Толстушка (НЕ)игрушка

– Чего надо? – не очень любезно спросила я. Варюша, уже переодевшаяся в своей вечный комбинезон стояла совсем рядом. Я атак увлеклась разглядыванием своего изображения, что пропустила ее явление. – Пришла поглумиться?

– Извиниться. Я и вправду переборщила. Просто я думала, что ты другая. Не такая, как все взрослые другие. Им до меня вообще нет никакого дела. Папа только откупается от меня все время. Аделина не любит. А ты… Ты прикольная, – вздохнула девочка и протянула мне руку. – Прости, в общем. Мир?

Я опасливо посмотрела на протянутую мне ладошку. Неуверенно протянула свою, ожидая всего чего угодно: броска через бедро, удара током, да мало ли…

– Мир, – выдохнула я, чувствуя, как мне в сердце впивается тонкая игола жалости. Этот ребенок совсем не исчадье. Она просто не понимает, что хорошо, что плохо. Она маленькая брошенная всеми девочка. – А прическа мне нравится. Только немного надо подравнять вот тут и тут. И…

– Прости, – всхлипнула Варя, порывисто и неуклюже меня обняла и пулей вылетела из моей комнаты. Я устало обвалилась в кровать.

Глава 12

Хочется то ли музыки и цветов, то ли зарезать кого-нибудь.

Громовы

Будит меня чертов луч, проникший в щель между шторами, как вражеский лазутчик. И смех. Далекий смех, несущийся кажется отовсюду. В этом доме такого не бывает. По крайней мере я не помню эдакого безобразия.

Я зол и разбит, как в сущности и каждое гребаное утро. День сурка. Каждый день словно под копирку, и кажется, нет выхода из этой проклятой карусели. Дом, работа, дом, с небольшими вариациями. Иногда ночь у Динки, скучная, но дающая иллюзию расслабленности и нормальности. Иногда визит вечно недовольной мамы, которая от чего-то решила, что мы с дочерью должны называть ее дурацкой собачьей кличкой, а не мамой и бабушкой.

Но что-то изменилось с появлением этой толстой дурищи. Катастрофически и совершенно иррационально. И пугает то, что меня это встряхивает и в глубине души я чувствую какое-то лихое удовольствие.

– Она мне не нравится, – буркнул я себе под нос, опуская ноги на пол. – Она страшнее Хиросимы, – нащупал ступнями тапки, поставленные ровно, словно в казарме. – Она тут ненадолго. Пока не надоест моей капризной избалованной дочери.

Мне нужно кофе. Ведро кофе, черного и горького. Мне нужен очередной костюм, с которыми я, кажется сросся, и очень нужно сбежать из дома.

– Папочка, – дверь распахнулась, и в комнату вбежала моя дочь. Стучать она не желает категорически. – Папочка, пошли скорее.

– Варя, я только проснулся Умоляю, скажи, что хотя бы половина особняка устояла, – я пытаюсь пошутить, но боюсь, что не очень далек от истины.

– А чего ему будет. Даже лучше стал. Пойдем скорее, – подскакивает Варюша, как нетерпеливый щеночек. – там Фиона.

Вот тут мне стало страшно. Ну серьезно. Я притащил в дом бомбу с фитилем в толстом заду, который самовоспламеняющийся и непредсказуемый.

– Что Фиона? Что сегодня? Ты ей приклеила к ногам ролики, и теперь она мотается по коридорам неуправляемым болидом? Или сегодня ты ее обрила на лысо и изваляла в перьях? А может…

– Ух ты, папочка, а ты не совсем диплодок. – хмыкнула Варюша, азартно заблестев глазенками. Боже, я сам надоумил ее… Надо срочно на работу бежать. Просто очень срочно. Может даже ролики у куклы экспроприировать, чтобы убиться где-нибудь по дороге об какое-нибудь одинокое дерево, и не разгребать последствий моего идиотизма. Это же надо, похитить толстую бабу, заплатить за это кучу денег. Да еще и поселить эту стихию в своем доме. Я точно сошел с ума. – А скажи честно, ты же когда был м аленький не был вот таким?

– Каким?

– Скучным, сердитым букой, в дурацком костюме, – сморщила носик моя дочь.

Не был. Я был веселым и шкодливым. И в институте я не был ботаном. У меня были друзья, которые куда-то исчезли со временем. Я был душой вечеринок. Заводилой. Но потом… Я думал, что повзрослел просто. А на деле… Я прочссто стал тем, кем стал. И часть моих так называемых приятелей, решила, что я всем им чего-то должен, а вторая половина пришла к выводу, что нам не по пути. Черт, к чему эти самокопания? Все у меня отлично. У меня есть все, о чем все эти неудачники могут только мечтать. Даже больше.

«Кроме счастья, семьи и радости» – гадко хмыкнул мой внутренний голос. Гадство.

– Ты вообще-то с отцом разговариваешь, – буркнул я, нахмурил брови, наконец нацепил на ноги тапки. А ведь где-то она права. Я иногда чувствую себя мамонтом, старым и косматым. – Проявляй хоть каплю уважения.

– Вот, Фи и сказала, давай проявим уважение и позовем твоего папу завтракать, – засияла улыбкой Варюша. – Мы все утро готовили, ага. Сварили кашу вкусную, бутерброды сделали с обезьянками и какао. А в какао мы зефирок наваляли. А Фи сказала, что это сахарная бомба. И что у меня в заду будет вечный двигатель после этого какао. И сказала, что тебе бы тоже не плохо, а то ты на законсервированного угря похож. Вот. А еще…

– Бомба. – повторил я завороженно, вычленив из речи дочери знакомое слово.

– Так ты идешь? А то все остынет. Только мы будем есть не в столовой. Там скучно. В беседке. Так что одевайся. И это… ну не в костюм только. У нас завтрак в стиле белочек.

Надо бежать. Просто свалить из дома через вход для прислуги. Может не поймают. Может…

А у меня и нет «не костюмов» оказывается. Я открыл гардеробную и замер, разглядывая ровные ряды одинаковых темно синих костюмов от Бриони. И вот сейчас понял, что я не живу. Существую как робот. И страшно захотелось какао с зефирками. И стало страшно от этого желания.