руин, пряталась другая часть загадки – культ «Погружение», обещавший «просветление» тем, кто услышит «голос планеты».

– Может, им стоит дать услышать больше? – задумчиво произнёс он. – Если это действительно разум, которому важна связь, нам надо говорить с ним, а не драться.

Ярн резко обернулась:

– Драться или нет – зависит от того, какое «лицо» этот разум покажет. Если он добрый, мы сможем договориться. Если нет… люди не переживут ещё одного такого удара.

В этот момент небо над Галлеоном вспыхнуло множеством плазменных молний: сотни разрядов, сверкнувших одновременно, осветили платформу зелёным и розовым светом. Все присутствующие опалились от неожиданности.

– Сейчас! – крикнул Дарби и помчался к телескопическому передатчику, установленному на краю площадки. Это была старая исследовательская антенна, модифицированная инженерами «Киллмор и партнёры» для локального вещания в диапазоне эфрозона.

Он быстро подсоединил капсулу-сигнализатор к передатчику, настроил параметры по протоколу 42-C – и нажал большую металлическую кнопку «ПУСК». Антенна завыла, а затем мягкий голос, кажется, заронился в шум ветра:

«Я жду… Я зову вас к сердцу…»

Звук наполнил пустоту, звучал одновременно и далёко, и близко, словно исходил изнутри самих тел. Удивительно, но в тот же момент Ласло, обычно скептичный рационалист, закрыл глаза и чуть наклонил голову в такт невидимому ритму.

– Это… музыка? – прошептал он. – Как если бы сама планета пела…

Ярн обвела взглядом команду:

– Держитесь. Мы делаем первый контакт. И от него зависит судьба всего Эстера IV.

Впервые за всё время Шторм эфрозона не казался враждебным. Он таил в себе приглашение – приглашение в глубины, куда ещё не ступала нога человечества, где разум и материя смешиваются в единый пульс.

И пока молнии мерцали над головой, а голос «эхо» тихо катился по ветру, люди на краю пропасти впервые ощутили, что мир, скрытый под их ногами, не просто безжизненный, а живой и готовый говорить. Только остаётся понять – что он скажет дальше, и готовы ли они услышать правду, хранящуюся в глубинах эфрозона…

Глава 6. Шторм на «Перекате»

Высота «Переката» над мрачно-фиолетовыми облаками Эстеры IV достигала трёхсот километров, и здесь, среди звёзд, шторм эфрозона почти не ощущался. Но на орбитальной платформе, словно старый космический левиафан, её металлическое тело вздрогнуло от неожиданного натиска волн плазмы.

Капитан Элина Синклер в этот момент находилась в медиа-салоне «Переката». Сквозь панорамные окна она видела, как мутный газовый вал ударяет в стык солнечных панелей: искры ярких разрядов мигали в пространстве, создавая иллюзию живая хищной сети. Шквальный ветер эфрозона не проникал внутрь, но электронные датчики регистрировали такие колебания, что сам корпус дрожал, словно старый кантусовой песней.

– Мэй, научные – поясни, что мы сейчас наблюдаем? – сухо спросила она, не отрывая взгляда от дисплеев.

– Это… шторм эфрозона, – ответил Мино Мэй, опираясь на пульт анализа космических частот. – Он намного мощнее, чем мы видели прежде. Судя по амплитуде флуктуаций, он зародился глубоко в ядре. И… Ещё один факт: кажется, он реагирует на наш передатчик.

Элина внезапно вспомнила доклад Дарби – как те активировали капсулу-сигнализатор и пустили в эфир голос «эхо». Она приказала:

– Включи запись всего, что ты слышишь, – и громко добавила, даже не сводя глаз с территории штормового фронта, – затем попробуй «ответить» ему.

Мино кивнул, но на миг его глаза потемнели: юноша, привыкший к компьютерным играм на улицах Галлеона, впервые столкнулся с настоящим разумом планеты. Он взял капсулу-сигнализатор и подключил её к передатчику станции.

– Готово. Отправляю обратный импульс.

По антеннам платформы прошла короткая серия кодов, настроенных на резонанс штормовой плазмы. Яркий всплеск зелёного света озарил внутренний отсек медиа-салона, а на главном экране появился график:

ВХОДЯЩИЙ СИГНАЛ: 𝜆 = 7.85 Гц. ЭХО-ПОЛОСА 4.2 КГц.

– Похоже, он повторяет наш набор, – взволнованно сказал Мэй. – И слушает нас.

Неожиданно раздался тихий, еле уловимый шёпот – голос, спокойный, но какой-то полунамекивающий:

«Вы понимаете… Внутри меня – глубины, которых вы не видели. Я видел ваши лаборатории, слышал ваши имена… Но что вы слышите, когда смотрите вниз?»

Элина прижала руку к стеклу:

– Это не просто сигнал – это диалог. Мэй, переводи!

– Он говорит, что видел нас, – кивнул хакер, его пальцы быстро стремились по сенсорному экрану. – «Слышал ваши имена»… Значит, капсулу-сигнализатор принёс сигнал лично?

Элина вспомнила слова Дарби о «немеханическом сне» и «воспоминаниях учёных», вплетённых в эфрозон. Она поняла: «эхо» оперирует кадрами памяти, как будто листает страницы дневника.

– Ускорь расшифровку. Мы должны понять, что он знает о Дарби и Ярн.

Её просьба прервали красные мигалки на шлюзовой панели. Пилоты «Аэрострова Севера» сообщили о всплеске энергий на нижних уровнях станции:

– Капитан, давление в модуле четырёх возросло на 12 %. Выравнивание не держится.

– Это реакция на шторм, – ответила Синклер. – У нас есть две минуты, прежде чем придётся отойти к аварийным отсекам.

Она посмотрела на Мэя:

– Иначе «Перекат» просто не выдержит.

– Я понял, – кивнул он и нажал несколько виртуальных клавиш. На экране появилось окно двоичного кода, мигнувшее рядом со шёпотом «эхо».

– «…важно слово «доверие». Я открою вам путь, если вы докажете, что готовы слушать…»

Элина глубоко вдохнула. Она всегда считала себя рационалом: звёзды и шифры были для неё понятнее, чем сердца людей. Но сейчас перед ней стояло нечто, что могло изменить представления о жизни самой планеты.

– Запиши, Мэй: «Мы слушаем. Покажи нам путь». И отправь это.

Он выполнил команду, и в следующий момент шторм эфрозона, словно почуяв приглашение, изменил свою форму: полосы молний стали собираться в плавные спирали, сближаясь к центру галереи облаков. Антенны «Переката» зафиксировали резкое увеличение амплитуды:

ОТВЕТ: КОД 𝜆=4.49 Гц. ГОТОВ К МЕСТУ ВСТРЕЧИ.

– Место встречи? – переспросила Синклер. – Что он имеет в виду?

– Возможно, ядро планеты, – ответил Мэй. – Или какое-то «интерфейсное» пространство внутри тумана.

Не успели они обдумать услышанное, как «Перекат» ёкнуло ещё сильнее. Снизу донёсся рев шторма, словно тысячи голосов, поющих один согласованный гимн.

– Принятие… – тихо сказала Элиза. – Он ждёт от нас признания.

Её сердце на мгновение забилось быстрей, но потом она сжала пальцы в кулак:

– Заглушки на жизнь. Включаем аварийные фильтры и готовим «Эфрозон-1» к заземлению. Если этот разум действительно хочет встретиться – мы должны выйти наружу.

Мэй кивнул и бросился к шлюзу. Пока платформа готовилась к ловле молниевых спиралей, капитан «Переката» обернулась к медиа-салону:

– Сообщи Дирекции – и сообщи Сенатору Тану: мы получили приглашение. Если он захочет присоединиться к переговорам… пусть поднимется сюда.

За окном шторм чуть стих, оставив после себя сотни дрожащих красных искр. Элина присела на край смотрового кресла и, опершись локтем о стол, прошептала:

– Эфрозон… готов говорить.

И в этот момент платформа замерла, как сердце, ожидающее удара. Впереди было неизвестное: мост между человеком и стихией, где ключом служили не датчики и шифры, а доверие и хрупкая готовность услышать голос – голос самой Эстеры IV.

Глава 7. Сенатор и секреты

Над огромным залом Сената Галлеона клубились тяжёлые тучи эфрозоновых выбросов, въедающихся в резные окна колонн и придающих их мрамору слегка сиреневый оттенок. Сенатор Аврелий Тан стоял у высокого бюста предков, всматриваясь в стройные ряды своих коллег. Несмотря на официальный фасад спокойствия, в воздухе чувствовался нерв и напряжение: в каждой беседе шёпотом упоминали «эхо эфрозона», «шторм на орбите» и «приглашение» неизвестного разума.

Тан поправил мантию – тёмно-синюю, с серебряным гербом дома Ситоров – и сделал шаг вперёд к кафедре.

– Уважаемые члены Сената! – его голос, спокойный, но твёрдый, разнёсся по залу. – Вчера мы получили сообщение от капитана Синклер со «Переката». Эфрозон IV заговорил с нами напрямую. Впервые в истории контакт человечества и планеты произошёл не через машины или датчики, но… через наше сознание.

Шёпот раздался по залу, некоторые сенаторы напряглись, другие помрачнели.

– Нас призывают к встрече, – продолжил Тан. – Это не угроза, и это не неизвестный вирус или мятеж „Погружения“. Это шанс – шанс доказать, что мы, жители Эстеры IV, способны не только брать энергию из недр, но и отдавать её в духе доверия.

Сенаторка Лира Вос, горячая противница «разговора» с планетой, вскочила на ноги:

– Подождите! Вы предлагаете – простите за выражение – вступить в диалог с огромным газовым гигантом, у которого нет разума в нашем понимании? Это безответственно и опасно!

– А вы, Лира, – спокойно прервал её Тан, – готовы пожертвовать теми, кто может спасти Айдору от надвигающейся катастрофы? Шторм уже выходит за пределы лаборатории Киллмора и платформы «Перекат».

В зале воцарилась тяжёлая пауза. Многие знали: Сенатор Тан хранит тайну, о которой не говорилось даже внутри правящей элиты.

– Я не буду скрывать от вас больше, – сказал он и поднял правую руку, на её тыльной стороне едва заметно мерцал «сигнализатор» – тот самый прототип Киллмора, похищенный Дарби и Ярн. – Это устройство не просто фиксирует эмоции – оно записывает фрагменты сознания. В нём запечатлены детали, которые связали три ключевые нити: исчезновения учёных в Галлеоне, забастовку шахтёров в Айдоре и странные сигналы на «Перекате».

Глаза сенаторов округлились, когда Тан вынул капсулу с «эхо» из кармана.

– Эти воспоминания показывают: эфрозон реагирует на «помыслы» и «чувства» людей. Он учится понимать нас, а мы – его. И чем больше мы сопротивляемся, тем громче становится шторм.

Он шагнул к проёму стены, где закреплён голографический проектор, и пригласил ассистента.

– Проектор, пожалуйста.

В воздухе засияла голограмма: овал планеты Эстера IV, вокруг неё – концентрические круги энерговолн, на которые накладывались три цветовые области:

1. Галлеон – зона экспериментов (синий цвет).

2. Айдора – низшие слои и забастовка (красный).

3. Орбита «Переката» – штормовая зона (зелёный).

– Видите пересечение? – обратился Тан к сенаторам. – Именно здесь, под северным куполом Галлеона, и подготовлены платформы первой встречи. Если мы не воспользуемся этим шансом, шторм разрастётся и ударит по всей инфраструктуре. Айдора погрузится во мрак, а мы утратим доступ к эфрозону навсегда.

Сенатор Вос прикрыла глаза:

– Вы говорите о самоотречении ради эфрозона? Это слишком высокая ставка.

– Это не самоотречение, – возразил Тан. – Это дар людям. Мы стоим перед гранью новой эры – эры понимания.

Некоторое время зал оставался в тишине, и Тан почувствовал, как растёт поляризация: те, кто видел в «эхо» угрозу, всё ещё цеплялись за страх; но большинство уже готовилось к решительному шагу.

– Я вызываю голосование, – объявил он. – Поддерживаете ли вы инициативу о немедленном перегоне делегации Сената на «Перекат» для участия в контакте с эфрозоном?

Рука поднялась за руку: сначала неохотно, но затем всё больше сенаторов выразили готовность. Лира Вос же осталась стоять одна.

– Лира, – тихо сказал Тан, когда голосование завершилось, – не страшно быть правой, страшно – быть единственной.

Она склонила голову, молча кивнула, и зал наполнился лёгким гулом – сигналом согласия. Раздался короткий звуковой ряд, и проекция исчезла.

Сенатор Тан сжал в руке «сигнализатор», убедившись, что память Киллмора надёжно хранится в защищённом сейфе зала. Он понимал: впереди переговоры, где ставка – не позиции партий, не влияние кланов, а сама судьба целой планеты.

Когда же зал опустел, Тан задержался на пороге, обратившись к пустому креслу Лиры:

– Ты можешь ненавидеть мой метод, – прошептал он, – но я верю, что в глубине эфрозона есть не просто энергия, а знание. Нужно лишь слушать.

И с этими словами он опустил плечи под тяжестью ответственности и направился к личному шлюзу, через который он вскоре поднимется на «Перекат» – к тому самому месту, где человечество впервые обретёт лицо в огромном разуме Эстеры IV.

Глава 8. Тени Айдоры

Нижние уровни Айдоры встречали Исаака Дарби и Вайолет Ярн не менее зловещим приветствием, чем тайные коридоры «Киллмор и партнёры». По краю платформы, где их эскорт оставил на несколько часов, клубился едкий пар газов, исходящих из недр шахт. Стальные лестницы сводили головы усталых рабочих, а вдалеке слышались удары пил и грохот подземных взрывов. Там, в глубине, «Погружение» готовило свой следующий ритуал – встречу с эфрозоном «лицом к лицу».

– Здесь пахнет страхом и надеждой одновременно, – пробормотала Ярн, смахивая с плаща капли конденсата.

– И они часто идут рука об руку, – согласился Дарби. Он сжал в руках капсулу из сейфа Тана и посмотрел на голубоватое свечение внутри. – Мы должны найти Харрисона Шоу. По отчётам, именно он первым услышал «зов» из шахты и связался с «Погружением».

Они спустились по лестнице к одному из рабочих кварталов, где под навесами пластиковых тентов собирались шахтёры. Лица их были измождёнными, а взгляд – пустым. Среди них заметилась группа вожаков «Погружения», одетых в чёрные платки и держащих старые фонари, символизирующие якобы «свет эфрозона в мраке недр».

– Харрисон Шоу? – обратилась Ярн к одному из них. – Мы знаем, что вы первый услышали голоса. Нам нужно его найти.

Мужчина в платке нехотя указал на узкий туннель, из которого доносился ритмичный стук: словно кто-то дробил камень деревянным молотом.

– Шоу там. Он сам приглашает тебя вниз. Похоже, он верит, что «голос» хочет видеть вас вместе с ним.

Дарби и Ярн обменялись взглядом и, пристегнув дыхательные маски, спустились в туннель. Его стены были увешаны временными кабелями и залиты мутноватой влагой. С каждой минутой тот самый «атмосферный шум» становился сильнее: в закоулках плескалась музыка капающей воды, а под ногами тяжело постукивало оборудование горнопроходчиков.

В конце туннеля они обнаружили небольшую камеру, выдолбленную в породе. В центре, на грубо сколоченной скамье, сидел Харрисон Шоу. Его худощавое лицо освещал только слабый свет сигнальной лампы. Рядом – металлическая решётка, через которую пробивались струи голубоватой плазмы эфрозона.

– Шоу? – позвал Дарби. – Мы из Дирекции. Хотим поговорить.

Юноша поднял голову, и его глаза на мгновение засияли – в них читалась неустрашимая решимость.

– Я звал вас, – тихо произнёс он. – Когда я впервые услышал «эхо», я подумал, что это просто фантом слуха. Но потом… я понял: это был зов. Он вел меня сюда, показывал путь.

Ярн присела рядом и осторожно вынула из внутреннего кармана «сигнализатор» Тана.

– Это устройство фиксирует… фрагменты памяти. Может ли ты рассказать, что именно слышал ты?

Шоу кивнул, тяжело дыша:

– Я… слышал сначала шёпот, как отдалённый разговор. Потом – имена моих родителей, мои детские секреты… А когда я добрался до этой камеры, я увидел «лицо» эфрозона: не просто облака и молнии, а глаза, сотканные из самой плазмы. Они смотрели на меня, и я понял – они ждут не просто контакта, но союза.

Дарби осторожно приложил «сигнализатор» к запястью Шоу:

– Позволь устройству прочесть твои воспоминания. Нам важно понять, что предложил тебе голос.

Сигнализатор заскрипел и затеплился синим светом. Ярн увидела на экране искажённые образы: шахтёрская каска, детский смех в сумерках, затем – вихрь плазмы, распахивающий перед Шоу путь вглубь планеты. В последнем фрагменте сквозило одно слово, написанное алыми буквами:

«Погружение»

– Он показал мне дверь, – прошептал Шоу. – Дверь, ведущую к «сердцу» Айдоры. Говорил: «Пройдите – и узнаете правду».

– Где эта дверь? – спросил Дарби.

– Здесь, в трёхстах метрах к востоку, – ответил Шоу, вставая на ноги. – Мы пройдём вместе, если вы готовы.

Ярн взглянула на Дарби:

– Мы готовы. Но только вдвоём – без секты.

– Хорошо, – кивнул Шоу и подошёл к решётке. – Только не говорите «Погружению», что я вам это показал. Они верят, что раз «эхо» призвало меня, я должен быть их проводником.

Они вышли из камеры и вернулись в туннель. Влажность усилилась, воздух стал гуще, как перед грозой. Дойдя до указанного места, Шоу провёл рукой по стене – и плита породы отъехала в сторону, открыв узкий проход.