Курсант. На Берлин – 3

С каждой минутой становилось все более очевидно – нас ждет крайне пренеприятное времяпровождение. Впрочем, почему же «нас»? Конкретно меня.

И фишка в том, что по моей же глупости этот человек уверен, будто вся информация относительно тайника отца вот-вот будет озвучена. Я же сказал, что знаю коды. Теперь убедить Куратора в обратном точно не получится.

Так что дело плохо… Вот и настал момент, когда я узнаю масштаб своего терпения, объём своей преданности Родине и границы своего болевого порога.

– Видишь ли, Ганс или Куратор, как тебе больше нравится. Вся прелесть нашей с тобой ситуации в том, что кроме часов у меня нет ни черта. Но и с ними я понятия не имею, что делать. Поэтому, если ты намереваешься говорить «по-взрослому», имей в виду, никакого толку из этого не выйдет. Я ничего не знаю.

– Не надо, Витцке, – Усмехнулся «пенсионер». Усмешка у него, кстати, была пренеприятнейшая. Холодная, как у аллигатора. Если бы, конечно, аллигаторы могли улыбаться. – Не будем тратить время. Я знаю про часы. Знаю про ячейки на предъявителя. Знаю, что твой отец был параноиком и придумал сложную систему доступа. Ты ведь уже понял, информации в моей голове имеется более чем достаточно. У меня получилось даже подменить настоящего Дельбрука. Знаю, что часы у тебя. Значит, и остальное – тоже. Шифр на рисунке, кодовая фраза, цифры… Все это сейчас вот тут.

Он наклонился, затем постучал пальцем по моему лбу. Его лицо оказалось совсем близко и я не секунду вдруг подумал, а не откусить ли ему нос…

– Знаешь, я ведь тоже когда-то служил… там, откуда ты родом, Алексей. Речь сейчас не про место рождения, как ты понимаешь. Только наша служба называлась немного иначе. Чтоб ты понимал, мне случалось выполнять приказы самого товарища Дзержинского…

Куратор произнес эту фамилию почти небрежно, но я непроизвольно замер, внутренне испытывая растущее напряжение.

И все-таки бывший чекист! Или настоящий? Да ну! Бред какой-то. Пытать меня можно было и в Союзе. На кой черт такие сложности с отправлением в Берлин да еще через Финляндию?

Тогда, что? «Пенсионер» работает на неизвестного противника? Тоже, типа, перебежчик?

– И поверь, методы, которые мы использовали, гораздо эффективнее ваших новомодных штучек. Они действуют быстрее и надежнее. Особенно когда времени мало, а результат нужен наверняка. – Закончил лже-Дельбрук свою пафосную речь.

Впрочем, если он хотел напугать меня или заставить нервничать, врать не буду, у него это получалось достаточно неплохо.

– Я не люблю причинять боль, Витцке. Честно. Грязно, шумно. Но я нетерпелив и мне дали полную свободу действий. Понимаешь? Полную. Так что давай по-хорошему. Рассказывай все, что знаешь. Как открыть ячейки? Что нужно сказать? Что показать? Что зашифровано в том рисунке? Информация о самом тайнике нам известна. Самое смешное, ее рассказал человек, которому твой отец доверял.

Я молчал, лихорадочно соображая. Ситуация была хуже, чем казалось изначально. Мой похититель – опытный оперативник с чекистским прошлым. То есть, действовать он будет жёстко. Надежды на спасение извне почти нет – дом скорее всего на отшибе, кто меня здесь найдет?

Нужно тянуть время. Выиграть хоть час, хоть полчаса. И постараться любой ценой выбраться отсюда, желательно в полной комплектации. Если он начнет ломать мне конечности или резать на части, (а пытки мне отчего-то представляются именно так), убежать потом будет проблематично.

– Не помню… был маленьким… Голова болит после ваших конфет… – пробормотал я, изображая растерянность и слабость. Пусть думает, что его угрозы окончательно выбили меня из колеи.

Куратор вздохнул с деланным сожалением:

– Жаль. Очень жаль. Я надеялся на твое благоразумие. Что ж…

Он выпрямился. Уже в следующую секунду его рука быстро, неожиданно хлестнула меня по лицу.

Удар был не просто пощечиной. Костяшки пальцев врезались в скулу, высекая искры из глаз. Голова мотнулась, в ушах зазвенело, во рту появился металлический привкус крови. Боль была резкой, унизительной. Похоже, он нехило повредил мне физиономию. Отличный удар, профессиональный. Чувствуется знаток дела. Сука…

– Память освежить? – голос Куратора стал ледяным. – Я могу. Медленно и очень вдумчиво. Может, начнем с пальцев? Или предпочитаешь что-нибудь более… деликатное? У нас есть время. Хотя, нет… Перефразирую. У меня есть время. У тебя – нет.

Он снова занес руку, и я инстинктивно дернулся вперёд, насколько позволяли веревки. А они вообще не позволяли.

Сам не знаю, зачем это сделал. Все равно достать его я не смог бы. Но мне просто до ужаса хотелось вцепиться в Куратора зубами и рвать, как пресловутый Тузик грелку. Черт… Надо было откусить ему нос…

Меня накрыла волна дикой ненависти и неконтролируемой ярости. Никогда ничего подобного раньше не испытывал, если честно.

Однако нас отвлекли. Очень неожиданно откуда-то сверху раздался шум. Не просто единичный глухой удар, а отчетливый грохот, крики на немецком, звук разбитого стекла и тяжелые, бегущие шаги по лестнице.

«Пенсионер» замер.

В первую секунду мне показалось, что на его лице появилось выражение удовлетворения. Будто он ждал появления посторонних и теперь вполне был этому рад. Но уже в следующее мгновение физиономия лже-Дельбрука снова обрела то неприятное, жёсткое выражение, которое присутствовало на ней пять минут назад.

Такое чувство, будто у него – раздвоение личности, отвечаю. Будто внутри этого странного деда борются два разных человека. Один – хороший, а второй – мудак и садист.

Куратор резко обернулся к двери, о которую кто-то отчаянно долбился лбом или какой-то другой частью тела. По крайней мере, ощущение было именно такое. А затем, выхватив из-под жилета пистолет, шагнул в сторону выхода.

Надо же… Все серьёзно. Он даже оружие при себе имеет.

– Was ist los?! Wer ist da?! (Что случилось?! Кто там?!) – крикнул он громко.

Почти сразу же в дверь начали ломиться с утроенной силой. Раздался треск дерева и громкий приказ на немецком:

– Gestapo! Aufmachen! Sofort! (Гестапо! Открыть! Немедленно!)

Куратор отреагировал, прямо скажем, негативно. Расстроился вроде как. Он отшатнулся, сделал несколько шагов назад и поднял пистолет, целясь в тех кто вот-вот должен был появиться на пороге.

Раздался еще один мощный удар. Дверь, выбитая тяжелым ботинком или каким-то подручным средством, сорвалась с одной петли и повисла, открывая проход.

В проеме, в клубах пыли, резко контрастируя с тусклым светом помещения, появились люди в черных мундирах. Фуражка с орлом и свастикой у того, кто шел впереди, на остальных – стальные каски.

Ну да, реально Гестапо. Причём, возникло такое ощущение, будто меня их появление удивило гораздо больше, чем Куратора. Хотя он очень активно пытался изображать агрессию. В том и суть. Агрессию! А должен был удивиться.

Гестаповцев было не меньше четырех. Это те, кого я мог видеть. Но есть подозрение, за их спинами притаились еще парочка человек. Все они были вооружённый до зубов.

– Hände hoch! Waffe weg! (Руки вверх! Бросить оружие!) – рявкнул один из немцев, похоже, офицер. Он, как раз, оказался впереди.

Куратор на секунду замер, видимо, решая, стоит ли сопротивляться. Но против четверых вооруженных гестаповцев в тесном подвале у него не было шансов. С ненавистью глянув на фашистов, он медленно опустил пистолет и положил его на пол, поднимая руки, чем поразил меня до глубины души.

Очевидно, дед не имеет отношения к Гестапо. К Абверу – скорее всего тоже. Соответственно, когда эти люди в черном его заберут, вряд ли у них будет намерение подружиться. На месте «пенсионера» было бы более логично пустить себе пулю в лоб. Короткая и быстрая смерть всяко лучше долгих и мучительных пыток.

Двое вояк из компании моих очень неожиданных спасителей тут же подскочили к нему, жестко выкрутили руки за спину и защелкнули наручники. Офицер, не теряя времени даром, быстро подобрал пистолет.

Этот командир черных солдатиков выглядел как настоящий ариец – высокий, широкоплечий, с холодными светлыми глазами и шрамом на щеке. Он подошел ко мне, окинул меня быстрым, оценивающим взглядом.

– Алексей Витцке? – спросил он по-немецки, но с легким акцентом, возможно, австрийским.

Я кивнул, все еще не в силах прийти в себя от внезапной смены сюжета.

Офицер небрежно махнул рукой, подзывая своих людей, один из которых моментально перерезал веревки на моих руках и ногах. Я с трудом поднялся, разминая затекшие, горящие конечности.

– Sie kommen mit uns. (Вы пойдете с нами), – безразличным тоном произнес чертов ариец. И это был не вопрос, а приказ.

Он повернулся к подчиненным, указав на обезоруженного Куратора:

– Nehmt ihn mit. Zur Prinz-Albrecht-Straße. Er wird dort sicher viel zu erzählen haben. (Взять его. На Принц-Альбрехт-штрассе. Ему там наверняка будет что рассказать).

Глава 2: В которой я встречаюсь с тем, кого жы сто лет предпочел не видеть

Поездка до штаб-квартиры Гестапо прошла в гнетущей тишине, что, в общем-то, неудивительно. Не то это место, куда люди едут с песнями и плясками.

Меня достаточно вежливо усадили на заднее сиденье темного «Опель Адмирала». Туда же, имею в виду, на заднее сиденье, плюхнулись ещё двое гестаповцев, зажав мою скромную персону с обеих сторон.

Причём именно эти двое отчего-то были в штатском, но при этом выглядели одинаковыми, как братья-близнецы. Мрачные, каменные лица, тёмные костюмы, шляпы, опущенные на глаза и, конечно же, определенный типаж внешности. Голубоглазые, с прямыми, будто высеченными из мрамора профилями, с твердыми подбородками. Арийцы, чтоб их…

Офицер со шрамом сел впереди, рядом с водителем.

Самое интересное, никто ни о чем не разговаривал. Мне, конечно, очень интересно было выяснить, какого черта происходит? Как эти бравые ребята меня нашли, зачем мы теперь едем в Гестапо и не стала ли ситуация еще хуже, чем была?

Но я сидел молча и смотрел в окно на проплывающие мимо улицы Берлина. Моя догадка оказалась верной. Лже-Дельбрук действительно умудрился притащить меня в дом на окраине города, а теперь мы ехали обратно в столицу. Хотел бы я посмотреть, как этот бодрый пенсионер пёр мое бездыханное тело.

Голова гудела, разбитая скула ныла, запястья и щиколотки саднили от веревок. Я вообще, если честно, с гораздо бо́льшим удовольствием отправился бы домой, чтоб помыться, поесть и лечь в постель. Несмотря на два дня, которые прошли в беспамятстве, ужасно хотелось спать. Но только уже в нормальных условиях и в нормальном состоянии.

Однако физическая боль и дискомфорт отступали на второй план перед холодной тревогой. Не то, чтоб она сильно меня накрывала, эта тревога, однако, кое-какое волнение все же имелось.

Чертовы фрицы хранили гробовое молчание, поэтому было совершенно непонятно, факт спасения должен радовать или огорчать.

Будет очень, конечно, смешно, если выяснится, что меня «спасли» от одного врага, чтобы доставить прямиком в логово другого. И, между прочим, еще неизвестно, что хуже.

Машина свернула на Принц-Альбрехт-штрассе и остановилась перед внушительным, мрачным зданием. Дом номер восемь. Сердце тайной полиции Третьего Рейха. Место, одно название которого на данный момент внушает страх большинству жителей Германии. Да и не только Германии.

Двое из ларца одинаковых с лица выскочили из машины, а затем, подхватив меня под белые ручки, двинулись вперёд через главный вход, мимо часовых в черной форме СС. Не знаю, как нужно расценивать столь странную «заботу». Идти я вроде бы мог и сам. Бежать тоже не собирался.

Внутри штаб-квартиры Гестапо царила атмосфера напряженной, деловой активности. Не знал бы, что именно находится в этом здании, принял бы за обычное военное министерство.

Длинные, тускло освещенные коридоры, по которым быстрым шагом передвигались люди в форме и штатском, совершенно не были похожи на место, где чисто теоретически, садист на садисте сидит и маньяком погоняет. По крайней мере у меня слово «Гестапо» вызывало именно такие ассоциации.

Стук печатных машинок, щелканье каблуков по каменному полу, обрывки резких команд на немецком – все это сливалось в гул, свойственный каким-нибудь офисным зданиям, забитым клерками. Никто не кричал, не просил пощады, не проклинал фюрера.

Сначала мы прошли по лабиринту коридоров, затем поднялись на лифте на один из верхних этажей и уже потом, наконец, остановили перед массивной дубовой дверью без таблички. Один из сопровождающих коротко постучал и, получив разрешение, открыл дверь.

– Herr Witzke, – произнес он в глубину комнаты, а затем жестом пригласил меня войти.

Кабинет выглядел большим, но обставили его строго и функционально. Тяжелый письменный стол, несколько стульев, шкафы с папками вдоль стен. И конечно же – неизменный портрет Гитлера.

За столом сидел человек, на первый взгляд совершенно непримечательный. Средних лет, в простом сером костюме, с зачесанными назад темными волосами. Он выглядел скорее как бухгалтер или школьный учитель, чем как один из самых могущественных и опасных людей Рейха. Но взгляд его маленьких, проницательных глаз был острым и цепким.

Конечно, я не идиот, узнал его сразу. Тем более, уже встречался с данным господином лично. Это был Генрих Мюллер, будущий шеф Гестапо, оберштурмбаннфюрер СС.

– Герр Витцке. Прошу, садитесь, – Мюллер поднял взгляд, оторвавшись от бумаг, которые лежали перед ним, и указал на стул.

Голос у него был ровный, почти бесцветный, с едва уловимым баварским акцентом. В Хельсинки, после покушения, и до него, я мало успел пообщаться с этим господином. Однако теперь, судя по всему, возможность «насладиться» его компанией мне предоставится.

– Мы вас ждали. Надеюсь, путешествие было не слишком утомительным после… пережитого?

Мюллер произнес это так буднично, словно речь шла о легком недомогании, а не о похищении и угрозе пыток. И что значит «мы вас ждали»? Будто я по своей воле не являлся. Загулял.

– Благодарю, господин оберштурмбаннфюрер. – ответил я, стараясь, чтоб голос звучал твердо, но с намеком на небольшое потрясение.

Все-таки, перебарщивать с железным стержнем внутри не стоит. Вряд ли Мюллер захочет иметь под боком человека, который совершенно непробиваем. Такими людьми практически невозможно управлять.

– Ваши люди прибыли вовремя. Я им обязан жизнью. Благодарю.

Мюллер слегка кивнул, откинулся на спинку стула и сложил пальцы домиком.

– Мы искали вас два дня, герр Витцке. С тех пор, как вы покинули дом фройлян Чеховой, встретились с господином Риекки и… исчезли. Уже позже мы выяснили, что вас каким-то ветром занесло в квартиру Ганса Дельбрука. Что это был за ветер, мы с вами непременно обсудим, но немного позже. Сейчас есть более важные дела.

Я слушал Мюллера молча, сохраняя абсолютно нейтральное, спокойное выражение лица. Хотя, намек, который сделал оберштурмбаннфюрер, даже приблизительно не претендовал на прозрачность.

Мне открытым текстом сказали, Алёша, какого хрена тебя понесло к Дедьбруку, если ты должен был находиться в другом месте? Нас заинтересовал этот момент и мы его сто процентов с тебя спросим. Но пока можешь расслабить ягодицы и думать, будто наличие твоих личных тайн не волнует Гестапо.

– В общем-то, суть произошедшего вот в чем…Ваши советские «друзья» тоже искали перебежчика, который ушел у них из-под носа. Так понимаю, для них это – вызов. Они очень настойчиво хотели наказать вас за то, что вы изменили свои взгляды. Но, как видите, мы оказались быстрее и эффективнее.

Мюллер сделал многозначительную паузу, внимательно глядя на меня исподлобья. Видимо, ждал каких-то комментариев. Но не дождался.

Во-первых, я изображал сосредоточенную задумчивость, а в таком состоянии люди не терпят языком. Во-вторых, я реально пребывал в состоянии сосредоточенной задумчивости. Переваривал то, что услышал.

– Человек, который вас удерживал… – Продолжил шеф Гестапо, не дождавшись от меня реакции. – Он вам представился как Куратор, верно? Мы его опознали. Это некто Павел Громов. Думаю, вы сами понимаете, кто и зачем его послал. Вас банально хотели убить, но изначально этот человек собирался выяснить, что вы успели рассказать нам. Его задачей, как мы полагаем, было не просто допросить вас. Повторюсь, но получив нужную информацию или поняв, что не получит ее быстро, он должен был вас ликвидировать.

Я с умным видом легонько кивал в такт словам Мюллера, при этом стараясь не выдать свои настоящие эмоции.

Просто именно в этот момент, после слов фашиста, все встало на свои места.

Шипко. Мой добрый «друг» Николай Панасыч. Это была его работа, уверен. Очередной этап гениального плана хитрого чекиста.

«Куратор»-Громов действовал не по своей инициативе и не по указке неведомого «заказчика». Я ошибся, предположив наличие еще одного фактора. «Пенсионер» не бывший чекист. Или бывший, но который не отказался от своих идеалов. Он просто выполнял приказ Центра. Впрочем, не удивлюсь, если и Центр не в курсе. Думаю, это вообще был приказ Шипко.

Похищение, угрозы, даже удар по лицу – все было частью спектакля, разыгранного специально для Гестапо. Они должны были «спасти» меня от агента НКВД, который пытался убить перебежчика. Это похищение и угроза моей жизни окончательно убедили немцев в лояльности Алексея Витцке, в том, что он действительно порвал с Советами и теперь полностью на стороне Третьего Рейха.

Ну а для достоверности ситуации я сам должен был считать происходящее реальностью. Поэтому Куратор вел себя так, будто правда планировал пытки и черт знает, что еще. Интересно, если бы гестаповцы задержались, как далеко мы бы зашли в нашей с ним «беседе»?

А еще я понял, что этот Громов… он пожертвовал собой. Позволил себя схватить, зная, что именно его ждет в подвалах Гестапо, ради успеха моей миссии. Вот почему он не застрелился сам и не сопротивлялся. Ему приказано попасть в руки Гестапо и под пытками подтвердить мою легенду. Убьет он себя чуть позже. Не сомневаюсь в этом. Как? Да черт его знает. Уверен, в голове у этого человека имеются несколько вариантов с использованием подручных средств или без них.

И вот это как раз произвело на меня сильное впечатление. Понимание, что ради моей миссии человек сознательно пошел на смерть. Но до факта смерти ему предстоит хапнуть такого дерьма, что врагу не пожелаешь.

– Значит… они хотели меня убить? – проговорил я, стараясь вложить в голос горечь и осознание предательства.

– Несомненно, – подтвердил Мюллер. – Вы слишком много знаете. И потенциально слишком полезны… для нас. Признаюсь честно, имелись сомнения относительно вашей истории. Да, погибшие родители – весомая причина для того, чтоб столько лет вынашивать планы мести. Согласен. Однако, поймите правильно, в Советском Союзе много у кого были расстреляны близкие, но эти люди верой и правдой продолжают служить вашим коммунистам. Однако теперь, герр Витцке, могу признать, ваша история несомненно правдива. Вы – ценный перебежчик, за которым охотится НКВД. Это открывает перед вами определенные двери. И мы намерены воспользоваться вашими умениями.

Мюллер наклонился вперед, его взгляд стал еще более пристальным.

– Я планировал встретиться с вами в другом, более приватном месте. Но раз уж так вышло… Поговорим сейчас. Ваша задача, герр Витцке, на первый взгляд, проста. Вы – сын человека, достаточно известного в Берлине. Да, времени прошло немало, но уверяю вас, многие помнят Сергея Витцке. Он умел заводить нужные связи, умел находить друзей. Поэтому, ваша фигура вызовет интерес у большого количества немцев. Так вот…Берлин – это не только столица Великой Германии, но и центр культурной жизни. Кино, театр, литература… В этих кругах вращается много людей. Талантливых, влиятельных, однако не всегда лояльных национал-социализму. Некоторые из них скрывают свои истинные взгляды, другие поддерживают контакты с нашими врагами – за границей или даже здесь, внутри. Ваша работа – войти в эти круги. Посещайте премьеры, салоны, студии. Общайтесь, слушайте, наблюдайте. Будьте своим среди чужих. Ваша цель – выявлять неблагонадежных элементов, собирать информацию о настроениях, о возможных заговорах, о связях с иностранными разведками. Последний пункт интересует нас особо сильно. Вы будете нашими глазами и ушами там, куда не всегда могут проникнуть штатные сотрудники. Сами понимаете, Гестапо имеет определённую репутацию. Но никто, я повторяю, никто никогда не заподозрит вас в связи с нами. Особенно, если учесть, какое впечатление вы умеете производить на людей. Веселый шалопай, обаятельный и совершенно безответственный. В первые дни господин Риекки описывал вас именно так. Ну а если ваша служба нас удовлетворит, мы рассмотрим более серьёзные варианты.

Мюллер расслабившись, откинулся назад. Его взгляд стал более живым. Видимо, оберштурмбаннфюрера сильно вдохновляла мысль о всех врагах Рейха, которые скоро окажутся в руках Гестапо.

– Мы предоставим вам необходимые ресурсы: средства, нужные знакомства для начала. Ну и еще… Вы, наверное, удивились, почему вам было велено поселиться именно у фрау Книппер. Да, выбор сделан неспроста.

Мюллер выдержал небольшую паузу, словно взвешивая следующие слова. Ну или просто нагнетал атмосферу.

Я же по-прежнему сидел молча, всем своим видом демонстрируя внимание, уважение и огромное желание служить Рейху.

– Так вот… Сын фрау Книппер был штурмфюрером СА. Один из тех идеалистов рёмовского призыва. Погиб во время чистки в тридцать четвертом, в 'Ночь длинных ножей'. По нашим данным, он являлся не просто рядовым штурмовиком, а входил в группу, планировавшую… определенные действия против руководства партии и лично Фюрера. Классический заговорщик.

Оберштурмбаннфюрер постучал пальцами по столу, снова зависнув на полуслове. Какая-то маниакальная страсть у человека к театральщине.

– Казалось бы, дела давно минувших дней. СА разгромлено, Рём мертв, порядок восстановлен. – Продолжил он, наконец, – Но старые обиды не забываются. Мы получаем сигналы, что некоторые бывшие штурмовики, недовольные своим нынешним положением, ветераны движения, чувствующие себя обделенными, снова поднимают голову. Собираются тайно, ведут опасные разговоры, вспоминают «старые добрые времена». Ностальгия по власти и влиянию, знаете ли. И есть основания полагать, что фрау Марта, под маской скорбящей матери и добропорядочной немки, является одной из связующих фигур в этой среде. Возможно, даже организатором их тайных встреч. Ее дом – удобное место для конспирации. Тем более, нет ведь ничего странного, если старые друзья сына проведывают скорбящую мать.

Мюллер посмотрел мне прямо в глаза.

– Поэтому, герр Витцке, помимо основной задачи – обосноваться в кругах интеллигенции – вам предстоит присматривать и за своей хозяйкой. Это будет ваше первое, так сказать, полевое задание на новом месте. Слушайте внимательно, наблюдайте за ее гостями, ее передвижениями, ее перепиской, если представится возможность. Любая мелочь может быть важна. Враги Рейха могут скрываться под самой безобидной личиной, даже личиной пожилой вдовы, оплакивающей сына–«героя».

Оберштурмфюрер снова замолчал, давая мне время переварить услышанное.

– Информация принята. – Кивнул я и поёрзал на месте, демонстрируя нетерпение и желание скорее приступить к службе.

– Ваш куратор свяжется с вами, он даст более подробные инструкции по обоим направлениям. От вас требуется лояльность Рейху и Фюреру, усердие и наблюдательность. И помните, герр Витцке, – Голос Мюллера стал жестче, – мы спасли вас один раз. Но наше терпение и ресурсы не безграничны. Мы ожидаем результатов.

– Понимаю, господин оберштурмбаннфюрер, – сказал я твердо. – Сделаю все, что в моих силах, постараюсь оправдать ваше доверие и послужить Великой Германии. И в отношении фрау Книппер тоже. Вы не пожалеете о своем решении.

Мюллер пристально смотрел на меня несколько секунд, затем коротко кивнул.

– Хорошо. А теперь еще один вопрос, Алексей… Вместе с вами в Берлин прибыл начальник сыскной полиции Финляндии – господин Эско Риекки. Конечно, он убеждал меня, будто причина кроется в его делах, связанных с сотрудничеством наших стран. И я даже сделал вид, будто поверил. Сыскная полиция Финляндии действительно вносит немаленькую лепту в борьбу с коммунистической заразой. Однако… Я знаю господина Риекки очень неплохо. И вот что скажу, Алексей…Он явно не сказал мне всей правды. Поэтому спрошу вас. В чем истинная причина приезда начальника сыскной полиции?

Глава 3: В которой я возвращаюсь в дом фрау Марты но сюрпризы еще не закончились..

Обратная дорога от Принц-Альбрехт-штрассе до моего нынешнего места жительства, где с нетерпением ждала возвращения блудного квартиранта фрау Книппер,(а я подозреваю, что нетерпение точно имеет место быть, как и ожидание), показалась на удивление короткой. Возможно, дело было в том, что меня довезли до соседнего квартала на автомобиле и я не пилил весь маршрут пешком. Потрясающая «забота» со стороны Мюллера. Тронут до глубины души.