Не знаю, чем можно помочь

Нина Бенуа

Не знаю, чем можно помочь

Блестящие победы на конкурсах эссе, руководство школьной газетой, легкое поступление и стажировка в качестве младшего редактора в одном из старейших изданий города.

С детства мне твердили, что я должна стать звездой журналистики.

Робкие фантазии о том, что неплохо было бы стать адвокатом или актрисой (а лучше и тем, и другим) забились под клавиши призового ноутбука, где методично сплющивались от десятков тысяч набираемых мной знаков, а позже и вовсе превратились в точки, которые я не смогла ни найти, ни вытряхнуть на стол. Исчезли.

Не дури. Пиши. «Это отличная работа – сидеть дома и получать деньги за то, что ты просто умеешь хорошо писать!» – говорила моя мама-инженер.

И в самом деле. Не дурю. Ведь адвокат – бессмысленная профессия, «там нужно иметь много связей, иначе ничего не добьешься». Артистки в семье «одной хватает (кому хватает?), так что давай без этого». А в журналистике уже все получается, так что «не выдумывай». Или выдумывай побольше – если это от тебя просит редактор, «слушай там внимательнее, что говорят».

Сразу после окончания вуза я пришла работать в одно из крупнейших изданий города, где быстро подружилась с начальницей-редактором Лилией. .

Лиля была эффектной шатенкой с огромной копной волос и светлыми карими глазами, которые обладали странной особенностью: все, кто видел Лилю пару раз и плохо запомнил, считали, что они голубые. Она родилась на другом конце земли и благодаря динамичной профессии смогла переехать сразу после университета, о чем никогда не жалела. Изредка поддерживая вежливую коммуникацию с одноклассниками, она при этом не стремилась даже на неделю вернуться в родной город, оправдывая нежелание то отсутствием времени, то слишком дорогими билетами. Единственный раз, когда редакция решила оплатить ей полет туда за какие-то заслуги, она вернулась с диском, на который обычно записывают всякие виды города для туристов, магнитом и скверным настроением – успела поссориться со всеми, кого встретила.

За сорок лет, которые Лиля прожила на свете, она нажила огромную однушку в роскошном районе города, кучу итальянской мебели и глупого и злого кота, которого пыталась выставить очень глубокой личностью с особенным характером. Приписывать героям история качества, которые их не отличают, было обычным делом для Лили, но я считала это профессиональной деформацией. В ее-то годы – не шутка. Проживу я еще двадцать лет в журналистике – стану такой же.

Лиля мне очень нравилась. Она обладала специфической харизмой смелой одинокой женщины, бесстрашно ввязывалась в любые выяснения отношение и тусила. Ненавижу это слово. Тусила с интересными людьми.

Ее компании менялись каждый вечер и каждый вечер там был кто-то, кого мне стоило знать: артисты, ученые, музыканты, диджеи, наркоторговцы (для достоверности фактов в будущем материале, разумеется), школьные учителя, бизнесмены, лучшие врачи города и политики разных фракций. Моя телефонная книжка пополнялась каждый вечер. Моя голова разваливалась на части каждое утро после.

Основным материалом бронебойной лилиной коммуникации был алкоголь. Она мастерски орудовала им, знала все формулы и дозировки, разбиралась в коньяке и с закрытыми глазами могла выбрать лучший, понимала, как закусывать и как оставаться трезвой, подливая гостю в бокал все больше. Я смотрела на это завороженно, принимая расплату в виде похмелья как нечто само собой разумеющееся. Для меня алкоголь никогда не был чем-то табуированным или нежелательным: в моей семье никто и никогда серьезно не пил, поэтому в двух бутылках водки на столе я видела богемность, а не надвигающейся на меня беды.

Окружающие, как мне казалось, слегка недоумевали от нашего общения: уж насколько широким не был Лилин круг, в теплой дружбе с кем-то на двадцать лет младше себя она замечена не была.

Выбор Лили меня в качестве основной собеседницы подстегивал мой азарт: казалось очевидным, что моя суперспособность человека и журналиста – находить общий язык с такими сложными людьми, чьего характера все сторонятся. Все, кроме меня. Уж я-то могу с ними справиться. Я – особенная. И это мой талант.

Несмотря на мою занятость младшего редактора, постоянно заваленного мелкой работой, я умудрялись проводить с Лилей много времени вне редакции. Выставки, ужины, спектакли, концерты – везде, где она могла пройти (а она могла пройти везде), она брала меня за плечо и тащила за собой. «Тебе будет полезно это увидеть», «это важно посмотреть», «послушай, это пригодится». Я слушала, вникала, погружалась. Количество эмоций зашкаливало, мне казалось, что я ныряю в океан, в котором никогда не утону – Лиля обязательно выхватит меня, если течение совсем закрутит. Я чувствовала себя в безопасности рядом с ней и обязательно оставалась обсудить дальше то, что мы пережили вместе за вечер. Смыслы озвучивались под густой, но нежный звук ледяной водки, которой она запивала быстро надоедающее вино.

Я же, для поддержания градуса диалога, начала искать очарование в виски.

Его запах ассоциировался у меня с ночными клубами, куда я проходила без всякого фейс-контроля благодаря лилиной протекции и с ее домом – лабораторно-чистой квартирой с огромными, всегда закрытыми окнами, сквозь которые не проникали ненавистные хозяйке детские крики с площадки.

Я стала бывать в этом доме чаще и в нем меня всегда ждал ужин и алкоголь, либо случайно оставленный кем-то из предыдущих гостей, либо специально купленный для меня – легенда менялась в зависимости от настроения Лили и оценки ею моего поведения.

Хорошим считалось поведение, при котором я максимально много слушала и также максимально соглашалась со сказанным. Ближе к последней четверти бутылки дагестанского коньяка Лиля рассказывала истории из жизни, которые периодически обрастали мистическими подробностями.

Мистику Лиля уважала больше других способов трактовки событий. Она обнаруживала в себе особые необъяснимые таланты и видела их причину в перенесенном в юности сильном стрессе. Чтобы я почувствовала всю горечь рассказываемых ею историй, она находила удачные параллели с моей жизнью или придавала историям такие краски, что я погружалась в них, как в кисель, без возможности выбраться до тех пор, пока она не разрешит мне.

Завораживающий талант. Невероятный профессионализм. Вот как надо рассказывать истории. И самое главное – после я точно знала, как преодолевать эти трудности. Не пришлось даже проживать все это – бесценный жизненный опыт уместился всего лишь в двух бутылках, выпитых на двоих.

Если каждый вечер, проведенный за рассказами Лили, делал меня чуть сильнее и круче ровесников, то что и говорить о нескольких днях, которые мы могли провести вместе благодаря командировке. И она, разумеется, не заставила себя ждать – такая уж работа. Но зимний выезд в метель на промерзшем до винтика ПАЗике не казался чем-то ужасным: Лиля ездила на нем сто раз и объяснила, как сделать поездку комфортной. Инструментарий редактора и в этот раз был нехитрым – фляжка и плед.

В скромной гостинице, куда нас поселили, Лиля быстро нашла нам компанию и организовала небольшую вечеринку в честь приезда – ведь перед началом работы неплохо бы ознакомиться с местным колоритом. Я, плохо переносящая любую дорогу, докуривала вторую пачку сигарет и мечтала скорее закончить веселье. Одно я, к сожалению, знала точно – наступит момент, когда дружелюбие Лили закончится и, клянусь, я могла поставить на любой бутылке отметку, когда это происходило. В такие моменты, когда она резко превращалась из красотки с роскошной фигурой в мужиковатого гопника, нащупывающего лом под креслом, случайные собеседники пугались и мне приходилось перехватывать инициативу в разговоре. Это утомляло, но давало ощущение абсолютного триумфа и собственной непобедимости.

Судите сами – я настолько хороша, что могу развлечь незнакомых людей на двадцать или тридцать лет старше себя, сдержать буйный нрав Лили, которая пересекла ту самую невидимую отметку на бутылке и спасти вечер, оставаясь интересной и несмотря ни на что получить новые контакты в телефонную книгу.

Уже хорошо зная Лилины бытовые привычки, я была уверена, что на протяжении всей командировки мне предстоят беспокойные ночи. Единственное, что кошмарно злило меня в моей старшей подруге – чудовищная бессонница, с которой она ничего не могла сделать, не давая при этом спать никому вокруг. Чаще этим «никем» была я – измотанная рутинной работой с текстами и изрядно накачанная алкоголем.

Не существовало человека, который мог бы остановить Лилин поток сознания и возбуждения. К счастью, в эти моменты мы оставались одни и никто не мог видеть моего позорного поражения в этой борьбе. До двух-трех часов ночи Лиля беспрестанно говорила, переставляла предметы, включала свет и на все мои просьбы дать мне хоть немного поспать не реагировала никак. Тогда, в гостинице, я смогла проявить жесткость и сказать, что я невыносимо устала, поэтому ухожу в свой номер. В обычной жизни, когда я оставалась у нее на кухне после поздних прогулок, отправить Лилю спать было делом нескольких часов усилий.

Однажды, когда я в очередной раз пыталась уснуть под ее несвязное бормотание, моя злость сменилась очередным витком азарта. Если я так ценна ей как друг и если ей так важна моя поддержка, как она говорит, то я обязательно смогу справиться с этим и помочь ей же выйти из этого круговорота бессонницы, недосыпа и постоянного похмелья. Помочь выйти. Или вытащить ее.

В той же командировке на следующий день после приезда, я узнала о своей покровительнице новый факт, до этого ускользавший от меня из-за того, что обычно я уезжала из ее дома ранним утром, даже не всегда дожидаясь ее пробуждения.

Проснувшись и приведя себя в порядок, Лиля зашла ко мне в номер с пакетом, из которого появились бананы, зефир и бутылка коньяка.

– Зачем тебе коньяк-то? – зевнула я.

Лиля медленно перевела на меня глубокий, еще подернутый суровой дымкой взгляд и отделяя каждое слово проговорила:

– Чтобы не болела голова.

– Ты похмеляешься коньяком? Никогда не замечала. Разве так делают? По-моему люди похмеляются пивом. Может поспишь лучше? Мы же не скоро начинаем.

Лиля часто игнорировала вопросы, давай ответ на них выразительным молчанием. Открыв крышку, она налила коньяк в стакан, сделала несколько глотков и отошла к окну.

– Вставай, нам надо выезжать.

– Зачем? Еще рано. Я не хочу выезжать сейчас.

– Вставай, не спорь. Я езжу в эти командировки уже двадцать лет. Нам туда надо прийти раньше.

Я, задевая реальность углами квадратной от недосыпа головы, поднялась и начала собираться. Не в моем характере было беспрекословное согласие со всем и вся, но спорить с Лилей, которая в большинстве вопросов была несдвигаема как танк, мне казалось большим злом, чем подчинение.

Однако в момент, когда я окончательно оделась, Лиля передумала выезжать – в зеркале ей привиделся сильный отек на лице, который необходимо было как-то свести до того, как она появится на людях.

Справедливости ради, внешность Лили никогда не выдавала того, чем она занималась прошлым вечером, а все отеки, которые могли существовать, виделись в зеркале одной только ей – за это она в нужные моменты эффектно и вслух благодарила одного из лучших косметологов города.