Посейдон

Татьяна Калинина

Посейдон

“Слышишь ли ты, Посейдон, Колебатель Земли черновласый?! Если я сын твой, а ты мой отец, то не дай, чтоб достиг Родины милой своей Одиссей"

Гомер

"Будет недолго еще он с отчизною милой в разлуке, Если бы даже его хоть железные цепи держали"

Гомер

Глава. Арест

Ранним летним утром, когда зеленая листва растущих рядом кленов полностью скрыла вывеску овощной базы “Картюхино”, собственник Игорь Александрович Картюхин вошел в холл, расслабил жаркий галстук на лазоревом воротничке и нажал на хромированную кнопку лифта. За спиной послышались шаги и шорох. Картюхин неловко развернулся и увидел двоих в штатском:

– Игорь Александрович? – спросил один и, получив подтверждение, продолжил: “Мы к вам. Подполковник Локотков, пройдемте с нами.”

– Куда?! – ошарашено поглядел на обоих Картюхин.

– В комитет. У нас есть постановление на ваше задержание. Мы все поясним. Проходите…

Сотрудники базы, видевшие арест директора и как его вели через двор в машину следственного комитета, быстро разнесли весть, и к десяти утра работа встала – все обсуждали только это.

Пока шел допрос в комитете, дома у Картюхина творилось черти что.

Домой к Игорю Александровичу приехали восемь человек, которые выволакивали из шкафов одежду, разбирали рабочий стол и тумбочки, снимали с кондиционеров пластиковые короба. Искали золотые слитки, деньги и драгоценности. Не найдя почти ничего, они оставили обалдевших от неожиданности жену и дочь Картюхина в ужасном состоянии.

Лиза, подавшая матери корвалол, стирала мокрой тряпкой с паркета следы подсохшей грязи, которые неприятно хрустели под тапочками.

– Говорила я ему, поехали жить в Латвию. Говорила! А он мне – я белорус, я холод не люблю, у меня люди тут… Подойди, Лиза, мне совсем плохо, я задыхаюсь!

Лиза подошла к матери и села рядом с ней. Та нервно вложила свою руку в ее:

– Неси тонометр, померь пульс.

Девушка встала, кинула взгляд на тумбочку, где обычно лежал прибор, и будто заново вспомнила, что теперь все кувырком. Под белой норковой шубой, оказавшейся в пыли сдвинутого на бок шкафа, она увидела изгиб серой трубки, и взяла тонометр.

– Да, подними ты ее, видишь же, что не могу, а топчешь! Сколько деньжищ стоила… Ох, что будет! Что теперь будет?! – Лизавета Андреевна закрыла глаза и жертвенно вытянула вперед безжизненную руку. Зашумела машинка.

– Мама, пульс семьдесят шесть, все хорошо, – сказала Лиза, пока мать шипела в ответ на дискомфорт сдавливания руки.

Елизавета Андреевна, мать Лизы, выбрала имя девочке не случайно, не по романтическому порыву и не в ответ на уговоры заботливого мужа назвать девочку именем любимой женщины. Она всерьез считала, что имя приносит удачу, а в случае с Лизой – удачу женскую, и потому настояла на том, чтобы в доме были две Лизы – она и дочь.

Когда – то давно, еще в студенческие времена их с Картюхиным юности, случилась у них история. На одной из веселых рождественских вечеринок в доме культуры играли в слова, где парню надо было вытянуть из шапки имя вслепую. К имени нужно было быстро подобрать за 10 секунд 5 созвучных слов, и после этого парень мог поцеловать девушку. Если отказывала – девушка вытягивала мужские имена, а если не успел – то имя девушки снова оказывалось в общей шапке, а парень выбывал из игры.

Игорь Картюхин, тогда красивый белокурый студент, приезжавший на лекции на белой отцовской волге с водителем, был самым заветным женихом университета. Пока играли другие, Лиза молилась, чтобы она не выпала какому – нибудь захудалому прыщавому сокурснику из общежития.

Как дошла очередь до Картюхина, он весело вскочил, откинул от розового лица вихреватые пряди и сунул руку в шапку чуть не по локоть. Радостно развернув бумажку, он гаркнул – “Лиза! – и сразу залпом: антреприза, киса, каприза, экспертиза, сизо…”

И хотя Лиз в комнате было две, но конкретно Васильева Лиза, которая потом и стала женой Картюхина, вскочила с места, подошла к оптимистичному студенту и жарко поцеловала его в раскрытые розовые губы с моложавым пушком над губой, не стесняясь никого и ничего.

Так, с шутки, началась история их отношений, а потом – свадьба, квартира в подарок, дочь, усыпляющее благополучие и вот теперь крах всего! Арест мужа.

Не проработав ни дня, Елизавета Андреевна, учебой дочь не гоняла. Главное – чтобы без троек, ну, а если случится, то и не страшно.

На вопрос, может отдадим дочь куда – нибудь, да хоть на танцы, мать отвечала; Природа и так позаботилась! Она вся в тебя, длиннопалая.

Важно было то, что Лиза (точнее, две Лизы) были частыми гостьями во всех хороших домах. Знакомства мужа позволяли дружить с очень правильными людьми, и из всех правильных Елизавета Андреевна сближалась с теми, у кого рождались мальчики. И хотя воспользоваться этими связями для собственной выгоды она не могла, Елизавета Андреевна успокаивала себя тем, что, имея такие связи и знакомства, Лиза уж точно найдет себе обеспеченного мужа из своего круга.

Однако арест мужа – не первое потрясение семьи Картузовых. Восемь лет назад, как только дочь перешла на пятый курс филологического, она встретила худого, забитого и замкнутого Витю Чалова, который приехал в Минск учиться на диспетчера, вырвавшись из поселка городского типа под Раковым.

Мать при знакомстве окатила будущего зятя таким взглядом, от которого холодно стало бы даже мертвецу. А отец, хоть и хотел бы для дочери лучшего, но преследовать не стал. Часто он подшучивал над ней, когда она возвращалась домой со свидания:

– Ну, как там твой боинг – френд?, – говорил он, и Лиза, хоть и ворчала ему в ответ, но была рада его доброй и безобидной шутке.

К свадьбе Чалова Витю “отмыли”, как сказала Елизавета Андреевна, и взяли на работу на картузовскую овощебазу. Молодой человек пригодился в отделе ремонта сорока пяти хозяйских фур. Чай не самолет, тоже разобраться можно! В реальной технике он соображал мало. Ушлые мастера – ремонтники без труда втюхивали директорскому зятю к закупке целый список деталей на полностью исправный автомобиль, коими потом успешно приторговывали на сторону.

Сам Витя, который с юности готовился пробиваться в жизни, вдруг обнаружил огромную удачу в том, что встретил такую жену, с которой он сразу нашел и место в жизни, и сильного покровителя. Напыщенное пренебрежение тещи можно было списать на хоть и неприятные, но необходимые недостатки своего положения:

“Не ўсім котку Вяселле”, говорила ему мать, когда он жаловался на несговорчивую Елизавету Андреевну, – будзь ласкавей с Лизой, усё будзе добра”.

Картюхина все время до суда держали в изоляторе, куда заботливая жена и мать слали еду и одежду. Адвокаты шансов давали мало: по таким делам сроки от шести до двенадцати, да все реальные сроки, а не условные. И химия вряд ли.

Да по каким – таким делам? – восклицала Елизавета Андреевна, – Игорь двадцать лет работу людям давал, строил, теперь это все куда? За что сроки?

Но государство знало, за что. Катрюхина сажали на самом высоком уровне. Задержание – самим полковником. По истечении трех суток Картюхина под конвоем и в наручниках, отдельно от остальных, повезли в следственный комитет, откуда через несколько часов – в прокуратуру, где его уже ждали три прокурора, слева – руководство областного комитета, а справа – начальник управления. Такого набора действующих лиц Игорь Александрович не ожидал, однако нутром понял, как высоко поднялся по жизни.

Обвинение следствия – неуплата налогов и порча государственного имущества на крупную сумму. Немедленно после ареста проверки выявили нарушения трудового законодательства по сотрудникам из отдела маркетинга, посчитав отношения с ними скрытым наймом. Не смутило ни то, что сотрудники были предпринимателями, имели несколько регулярных заказчиков и работали на дому.

По итогам перерасчета зарплатных сумм в качестве серой заработной платы без должного трудоустройства, руководитель такого предприятия приближался к нижнему порогу уголовной ответственности, однако четырех тысяч не дотягивал, пока из закромов не достали один факт – в период с октября по ноябрь двадцать второго года на базу прибыл выращенный на госполях подмороженный буряк, который сгнил в рекордные сроки.

Таким образом компания Картюхина причинила государству ущерб еще на триста тысяч рублей. После выявления этого факта проверяющие достигли целевой суммы, и уголовное дело на Игоря Александровича было успешно открыто.

Счета фирмы были мгновенно приостановлены, а оставленный Картюхиным на производстве директор вызван в органы на серию обстоятельных разговоров.

Сергей Решимов, мужчина пятидесяти трех лет, работал в фирме с самого начала по принципу “вы скажите – я сделаю”. Ездил на фольксвагене поло, обедал в столовой и все лишние деньги направлял на лечение жены, второй раз боровшейся с раком груди.

После длительных совещаний финдиректора и Решимова со счетов предприятия были списаны все искомые государством суммы; чем ущерб и был погашен. На ход дела, однако, это не повлияло, и намерений прокурора не смягчило.

Однажды вечером, придя домой, Решимов скинул обувь и бросил ключи на столешницу, где лежало раскрытое уже письмо из медцентра. Он потянулся к ней, и, пока жена шла с кухни к двери, прочел.

Выписка гласила, что терапия не дала нужного эффекта, и в организме пациентки фиксируются метастазы в правое легкое. Требовалось более серьезное лечение, и стоило оно немало.

Сердце у Сергея Ивановича сжалось… Он вспомнил жену еще в период ухаживаний, и как они виделись после пар на берегу Свислочи. Заботливый Сережа, чтобы порадовать любимую, приносил привезенную с родительской дачи клубнику в пластиковой ссобойке и подавал любимой ягоду крохотной серебряной ложечкой, пока та смеялась, закрыв глаза, и смех ее был слаще этой клубники.

Дети уже выросли и выпорхнули из гнезда, и они остались с Машей жить вторую половину жизни и наслаждаться ей. И тут болезнь. Тягостная, выматывающая, беспощадная.

Самое ужасное было то, что жена ничего не просила, не сетовала. Она принимала протекающую в ней болезнь молча, как будто можно было утонуть в мутной воде, не издав ни одного звука.

Лечение нужно было начинать сразу после результатов анализов. Сразу – это в течение месяца. Чем дальше, тем меньше шансов.

– Пойдем выпьем чаю, – сказала жена, – я накрыла на улице.

Они вышли на залитую светом террасу, где на застеленном скатертью столике уже красовались чашки, ваза с конфетами и чайник. Как любили они долго пить чай на этом балконе, и неспешно говорить о том, как дети, что происходит в мире и как сосед подстригает туи у себя на участке.

– Ты прочитал?

– Да, – отозвался он.

– Как хорошо бы и нам посадить такие туи! – сказала жена, и наклонила чайник над кружкой мужа.

– Я посажу, вот с работой разберусь, – сказал Сергей Иванович.

– Нам к родителям бы съездить. Застелим там все плиткой, чтобы тебе не пришлось потом одному…

Сергей Иванович вспыхнул:

– Ты мне такое не смей! Глупая! Будем ездить к твоим вместе, долго ли траву убрать и цветы заменить. Вот подлечим тебя сейчас…

Он замолчал. Жена глянула на него с нежностью и села рядом. Солнце клонилось к горизонту, птицы озабоченно перекрикивались между собой, занятые тем, чтобы обозначить свое место для вероятных чужаков. Неловкий черный птенец спорхнул с забора в высокую траву, короткие крылья давали ему лететь только на длину кошачьего прыжка. Мать сиганула вниз, поманила его какой – то букашкой, но в раскрытый желтый клюв не дала и взмыла на нижнюю ветку. Птенец со всей силы взмахнул короткими крыльями и оказался рядом. Мать наградила его принесенным угощением и решительно взмыла в небеса за новой добычей.

Придя на работу утром, Сергей Иванович окунулся в заботы оставленного Картюхиным предприятия. Никто не знал, что делать. Принимать ли новый товар, что делать с фурами, контрактами, звонками. Сотрудники бродили по коридорам, от кухни до кабинета, и не знали, куда себя приложить.

Встреч с заключенным не давали, но адвокаты передали от Картюхина указание компанию не банкротить, работать как обычно, даже еще лучше, клиентам про его неприятность не распространяться.

Какое там! Сразу после ареста во все исполкомы и агрокомплексы страны было выслано извещение, подписанное подполковником Локотковым, что ОАО “Картюхино” не рекомендована к сотрудничеству, так как методы работы ее собственника, Картюхина И.А. являются преступными и противоречат принципам ведения бизнеса в Республике Беларусь. Предлагалось найти другого поставщика услуг, и каждому было понятно, что продолжать работать с “Картюхино” – значит навлечь на себя перекрестную проверку.

Огромные склады, офисное здание в четыре этажа, хранилище для сельхозтехники, выстроенный на четыре тысячи голов коровник (новое начинание Картюхина), кредитная линия на десять миллионов, а главное – сорок пять отличных фур! – все это было лакомым куском.

Фуры… подумал Сергей. Разве это грех – спасти человека, взяв у другого немного из того, что ему уже не нужно. Разве справедливо, что они будут стоять без работы, пока в мире есть люди, чья жизнь и смерть зависит от проклятых денег. Разве хорошо это, если Маша ляжет в сырую землю от того, что не хватило каких – то пару десятков тысяч, а фуры будут ржаветь и пылиться в темном гараже.

Катрюхину сидеть еще лет шесть, а машины столько не стоят без дела. Он даже лучше сделает, думал Решимов, если машины будут на ходу. А впрочем еще одно обстоятельство имело большой вес: пока Игорь Александрович ездил по министерским совещаниям именно я, подумалось Решимову, был рядом и направлял всех, разбирался с вороватыми мастерами, потом исходил, пока грузили зерно в жару. Эта база и эти машины – и мои достижения!

Доводы совести были с разбиты еще и следующим фактом: через две недели после ареста собственника, Елизавета Андреевна и дочь Лиза сбежали в Польшу от назойливых следователей, с которыми приходилось просиживать по три часа в бессмысленных разговорах, свидетельствах и допросах. Сбежали, как крысы с корабля, а разбираться оставили меня! Жена и дочь – и те прежде всего о своем интересе думают. А у меня каждый день, как кошмар. То допрос, то проверка, с женой поговорить некогда…

Еще несколько беспокойных ночей в размышлениях, – и Решимов зарегистрировал компанию на свое имя, сразу после чего подписал от имени директора “Картюхино” соглашение о передаче десяти фур в бессрочную аренду новоиспеченной компании по условной цене в триста рублей в месяц за каждую фуру. Договора и заказы, по которым эти машины должны возить грузы, также перешли в открытую Решимовым фирму.

Через два месяца после ареста Картюхина сумма на терапию была уже собрана и отправлена по назначению. Утром того дня в доме Сергея Ивановича встали рано – Вера уезжала на лечение.

Решимов приготовил жене бутерброды с вареной говядиной, которую в задумчивости варил сам. Он настоял, чтобы перед дорогой она весь вечер лежала, пока он собирал документы, вещи, еду.

Взяв в руку местную газету, он одной рукой снимал шум с бульона, и глаз его косился в сторону одной интересной заметки: “Курс доллара рухнет уже в ближайшие годы”. Под заголовком значилось: “…эксперты отмечают тревожные тенденции американской экономики, которые с большой вероятностью могут вызвать финансовый кризис уже во второй половине двадцать шестого года. По оценкам экспертов, уже в двадцать седьмом году этот процесс приведет к глобальному кризису, который повлияет на всех, кто…”.

Сергей Иванович отложил газету и сунул вилку в сжавшийся от варки кусок горячей говядины.

– Почти готово! – крикнул он в спальню, изогнув шею.

Снарядив утром бутерброды, он уложил в автомобиль чемодан Веры и повез ее, взволнованную путешествием, на вокзал. Она ехала в купе одна, а потому Решимов уложил чемодан под металлическую лавку – сиденье, и на перрон не пошел, а с тоской поглядел на жену и сел рядом.

– Прости, что был мало с тобой в последнее время. Так все навалилось…

Ее рука встрепенулась и не дала ему говорить далее. Он поцеловал ее в лоб, обхватив виски руками, и долго посмотрел на нее. Голубые глаза, как озера, наполнились слезами, грозящими перелиться через край, как вдруг Сергей Иванович сказал:

– Ну а впрочем, мы скоро увидимся!

– Конечно! Я позвоню, как только доберусь до Москвы…

Выйдя из поезда, он посмотрел в темное окно купе, в котором виднелось бледное и светлое лицо Веры. Она суетливо помахала ему маленькой ручкой, оттолкнув серую шторку, и поезд тронулся с места.

Решимов в ответ улыбнулся и поднял вверх руку, да так и остался стоять, смотря вслед уходящему в дымку поезду, пока в жаркой летней дымке не растворился последний вагон, и улыбка, и поднятая вверх рука не опустилась вниз.

Удар по ноге вернул Решимова из задумчивости. Сварливый дворник с растрепанными седыми волосами задел Решимова грязным металлическим совком, пока подбирал брошенный посетителями вокзала мусор. Буркнув что – то дворнику, Сергей Иванович побрел к машине. Пора было ехать на службу.

В то же утро в офис овощебазы прибыл новый назначенный государством директор – высокий кудрявый мужчина лет тридцати пяти. Он прошел холл пятью широкими шагами, и на вопрос охранника «кем будете?» не оборачиваясь гаркнул «из райисполкома!».

Глава. Гибель кита

Новоиспеченный директор прошел в приемную Решимова и стал добиваться встречи. Дверь кабинета открылась и Сергей вышел. При беглом взгляде Решимову показалось, что они виделись в комитете несколько недель назад.

– Нестерский Олег Иваныч!

– Решимов…

– Я с назначением из райисполкома. Вы директором значились?

– Я…, – отозвался тот и почувствовал, как почва уходит из – под его ног.

Незнакомец положил перед ним бумагу, на которой Сергей Иванович от волнения не смог разобрать почти ничего, кроме круглой печати и подписи исполнительного комитета.

Первое, что сделал новый назначенный директор – прошел по всем переговорным комнатам и коридорам, оценив количество необходимых камер и прослушивающих устройств. Во время прогулки знакомился с изумленными сотрудниками и представлялся всегда одинаково: “Нестерский Олег Иваныч. Директор”.

Через два часа Нестерский запросил у прежнего директора все договора за последний квартал, потребовал доступ к корпоративной почте, пять электронных пропусков на территорию и пару десятков талонов на обед в столовой.

Уже на следующий день Нестерским было назначено несколько общих совещаний, и Решимову ничего не оставалось, как запереться в своем кабинете и собирать стопку договоров ОАО “Картюхино”, потому вне кабинета от него больше ничего не зависело. Мимо Сергея Ивановича, иногда выглядывающего за кофе, без лишних слов проходили молодые люди с черными рюкзаками и мотками кабеля. Они, как группка черных таутогов направлялись сперва в сторону переговорок, мигрировали в холл и на ресепшн, уплывали в коридорах и кабинетах, после чего их выплеснуло в склад.

Собрав все договора, включая свои собственные на те спасительные десять фур, Сергей Иванович оставил их на столе, запер дверь кабинета на ключ, и отправился домой.

Придя утром на работу, он увидел замок вскрытым, а перепуганная секретарша в приемной пыталась что – то показать глазами и жестом, но Решимов его не прочел. Как только он перешагнул порог своего кабинета, он увидел трех чужаков с папками. Шкафы и стол были опечатаны. Стопка договоров исчезла.

Арест Решимова привыкшим за последнее время к удивительным и слегка трагическим событиям сотрудникам не показался странным. Все решили, что это было очень ожидаемо, и зря он не последовал примеру семьи Картюхина, которая вылетела через Москву неизвестно куда.

Ищи – свищи! – такими словами суммировалась та ситуация, когда разграбленная и разбитая семья спасается бегством.

Пошумев пару дней, сотрудники угомонились и работали под начальством Нестерского, как и раньше. Многие даже нашли свою выгоду в том, что не осведомленный ни в чем директор не замечал многого, да и не интересовался. То, что ранее было под строгим контролем Картюхина, и что служило напоминанием об их собственном несовершенстве, можно было совсем перестать делать.

База Картюхино, как синий кит, который опустился на океанское дно после смерти, стала местом кормления многих организмов и видов, каждый из которых был готов урвать то, на что было способно его тщедушное тело. Мастера выписывали детали на несуществующий ремонт, кладовщики воровали со склада товар, начальник склада не прочь был сдать в аренду несколько сельхозмашин по бросовой цене, а фин. директор начал выдавать кредиты своим знакомым и родным. Отдавать все равно некому.

Говорят, что один погибший кит дает питание экосистеме из примерно трех сотен видов на протяжении ста лет. Первыми к туше приплывают свободно передвигающиеся падальщики в виде длиннохвостых червей, миксиновых и акул. Туша кита не начинает разложение, пока акулы не вырвут первый большой кусок.

Через неделю после появления Нестерова злополучные фуры в общем количестве сорока пяти штук были сданы в аренду новой компании, чьим директором числились неизвестные никому люди.

Спустя еще месяц распродана сельхозтехника. Великое разложение началось…

В этот момент радующиеся легкой жизни сотрудники почуяли холод надвигающейся бури. На предприятии начались массовые увольнения. Нет техники – нет необходимости обслуживать. Лизинговая линия спешно закрыта банком, а движение по счетам остановлено государством. Платить можно было только налоги и зарплаты, через исполнителей. И тем не менее, увольняли десятками.

Брат Елизаветы Ивановны, выросший рядом с Картюхиным, и принятый на работу еще студентом, переманил себе в компанию финансового директора и еще пару – тройку ценных сотрудников.

Уход финансового директора ознаменовал новый этап разложения ОАО “Картюхино”, потому как никто, кроме Елены Викторовны и самого собственника не ведал нюансов договоренностей с подрядчиками, историю взаимного финансирования смежных компаний и большинство иных процессов, протекающих в жизнедеятельности крупного многопрофильного предприятия.

Уставшая от проверок и стрессов Елена Викторовна перешла на новую работу без сожалений и терзаний, а вместе с ней ушла надежда разрешить противоречия, ошибки и путаницу в бухгалтерии, которая возникла от грубого вмешательства Нестерского, его попустительства и вороватости сотрудников.

Последним актом разорения ОАО “Картюхино” был государственный аукцион, на котором база, офисное здание и коровник были проданы за тридцать процентов от их рыночной стоимости. На морском дне остался лежать остов того, что много лет строилось Игорем Картюхиным через усталость, труд и пот. Мышцы, требуху, кожу и жир картюхинского создания уже освоили самые инициативные обитатели морского дна. Но в костях погибшего кита еще оставались самые примитивные рачки, которых ежедневно поедали приплывающие осьминоги с бесцветными глазами.

Глава. Новая жизнь

А между тем оказавшиеся в Варшаве жена и дочь Картюхина пытались устроить свою жизнь заново. Так как деньги и украшения были изъяты из дома еще при аресте мужа, а счета заблокированы, вывезти удалось совсем немного, и те – заначка Лизы и ее непутевого мужа.

Жить с нелюбимой и чопорной тещей Вите Чалову на съемной варшавской квартире было в диковинку. Учитывая новые обстоятельства, Елизавета Андреевна стала покладистей, но поглядывала на него без теплоты. Однако произошло с ней и иное удивительное превращение.