Меч колдуна

Александр Агамальянц

Меч колдуна

I. Разбитое зеркало.

1

У Земли далеко не такое бесконечное количество отражений, как считают многие. Пожалуй, их можно пересчитать по пальцам, потому как возникают они в силу крайне важных причин, как правило, катастроф мирового масштаба. И в силу них же различия между отражениями очень велики. Кроме одного – человека. Обычного человека, с его могучим, но крайне ограниченным разумом, воспринимающим реальность весьма однобоко и линейно.

В силу этого, человек может взаимодействовать с миром только опираясь на знание. На описание мира, безжалостно подогнанное под прокрустово ложе своего восприятия и мышления. Что он не смог описать и измерить, то для него не существует. Более того, не существует в прямом смысле слова – он не способен с этим взаимодействовать.

Человек утратил Волю, в божественном значении этого слова. Утратил способность творить и менять мир по собственному желанию. Стал своего рода антиподом своему создателю. Творцу не нужно знание – ведь он начало начал и все работает так, как он пожелает. По Воле Его! Любимейшие же чада выбрали довольствоваться тем, что есть.

Впрочем, в этом нет их вины. Очень легко дать слабину, когда понимаешь, что ты – песчинка на камне, парящем посреди адской бездны. Что чертоги Создателя где-то далеко и достичь их крайне непросто, если вообще возможно. А чудовищные порождения холода и мрака – вот они, сами рады подойти поближе. И хорошо, если в результате этой встречи сожрут только бренное тело. Иные же твари питаются и бессмертными душами.

Так уж получилось, что человек, неся в себе Божественную Искру, с одной стороны, и являясь далеко не самым опасным противником, с другой, стал излюбленным лакомством демонических отродий всех мастей. И в отчаянной борьбе за выживание, длившейся не одну сотню лет и окончательно не закончившейся по сей день, нашел только один способ обезопасить себя. Спрятаться. Стать невидимым для чудовищ. Погасить Искру.

Увы, вместе с Искрой погасли и прочие Божественные силы, которыми она наделяла людей, пусть и в несопоставимо меньшем с Творцом масштабе. Большинство смирилось, а новые поколения даже и не знали, что так бывало и считали рассказы о людях, меняющих саму суть реальности небольшим усилием мысли, не более, чем сказками и метафорами.

Но некоторых буквально съедала невыносимая и необъяснимая тоска по утраченному, как они полагали, величию. И многие годы проводили они в попытках обрести хотя бы малую толику его. Большинству, как всегда, хватало прикоснуться к самому краешку. А те, кто решался пойти дальше, сталкивался с ужасной правдой мироздания. Ты – еда!

2

Две сестры встретились, чтобы обсудить очень важный вопрос. Выбрали они для этого не самое очевидное место, но – единственное, где их общение проходило бы в безопасности. Прежде всего, в безопасности друг от друга. Так уж получилось, что, будучи созданиями сколь древними, столь и могущественными, они полностью подчинялись не разуму, а естеству, которое мало отличалось от звериного.

И как хищный зверь расширяет свои охотничьи угодья, вытесняя соперников и занимая все более высокое место в животном царстве, так и каждая из этих сестер страстно стремилась приумножить свое могущество. Когда-то, много веков назад, оно обеспечивало их выживание, но довольно быстро стало самоцелью. Впрочем, обладание силой практически божественных масштабов одурманило бы и более совершенный разум.

Загвоздка заключалась лишь в том, что источником столь желанной мощи являлась та самая Божественная искра, спрятанная в глубине человеческой души. У обычных людей она незаметна, но у тех, кто сумел возжечь ее снова, – мерцает, словно свеча в ночи. Вот только слетаются на этот огонек далеко не безобидные мотыльки.

И тут у примитивной охотницы из доисторических времен имелось огромное преимущество. Будучи не знакомой с разного рода моральными и нравственными установками, она не видела никакой проблемы в том, чтобы просто прийти и взять то, что ей хочется. Просто проткнуть другую ведьму копьем, вырезать сердце из ее груди и вгрызться в него зубами, жадно поглощая не только столь желанную искру, но и душу жертвы. Такое лакомство тоже пришлось по вкусу!

Поэтому сестры достаточно быстро получили не только великую власть над самими законами мироздания, но и власть в самом человеческом ее виде. Поэтому прочие ведьмы приносили им в дар своих новорожденных детей. Поэтому очень давно они смотрели друг на друга только как на роскошное лакомство, не скатываясь во взаимное истребление только в силу осознания смертельной опасности оного.

И поэтому для встреч им приходилось совершать особый обряд, целую церемонию. Она проводилась в странном месте, скрытом от досужих глаз за пределами времени и пространства. Как оно выглядит снаружи никто не знал, а изнутри могло бы напомнить одновременно и монастырь с лабиринтом узких коридоров и келий, и мастерскую, полную причудливых инструментов, и пыточную, залитую кровью и заваленную частями тел.

Хозяин же этой многогранной обители говорил о себе, что делает кукол. Очень дорогих и сложных кукол! По виду они максимально повторяли человеческий облик и, подобно людям, состояли из плоти, кости и волос. Отличались лишь в двух вещах: у них отсутствовала душа и, как следствие, личность вкупе с волей, а также физически они превосходили человека по всем статьям – не старели, не знали усталости, верно служили по несколько сотен лет.

3

И две такие куклы стали инструментами для общения сестер. Их привели в большой полутемный зал и расставили по разные его стороны в заранее подготовленные круги света, источник которого будто бы находился в самом полу. Руки и ноги сковали. Одежды не было, чтобы продемонстрировать чистоту намерений и исключить какое-либо воздействие через нее. Волосы также сбрили из соображений безопасности. Сосуды готовы.

Когда сопровождающая кукол прислуга удалилась, высокий человек крепкого сложения, облаченный в тогу, еще раз обошел каждый круг и осмотрел каждую куклу, будто проверяя надежность. После каждой такой проверки он одобрительно кивал сам себе. Затем скрылся в полумраке зала. Но вскоре вернулся, держа в руках посох выше своего роста, увешанный обломками костей. Такие делают дикие обитатели пустынь, называя музыкой ветра.

Водрузив посох в центре зала, мужчина удалился насовсем, о чем свидетельствовал громкий хлопок дверью. И сразу после, будто бы вызванный этим хлопком, по залу пробежал легкий порыв ветра. Следом зал наполнился многообразием звуков: от слабого постукивания до протяжного, но мелодичного свиста. Так отозвались кости на посохе. Ветер же не стихал и, наоборот, становился сильнее. Музыка, вторя ему, становилась громче и целостнее. Будто бы сама собой собиралась в связную мелодию.

Когда ветер и его музыка достигли пика, одна из кукол моргнула. Первый раз за все свое существование. Вторая ответила ей, склонив голову набок и расплывшись в хищной улыбке. Сестры прибыли. Встреча началась. С минуту они осваивались в своих вместилищах, а потом та, что стояла у восточной стены зала, тягуче, практически в такт пересвисту костей, просипела:

– Приветствую. Сестра! – по привычке она говорила на вдохе, к чему кукла не была приспособлена, поэтому звуки получались крайне странными и устрашающими.

Та, что стояла у западной стены, нарочито неуклюже поклонилась в ответ и столь же зловеще просипела:

– Рада. Тебе!

Искренность этих слов не вызывала сомнений. Как и то, что радость эта… специфическая. Та, что у восточной стены, продолжила:

– Ты. Слышала? Наша. Сестра. Пала. На охоте!

– Да! Пала. Совсем? Поглощена? – дыхание куклы заметно участилось, а зрачки расширились.

– Отчас… ти! Теперь. Слабее! Спит! – ту, что у восточной стены, тоже явно будоражил предмет обсуждения. На некоторое время воцарилось молчание.

Первой его нарушила та, что у западной стены, с некоторой ехидцей, заметной даже в ее искаженной речи, спросившая:

– Хочешь. Делить?!

Та, что у восточной стены, в ответ протяжно взревела:

– Нет! Мое!

Та, что у западной стены, гулко рассмеялась. Также на вдохе. Сипло и страшно. И протянула:

– Ты. Глупая! Мое! Не. Лезь! Сдохнешь!

Та, что у восточной стены, зарычала и всплеснула руками, как бы проверяя крепость цепей. И рявкнула:

– Сама. Сдохнешь!

Та, что у западной стены, казалось, только и ждала этого. По крайней мере, ответила она с нескрываемой радостью и некоторым предвкушением:

– Будет. Резня!

Затем они обе одновременно взревели так, что воздух в зале заходил ходуном:

– КЕРЕМ’ТА!

Обеих кукол буквально разорвало в клочья от такого напора. Цепи тоже разлетелись.

4

Несколько мгновений две Королевы стояли друг напротив друга во всем своем противоестественном величии и ярости. В полтора раза выше самого рослого мужчины, с вытянутыми грубо очерченными чертами лица, мертвенно-бледной кожей, едва прикрывающей хитросплетений черных вен. И с живыми просто-таки горящими черным глазами без белков. Довершала их адские образы первозданная нагота, прикрытая лишь длинными волосами и множеством украшений. И длинные тонкие пальцы рук с четырьмя фалангами.

Ту, что стояла у восточной стены, называли Королевой Порчи. Ту, что стояла у восточной – Королевой Немощи. Иных имен они никогда не имели, будучи рожденными еще до того, как человечество изобрело подобную роскошь. По крайней мере, сами не знали о таком. И это делало их еще более неуязвимыми. Ведь, у кого нет имени, над тем нельзя властвовать! И даже у самых могучих демонов есть имена! Возможно, даже у самого Творца!

А прозвища свои сестры получили от подданных. На самом деле, они даже не особо придавали этому значение, потому что такие вещи находились за пределами их понимания и интересов. Зато покоренные народы очень хорошо запомнили, каким способом каждая из царственных ведьм любит убивать.

Одной нравилось наносить страшные раны и ломать кости. Смотреть, как ее жертва иссыхает от мучительной хвори. Создавать жуткие скульптуры из тел и омерзительных тварей вроде гигантских костяных пауков и многоруких упырей, не знавших пощады на поле боя. Немощь и страдания плоти – вот ее царство и подлинная страсть! Бывало даже, что в минуты скуки она резала свое тело, чтобы развлечься.

Другая же брезговала плотскими утехами своей сестры, считая мясо не более чем едой. Но испытывала неописуемое наслаждение от созерцания душевных мучений. Когда отделяла сознание человека от его воли, лишая власти над телом и всеми пороками. Так, со временем, человек превращался в кровожадное чудовище (неизбежно меняясь и внешне), внутри которого, словно в тюрьме, заживо гнила от ужаса и отвращения его личность.

Была и третья из Королев, чья услада это безумие. Но не восторг изобретателя или ужимки городского сумасшедшего, а полное подавление разума. Ей претила вся эта возня с людьми, которой занимались обе сестры, каждая по-своему, зато пьянила абсолютная власть. Когда десятки и сотни послушных рабов исполняли любую ее прихоть с выражением величайшего почтения на лицах. Пожалуй, она была наиболее царственной и грациозной из всех трех.

И именно она потерпела постыдное поражение на охоте, которую сама же и начала! Охота имела сакральное значение для первобытных ведьм, поэтому плохой охотник не достоин сожаления. И не важно, неудача постигла тебя по собственной оплошности или по чьему-то коварному умыслу. Теперь ты – слабый. А у слабого забирают все, включая душу! Но в этом случае речь шла еще и об огромном царстве, раскинувшемся чуть ли не на четверть мира.

5

Разъяренные Королевы уже изготовились, чтобы наброситься друг на друга прямо в зале странной мастерской, но светящиеся круги, в которых они стояли, сделали свое дело и не дали ведьмам сдвинуться с места. Наличие силы, способной остановить их, пусть даже на миг, сбило сестер с толку и этого сиюминутного сомнения хватило, чтобы ослабить их связь с залом. В следующее мгновение зал озарила яркая вспышка. Чудовищ отправили восвояси. Ветер стих. Стихла и его музыка. Встреча окончена.

Гнев сестер почувствовали все обитатели их мира. Даже самые простые люди, предельно далекие от колдовства и прочих высоких материй землепашцы, вдруг осознали, что грядет что-то страшное. Живя на пустынной территории, всего на четверть покрытой водой, им было не привыкать к борьбе за выживание ни с природой, ни с соседями, но сейчас это было предчувствие иного рода. Предчувствие бед такого масштаба, какой они знали только из древних легенд.

Но даже среди этой нарастающей тревоги было место, где никого не волновали ни царственные ведьмы, ни передел мира, ни даже Божьи искры и вечные поиски неведомого. В одной из многочисленных скал побережья Моря Тысячи Смертей расположилась едва различимая дверь, к которой вела узкая тропинка. Причем, расположилась так удачно относительно солнца, что заметить ее сложно, даже, когда знаешь, куда смотреть.

За дверью начинался коридор, ведущий вниз и вглубь скалы. Что-то типа винтовой лестницы, только без ступенек. Заканчивался этот проход довольно просторной комнатой с низким потолком и тремя дверями в прочие помещения. Она явно предназначалась для свободного перемещения нескольких человек, поэтому пустовала, чтобы ничто не мешало движению. Двери же находились в каждой стене. Простая и понятная планировка без затей и излишеств.

Справа от входа находились жилые комнаты, а также прочие помещения для бытовых нужд: кухня, столовая, помывочная, оружейная и так далее. Слева – разного рода кладовые и что-то типа загона для животных, теперь пустовавшего. Имелся также и своеобразный огород с грибами и какими-то еще растениями непонятного вида. Он как раз выглядел вполне живым и активно используемым. В общем, все это были обычные помещения для обособленной жизни без необходимости часто выходить наружу.

А вот центральные комнаты заслуживали отдельного внимания! Сперва шел еще один коридор вниз, заканчивающийся дверью в большой зал. Раза в два больше немаленького “атриума” и с высокими, в два человеческих роста, потолками. Стены украшены декоративными полуколоннами и покрыты причудливыми узорами. В центре – круглая мозаичная площадка, также содержащая в себе несколько загадочных символов.

Напротив входа, у края этого круга, но не нарушая его границ, стояло огромное тяжелое зеркало с мутным стеклом. Овальной формы, немногим выше человеческого роста, оно покоилось на трех массивных ножках в форме звериных лап. Раму же украшала резьба, изображавшая животных, похожих на чудовищных волков, их добычу, различное холодное оружие и все те же неведомые символы, что встречались в зале повсеместно.

6

Примерно пять веков назад в этом скальном убежище обитало две дюжины человек. Все – хорошо обученные воины, беззаветно преданные своим клятвам. Формально они считались рабами, но не тяготились этим статусом, а в каком-то смысле даже гордились. Ибо для них он означал абсолютное доверие обеих сторон друг другу. Тем более, что речь шла не только о жизнях, но и о бессмертных душах!

Воины-рабы обязались хранить имущество своего господина до его возвращения или до своей смерти. Взамен же их души получали полную свободу и ржавые крючья Колеса Перерождения не утащат их в пекло для очищения от мирской скверны перед очередным появлением в этом страшном безрадостном мире. Достаточно неплохая сделка, особенно, учитывая, что жизнь за пределами убежища не предлагала каких-то особых преимуществ.

Время шло, старые воины покидали этот мир, с честью отстояв свой дозор. Новые появлялись, на тех же условиях (в знак этого получали особое клеймо с замысловатым знаком), но не так часто, как хотелось бы. Ряды обитателей убежища неизбежно редели. В итоге осталось всего двое: юноша, только вошедший в пору совершеннолетия, и старик, бывший таковым еще много лет назад, когда выкупил младшего из четверых детей у пары, случайно наткнувшейся на дверь в скале.

Семья бедняков спасалась вместе с прочими жителями близлежащей деревни то ли от разбойников, то ли от неурожая, но из-за непогоды отстала. В поисках укрытия они осматривали окрестности и заметили дверь. Отец семейства настаивал, что это достижение как раз младшего из его детей. На счастье путников, дверь оказалась не заперта. И вот, они уже встречают угрюмого, но не выглядящего злым старика, который кормит их, устраивает на ночлег и делает заманчивое предложение.

Изначально старый Хуффи предложил всей семье остаться в убежище. Каким-то чудесным образом оно не пришло в упадок за полтысячелетия, поэтому не требовало ремонта или каких-либо еще сложных работ. Просто живи и все! Но жена и старшие дети категорически отказались, а жертвовать семьей отцу не хотелось. Однако, младший из детей занемог и стало понятно, что тягот пути он не вынесет. Да и выхаживать его времени не было, иначе остальных уже не догнать.

Так Хуффи купил себе преемника практически за мешок сухарей и несколько драгоценных камней. Что было с этими людьми дальше он не знал. Да и Младший не особо интересовался. Его действительно устраивала жизнь в убежище. Разве что ежедневные поучения полубезумного старика о том, каким подобает быть благородному воину-рабу, и как важна их миссия, надоедали. Но это неизбежное зло, да и в остальном дед был хорошим и заботливым человеком.

Так и в этот день, точно такой же, как и все предыдущие, Младший со скучающим видом в тысячный раз слушал наставления старика. И все это было настолько привычно и монотонно, что они оба не сразу обратили внимание на громкий хлопок, раздавшийся из нижнего зала. Первым спохватился Хуффи и засеменил в комнату с мозаичным полом. Младший чуть отстал. А когда вошел в зал, его мир перевернулся с ног на голову. Мутное стекло огромного зеркала разбито вдребезги. На полу среди осколков лежит окровавленный человек без кожи, ног и одной руки. А старый Хуффи упал перед ним на колени и причитает:

– Слава Творцу за милость, оказанную мне, нижайшему из недостойных, дожить до этого дня! Слава Творцу, ибо Господин Руза вернулся!

II. Страшно быть свободным.

7

Всю, немалую уже, жизнь в убежище Младший думал, что возвращение господина – это некая легенда, которая нужна, чтобы оправдывать сидение под землей. Ну, а если оно все-таки произойдет, то случится это ярко, красочно и торжественно. Величественно, хотя бы. Естественно, ничего из этого он не увидел. Корчащаяся на полу тварь и на человека-то была слабо похожа. Да и вызывала никак не благоговейный трепет.

Существо просто-таки источало какой-то необъяснимый, животный ужас, который овладел разумом Младшего за пару мгновений. Юноша истошно заорал, заполошно крутанулся через себя и бросился к выходу. И тут же по залу пронеслось резкое:

– Стоять! Раб! – этот голос Младший слышал впервые. Но важнее было другое: ноги его перестали слушаться, и парнишка резко застыл на полушаге, неизбежно шлепнувшись наземь. Рабское клеймо на загривке горело огнем.

Младший кое-как повернулся и его глаза встретились с глазами чудовища на полу. С двумя ярко-синими звездами, пылающими огнем несокрушимой воли! И в этот момент он понял, что такое на самом деле раб и господин. О чем никогда не говорил Хуффи, потому что и сам не знал. Доверие, клятвы и прочие прекрасные слова, конечно, имели место. Но не они составляли основу этих отношений.

Главным являлось то, что господин полностью и безоговорочно распоряжается жизнью своего раба. Буквально каждый его шаг, каждый вздох подвластен тому, чье клеймо выжжено на шее сзади, чуть выше спины. К осознанию этого нельзя подготовить никакими поучениями. Оно удивительным образом и ужасало, и отрезвляло одновременно. Старый Хуффи замахал руками и затараторил:

– Дурак! Господин только что спас твою жалкую жизнь! Благодари его ничтожный! Сейчас же!

Младший непонимающе замотал головой, попутно вставая с земли. И тогда освежеванное чудовище вновь заговорило. На этот раз спокойным голосом, но будто собираясь с силами перед каждым словом:

– Если бы ты вышел из зала, клеймо убило бы тебя. И ты отправился бы в пекло как клятвопреступник.

Младший к концу фразы уже поднялся на ноги. Но, услышав все и осознав, побледнел и рухнул на колени, распластавшись в поклоне и заголосил:

– Простите, Господин! Я просто молод и ничего не видел в жизни. Поэтому испугался. Я не хотел вас оскорбить или нарушить клятву! И… спасибо вам…

Существо усмехнулось. Хотя по его внешности было сложно это понять. Оно откинулось на спину и махнуло рукой, тяжело дыша:

– Я прощаю тебя. Такое действительно не каждый день увидишь. А теперь принесите кровь кукол кто-нибудь! ОЧЕНЬ! БОЛЬНО! БЕЗ! КОЖИ!

Только после этого до старика и юнца дошло, что на полу лежит такой же живой человек, как и они сами, а не сказочный джинн или какое-то еще диковинное существо.

Хуффи заковылял к неприметной панели за зеркалом, высотой в половину человеческого роста, Младший поспешил к нему. Старик отодвинул панель – за ней оказалась ниша с полудюжиной кувшинов. Младший взял два из них, и они вернулись к своему господину. Хуффи распечатал одну из емкостей, не без усилий поднял ее и принялся поливать лежащего, юноша же пошел за остальными.

8

На самом деле, ни один из рабов, когда-либо живших в убежище, не знал, что это за куклы такие, откуда у них кровь и зачем она нужна. Им это было ни к чему. Важно было знать, где она находится, на случай если господин прикажет принести. То же самое касалось вообще всего в этом месте. Но, как ни странно, остальные вещи имели вполне обычное происхождение и применение.

Примерно об этом думал Младший, таская кувшины. А когда смотрел на Хуффи, щедро орошающего их господина, подумал, что, в сущности, даже никогда не интересовался их содержимым. А ведь жидкость эта действительно похожа на кровь. Только более темная, густая и вязкая. И по какому-то странному закону, она не растекалась по полу, а собиралась вокруг лежащего, обволакивая его, создавая этакий кокон.

Сперва казалось, что ничего в этом коконе не происходит (впрочем, никто и не знал, что вообще должно происходить и должно ли). Спустя же некоторое время стало заметно шевеление внутри, будто некто ворочался во сне. Так продолжалось еще около двух часов и оба раба не отходили от господина ни на шаг. Не столько из верности, сколько из незнания, непонимания… и нескрываемого любопытства.

Шевеление прекратилось. Теперь кокон равномерно расширялся и опадал, словно в такт дыханию. Потом появились пальцы. Обычные человеческие пальцы двух рук, покрытые обычной человеческой кожей, разве что, более бледной по сравнению с кожей рабов. Они разорвали кокон изнутри и далее миру явилось остальное тело. Обычное человеческое тело, только полностью лишенное волос. Господин Руза действительно оказался человеком!

Он сидел на полу, повесив голову и тяжело дыша как после болезненного сна. Затем поднял руки и жестом призвал рабов. Хуффи и Младший подошли с двух сторон и помогли господину встать. Руза держался уверенно, но телесная слабость ощущалась в каждом шаге. С другой стороны, пару часов назад у него вообще не было ног. А с третьей – хватка его выдавала человека изрядной силы.

Но эту силу явно нужно было еще восстановить. Рабы довели господина до жилой части убежища. Там они омыли его тело, обернули тогой и усадили за обеденный стол (во главе которого специально стоял единственный в комнате массивный стул с высокой спинкой и подлокотниками), на который вскорости выставили всю пищу, что в данный момент имелась. Довольно скромное пиршество даже по меркам двух человек. Руза скорбно посмотрел на грибную похлебку, овощи и лепешки, вздохнул и задумчиво произнес:

– Нет, так не пойдет!

Господин выпрямился, расправил плечи, взмахнул руками и… на столе начали появляться блюда, которых Младший никогда и не видел, а Хуффи о некоторых мог только мечтать. Тяжелая, сытная пища благородных людей, созданная не только, чтобы не умереть с голоду, но, и чтобы доставить удовольствие! Младший даже не подозревал, что в мире есть столько сортов мяса и столько способов его готовки. Руза кивнул:

– Ешьте. Когда еще вам выпадет такая возможность! – никого из находящихся в комнате дважды просить не пришлось.

9

Младший с Хуффи насытились очень быстро, не попробовав и половины блюд. Руза же ел даже не за троих, едва пережевывая пищу и иногда порыкивая. Зато к концу трапезы он уже не выглядел изможденным. Развалившись на стуле в полудреме, господин размышлял: