Где ты, Жанна?

Алексей Филиппов

Где ты, Жанна?

1

Она постучала в дверь моей конторы, когда до окончания рабочего дня осталось всего-то пять минут. Томительное время. Еще немного, еще чуть-чуть… И тут – стук в дверь! Меня аж передернуло от этакой неожиданности. А как же иначе, ежели пятница, и рой приятных планов ласкает истомившийся за время рабочей недели мозг… Приди она пятью минутами позже, и я бы уже не сидел за этим столом…, но что теперь об этом говорить… Такое могло бы случиться сегодня, но не случилось… Она вошла.

Я – частный детектив. Я занимаюсь интересным и любимым делом, но, скажу вам честно, трудиться люблю не очень. Скажете, так не бывает? Бывает! Еще как бывает. Сплошь да кряду. Правильно говорят, умные люди, что работа придумана для человека, а не человек для работы. Поэтому, я свято чту, самим же составленный, трудовой распорядок и законные выходные, вернее, стараюсь чтить, но не всегда у меня это получается. Вот и сейчас, услышав этот осторожный стук, я испугался мысли, что в субботу и воскресенье придется не наслаждаться жизнью, а высунув язык носиться в поисках какого-нибудь призрачного следа или неверного мужа.

Мне как-то раз быстро удалось найти пропавшего человека живым и невредимым, а потом, вдруг, буквально через две недели, еще одного. Случаются чудеса на белом свете. Вместе с чудесами снискал я некоторую славу проницательного сыщика. С одной стороны слава приятна, но есть у неё и оборотная сторона. Народ повалил ко мне косяком. И всё больше ехали из других городов. Другой бы частник пустился от такого поворота событий плясать вприсядку, но я не любой. Работать я не люблю. Повторяюсь, однако, это действительно так. Не люблю, и скрывать, как некоторые, этого нелицеприятного для меня факта не желаю. Искать пропавшего человека, это не эскимо с палочки слизывать. Тут семь потов сойдет, пока какой-то мало-мальски примечательный следок отыщется. Уж я-то это точно знаю. После первых удач, судьба решила немного поиздеваться надо мной и послала длинный ряд провалов в моих поисковых начинаниях. Больше ни одного дела не получилось до счастливого финала довести. Никто не нашелся. Слава моя поблекла, скукожилась от изрядной бадьи людских суждений, но исчезать совсем не хотела. Иногда, все-таки, она проявлялась, но я от таких случаев ничего хорошего уже не ждал и чуть-чуть на эти случаи сердился. Как сейчас, например…

– Найдите мою дочь, – всхлипывая и часто утирая тыльной стороной указательного пальца глаз, просила меня пожилая женщина в сильно поношенной и блеклой одежде. – Я знаю, Вы сможете мне помочь. Мне посоветовали обратиться к Вам… Найдите… Мне больше некуда идти.

В пятницу, в семнадцать ноль-ноль искать никого не хотелось. Но мне, вдруг, стало жаль эту усталую посетительницу с серыми губами на бледном лице. Вспомнилась мать, комок подкатил к горлу, в глазах потеплело…. Только, жалость в моем деле – вещь скользкая. Чуть-чуть человека пожалеешь и вляпаться можно на все сто: основательно и бесповоротно.

– Мои услуги дорого стоят, – решил я попробовать отпугнуть женщину от себя.

– Я знаю, знаю, – засуетилась она, доставая из холщовой сумки пачки денег. – Я дом продала. Понимаете? Мне очень надо её найти. Жить-то мне осталось совсем ничего… Понимаете? Найдите её. Живую или мертвую, найдите. Умоляю Вас. Я заплачу. Сколько надо, столько и заплачу.

– Имя, фамилия, – тяжко вздохнул я, открывая потрепанный блокнот. – Когда ушла из дома? С кем?

– Её Жанной зовут, – засуетилась женщина. – Жанна Пригожина. Она училась в университете города Энска. Год назад Жанна получила диплом и позвонила нам, сказала, что приезжает домой. Муж поехал встретить её на узловую станцию в Сазанов, но не встретил… Его там убили… И она не приехала…

– Не понял, – переспросил я, сильно напрягая извилины. – Она, что, год назад пропала?

– Да, – ответила моя посетительница и тяжко вздохнула. – Уже год прошел.

– Так что же вы мне тут голову морочите, – взъярился я и швырнул ручку на блокнот так резко, что она подпрыгнула, ударилась о стол, еще раз подпрыгнула и свалилась женщине под ноги. – Как же её теперь найдешь, через год-то? Вы в своем уме?

– Понимаете, – она медленно нагнулась, поднимая с пола ручку, – мы с Жанной, когда она еще училась на третьем курсе, очень сильно поссорились. А у неё твердый характер, если она что-то задумает, то никогда от своего не отступит. С детства она такая. Упрямая, дерзкая… Вся в отца. Два года она нам даже не звонила. Муж несколько раз ездил к ней в университет, но она с ним разговаривать не захотела… И, вдруг, позвонила сама… Мы обрадовались. Мы ж её любим больше жизни. Она у нас одна. Муж поехал её встречать, а я готовила дома праздничный стол… А потом это страшное сообщение… Я на два месяца в больницу попала… Думала не переживу.

– В милицию обращались? – неторопливо сменяя гнев на милость, интересуюсь у посетительницы.

– Конечно, – горько усмехнулась она, – только толку от этих обращений никакого. В Энске мне показали официальный документ, а там сказано, что она выписалась из общежития и выехала к нам в город. У нас же говорят, мол, нет такой гражданки в нашем районе. Не проживает. Сделали запрос в область – тоже нет. Вот. Поехала я в Сазанов. Отнеслись там ко мне хорошо, фотографии всех неопознанных трупов предъявили… Представляете? Каково мне было? Но на моё счастье ничего похожего на Жанну там не нашлось. Оно и к лучшему.

Она замолчала и опустила глаза к полу. Мой разум категорически не соглашался с приступами сердечной доброты. Мне очень хотелось помочь женщине, но я понимал, что дело это неимоверно хлопотное и, наверное, совершенно безнадежное. Я судорожно стал искать аргументы, чтоб отказаться решительно и бесповоротно. И когда я уже почти подготовил отказную речь, женщина вновь заговорила.

– Неделю назад я узнала, что жить мне осталось от силы месяц. Больна я очень… Неизлечимо больна. Мне надо её обязательно найти. Я не могу умереть, не попросив у неё прощения. Я виновата перед ней. Помогите мне. Я заплачу. Я дом продала, я всё, что у меня есть, продам. Возьмите всё! Только найдите её.

Женщина стала торопливо выкладывать на стол пачки денег.

– Уберите! – решил я прикрикнуть, что прервать эту её выходку. Деньги вещь хорошая, но зачем же их светить лишний раз.

Я опять вспомнил свою мать, которая умерла полгода назад, вздохнул, объявил своё согласие, а заодно и сумму аванса. Посетительница обрадовалась, торопливо сунула мне деньги и категорически отказалась взять расписку.

– Я вам верю, верю, – словно заводная твердила она. – Только завтра же начинайте. Завтра. Прошу вас. У меня каждый день на счету.

Потом я провел подробный опрос заказчицы, взял принесенные ею фотографии, пересчитал деньги и дал ей твердое обещание завтра же приступить к расследованию.

– Утром выезжаю в Энск, – заверил я женщину, провожая её с порога конторы.

2

Однако назавтра у меня начать не получилось. Хотя я и проснулся с непременным намерением сейчас же закатать рукава для нового подвига на розыскной ниве, но оголенное плечо моей близкой, хотя и недавней знакомой, Полины, навеяло философские мысли о мимолетности нашего существования на этом свете.

– Зачем откладывать счастье на потом, – подумал я и нежно погладил прелестное плечико.

Полина сразу же отозвалась на нежность, повернулась ко мне, а дальше, я забыл обо всех своих планах на это утро. Вернее, планы мои резко поменялись.

Утром в воскресенье взяться за дело мне не позволила логика и крепкая мужская дружба. Проснувшись рано и на этот раз один, я лежал, размышляя примерно в таком аспекте.

– В Энск иначе, как через Сазанов мне не попасть. А почему бы мне в Сазанове не покопаться в деле погибшего отца Жанны, благо в сазановской полиции работает мой друг – Колька Шикалин. Он, чтоб мне помочь, в лепешку расшибется. В воскресенье у Кольки выходной. Поеду в понедельник! Дело начну и с Колькой заодно повидаюсь. Мы с ним уж полгода не пересекались. Надо обязательно завтра встретиться, благо и повод есть.

Приняв такое решение, я сладко зевнул, повернулся на правый бок и провалился в сонную благодать.

А в понедельник я сказал всем своим размышлениям резкое и категорическое – «нет». Прогнав из головы все коварные мысли, я сделал утреннюю гимнастику, облился холодной водой и сел завтракать. Обиженные мысли все-таки пытались сбить меня с истинного пути, а нашептывая о прелестях свидания с Полиной. У неё в понедельник заканчивалось дежурство, и было б очень хорошо встретиться с ней вечерком. Словно мухи над следами вчерашнего пикника, роились мысли подлые, старательно искушая мою силу воли.

– Конечно же, хорошо провести еще вечерок с Полиной, – строго сказал я себе. – Но не судьба. Будь бы я поумней, а так… Нечего было обещаний глупых давать да авансов брать. Теперь только вперед…

От нашего городка до Сазанова чуть больше тридцати верст. На шоссе пусто. Разогнаться по прямой никто не мешает. Красота! Еще бы поворотов поменьше. Двадцать минут – и я на месте. Но из-за этой прыти пришлось Кольку немного подождать. Он на службу к восьми приходил. Колька – парень пунктуальный. Это я еще со средней школы милиции знаю, где мы вместе с ним грызли гранит милицейских премудростей. Грызли без особого удовольствия, а лишь из-за постоянного предчувствия неприятностей, которых нам преподаватели обещали наперебой и великое множество. Только уворачиваться успевай. Вертелись мы с Колькой в том храме специальных знаний, как ужи на сковороде. Чего только не творили, чтоб преподавателей вокруг пальца обвести да учиться поменьше! Весело было. Счастливое и беззаботное время. Всё давалось тогда легко. И греко-римской борьбой мы тогда с превеликим удовольствием занимались. Три раза в неделю по два часа не щадя здоровья приемы отрабатывали. Там на ковре мы и сдружились. Славное времечко. Я по первому разряду боролся, а Колька на самую малость мастером спорта не стал. Не проиграй он тогда полуфинал ведомственного чемпионата тяжеловесов… Как я на тех соревнованиях болел за него… От внезапно нахлынувших воспоминаний меня отвлекло лишь появление друга.

– Во, презренный частник в наших краях нарисовался, – хрипло, подобно пароходу на рейде, загудел Николай, широко раскинув руки. – Иди сюда, узурпатор!

Мы обнялись. Объясняю Николаю суть проблемы, а дальше, как говорится, дело техники. Покупаем для сотрудниц архива коробку конфет, пара комплиментов в придачу, и вот я уже листаю дело об убийстве Виктора Петровича Пригожина. Дело незамысловатое, без всяких там непонятностей да затей, к тому же раскрытое. Преступник сознался и отбывает теперь наказание. Лишил преступный элемент жизни Виктора Петровича Пригожина исключительно из корыстных побуждений. В деле меня слегка смутила одна странность, даже и не странность, а так – недоразумение. В описи вещей убиенного значилось портмоне из искусственной кожи и с двумястами рублями наличности внутри. Что ж получается: убить-то его убили, а ограбить побрезговали?

Делюсь с этим фактом с Колькой, который только что вернулся с совещания.

– А чего, обязательно кошелек ему надо было забирать? – пожал плечами мой друг. – Может ему часы приглянулись или кепка сатиновая с вышивкой? Здесь, ведь, главное что? Главное, что преступник сознался и теперь сидит, а остальное всё лирика и детали.

– Это, конечно, так…, – хотел я чуть-чуть поразмышлять вслух, но Николай, как всегда бесцеремонно, перебил меня.

– Пойдем, я тебя к следователю отведу, к Сергею Анатольевичу, – предложил Колька. – Сергей Анатольевич это дело вел, и он тебе на любой вопрос ответит. А меня срочно на происшествие посылают. Служба. Ты как уезжать будешь, обязательно позвони.

Лицо помято, взор туманный. Именно таким предстал передо мною следователь Сергей Анатольевич. С него сегодня можно было писать полотно – «Синдром понедельника или почему я маленьким не помер». По лицу и по духу кабинета чувствовалось, что сейчас Сергей Анатольевич страдал. Мои вопросы доходили до его сознания с превеликим трудом, причем большей частью доходили они в сильно искаженном виде. О тех искажениях я стал догадываться, когда на мой вопрос о сумме ущерба причиненного грабежом в интересующем меня деле, следователь ответил:

– И чего мне вчера дома не сиделось. Удовольствие прошло, а ущерб здоровью остался. Что б я еще с этими мудаками связался…

Положение спас Колька, который, несмотря на исключительную занятость, сносился в свой кабинет и припер оттуда початую бутылку коньяка.

Дальше: Колька убежал, а Сергею Анатольевичу стало полегче и он потихоньку разговорился. Начало повествования получилось грустное и слегка казенное.

– Преступление то совершил гражданин Лепехин Вадим Эдуардович. Погоняло – Лепеха. Пацан в нашем городе, вроде как, авторитетный. Чуть что не по нем, так сразу в пятак. За ним не заржавеет. Этим самым славу он себе в народе и снискал. Первый раз в колонию попал по малолетке за разбойное нападение. Салон мобильной связи решили они тогда обчистить, но не повезло. Практически, на месте преступления и взяли. Пацаны, одно слово. Отсидел Вадик пять лет. После освобождения три года жил нормально: два привода в милицию да одно заявление, отозванное заявителем. Больше ничего, тишь да гладь, а на четвертом году его прорвало! Да как! Ограбление с убийством. Чего ему не хватало? Не знаю.

Следователь энергично покачал головой, приложился еще раз к бутылке и продолжил.

– Но надо отдать ему должное. Не запирался парень. Как только я ему свидетельские показания предъявил, он всё сразу признал.

Я попробовал выяснить у Сергея Анатольевича информацию о времени убийства, чтоб сопоставить потом этот факт с прибытием поезда из Энска. Я еще в воскресенье изучил расписание поездов в Сазанове годичной давности. Очень важно для меня было знать: убили Пригожина до прихода поезда или после. Если до прихода, то это убийство с моим делом никак не вяжется. Чистая случайность и времени на неё тратить не следует. Здесь все срасталось: Жанна приехала, а отец её не встретил, она обиделась да в неизвестном направление срулила. А вот, если после прибытия поезда убийство было, так тут покопаться надо будет основательно. Вдруг, Жанна рядом находилась, и, может, запомнил её кто. В жизни всякое случается.

В деле читаю записи о том, как свидетель Санькина видела, что около двух часов дня подозреваемый Лепехин побежал за пострадавшим Пригожиным в парк, а потом, чем через пять минут Лепехин вышел из кустов один. О трупе в отделение сообщили собачники в шестнадцать пятьдесят пять. А поезд должен был прийти без четверти два. Мне очень важно знать точное время убийства.

– Да, откуда я знаю? – развел руками следователь. – Я тогда особо на минутах не заморачивался. Не до этого было. Сознался и баста! А, потом, если бы и знал, то, наверняка бы, забыл. Времени-то сколько прошло. Точное время тебе теперь никто не скажет. Разве, что сам Лепеха…

– И где ж мне взять этого Лепеху? – грустно посетовал я, готовясь распрощаться с повеселевшим следователем, но он меня остановил.

– Как, где взять? – переспросил меня Сергей Анатольевич, хмуря бровь. – В Урюкинске . Он там срок в колонии отбывает. Здесь рядом, всего семьдесят километров. Поезжай и спроси.

– Так уж и «поезжай», – усмехнулся я. – Поехать-то, я поеду, а кто мне свидание с Лепехиным даст?

– Не вопрос. У меня там племяш Генка в той зоне опером работает, – пожал плечами чуть захмелевший следователь и взялся за телефон. – Для него мое слово – закон.

Я и рта не успел раскрыть, а Сергей Анатольевич уж во всю трудные переговоры ведет. По всей видимости, племянник сразу просьбу дяди отверг категорически, а иначе, зачем следователю было вспоминать свою молодость да стаю каких-то бродячих собак…

– Забыл, – горячился Сергей Анатольевич в трубку, – как я тебя от собачьей стаи отбивал? Да, если б не я… Ну и что? Пусть это соседские Дружок с Жучкой. Я ж не знал. Другой бы бросил тебя на произвол этим злобным тварям, а я вступился

Дальше пошли воспоминания о какой-то тете Зине, которая никак не одобрила бы поступок племяша… И дядя Вася не одобрил бы, а уж дед Константин – тем более.

Я несколько раз пробовал дернуть Сергея Анатольевича за рукав, но тот распалялся всё больше и больше, не замечая ничего вокруг. Меня он заметил только тогда, когда своего добиться сумел.

– Всё племяш сделает, – сказал мне следователь, крепко пожимая руку. – Но только после шести, когда на зоне поменьше начальства будет. Сам понимаешь…

3

До условленной встречи оставалось почти семь часов, и я решил, не теряя времени даром порасспросить главного свидетеля в деле убийства Пригожина – Санькину Веронику Степановну. Вероника Степановна работала продавщицей в многопрофильном ларьке со звучным названием «Пещера Алладина». Пещера, сооруженная из грязного пластика, ржавого железа и пыльного стекла, расположилась на краешке привокзальной площади, передом к унылому углу бледно-желтого вокзала, а задом к старому запущенному парку. Захожу в чрево пещерное и вижу там дородную рыжеволосую даму в розовой футболке.

– Добрый день, Вероника Степановна! – решаю сразу же взять нужный объект за рога.

– Анюта я, – улыбается мне в ответ рыжеволосая толстушка. – А Вероника уж три месяца, как рассчиталась. На родину поехала – в Запорожье.

– Вот незадача, – думаю, и тут же пытаюсь выяснить у Анюты, хотя бы крупицы информации, по интересующему меня делу.

– Неа, – машет белой ручкой моя собеседница, – не знаю я ничего. Я здесь всего третью неделю работаю. Приезжая я.

– А кто ж здесь не приезжий? – улыбаюсь.

– Так вон бабки, которые возле вокзала торгуют, – одарила меня вполне дельным советом продавщица.

Крайняя из ряда торгующих бабок предлагала народу семечки. Вот к ней я и подвалил со своим вопросом.

– Да, что ты, милый, – махнула частная торговка ручкой. – В этом парке, почесть, каждый день что-то происходит. Всего здесь не упомнишь.

Пожала плечами на мой вопрос и женщина, торгующая свежей картошкой.

Понимаю, что дальше искать свидетелей мне будет не легче, чем сказочному герою пойти неведомо куда и найти там то, чего не может быть. Конечно, можно еще поспрашивать местных старожилов, и наверняка, кто-нибудь это убийство вспомнит. А дальше что?

– А была рядом с убитым девушка? – спрошу, и сто процентов никто мне ничего не ответит, а еще хуже, кто-нибудь соврет и побегу я по ложному следу не в ту сторону. Лучше поеду я на рандеву с преступником. Там тоже шансов что-то узнать – кот наплакал, но не зря же Сергей Анатольевич столько энергии на переговоры потратил.

Когда я въехал в славный своими пенитенциарными заведениями город Урюкино, диктор по радио сообщил о том, что случилось в нашей местности два часа дня. Я припарковался возле какого-то местного учреждения с флагом и сладко уснул. А чего мне еще оставалось делать за несколько часов до назначенной встречи?

Племянник Сергея Анатольевича оказался хмурым, неразговорчивым и с синяком под глазом. Сразу видно, что к синяку он еще не привык и часто пытался прикрыть его ладонью. А мне до его синяка, как радиосигналу до звезды Кассиопеи. Синяк – это сугубо личное дело человека и стесняться тут совершенно нечего. Мне б его проблемы.

Племянник, молча, провел меня задворками через ряд решетчатых дверей и благодушного сержанта в комнату для свиданий. Лепеху он привел минут через пять.

– Только поскорей, – прохрипел хмурый родственник сазановского следователя и удалился. Уходя, он для чего-то погрозил моему собеседнику кулаком.

Мы остались одни. Предо мной сидел крепкий парень. В его плотно сбитой фигуре чувствовалась огромная физическая сила, а внимательный взгляд серых глаз из-под темных сросшихся бровей ясно вещал и о не малой крепости духа. Сразу видно – тертый и очень уверенный в себе человек. Такому палец в рот не клади, мигом его оттяпает, а затем еще и за пищик больно прихватит. Решаю играть с ним в открытую.

– Я частный детектив и работаю по заказу жены убитого тобой человека.

– А у этого урода еще и жена есть? – усмехается Лепеха.

Я насторожился. Почему он назвал незнакомого человека «уродом»? Почему, вдруг? Боюсь спугнуть закружившую в тесном помещении птицу удачи, спрашиваю осторожно.

– А ты был раньше знаком с убитым?

– Чего? – хмурится Лепеха. – С какой радости я с ним должен быть знаком? Я его до того дня никогда не видел. Хреновый день у меня тогда выдался. Встал со страшного похмела, бабок – ноль. Пошел на вокзал, чтоб чего-нибудь замутить. Поправиться очень хотелось. Вижу, фраер у ларька пиво покупает и лопатник у него солидный. Вот бы, думаю, в темном бы уголке его прижать да перышком пощекотать при таком-то лопатничке. И тут этот фраер в парк привокзальный пошел. Я за ним. В кустах нагнал. Нож к горлу. Давай, дескать, деньги. А он сопротивляться вздумал. Придурок. Я же злой с похмелья бываю. Вот и замочил его. Замочил, лопатник в руку и…

– А вот и не сходится, – как неожиданно обрадовался я. – Не брал ты у него кошелька.

– Как это? – вздрогнул зек.

– А вот так, – продолжаю наседать. – Я опись вещей убитого видел и там портмоне с деньгами записано.

– Нашел чем удивить, – смеется Лепеха. – Чего, у человек двух лопатников не может быть, да сколько хочешь. Может, он там заначку от жены держал. Мы ж не знаем с тобой. Да, один мой кореш по пять лопатников при себе носил. Фишка у него такая…

Здесь собеседник прав на все сто. Второй кошелек с деньгами – не аргумент. Вернее, аргумент, при хорошей проработке. У меня ж сейчас никакой проработки не было, ляпнул и всё. Не в жилу, как говорится. Пробую выяснить точное время убийства. Только начал выяснять, а невольник в голос смеется.

– Ну, ты даешь, – еще раз мотает он стриженой под ноль головой. – Я день-то тот смутно помню, а ты меня про минуты спрашиваешь…. Чудак-человек, я ж тебе говорю: с похмелья я был. С жестокого.

Все мои слабенькие надежды найти в урюкинской колонии малюсенький кончик ниточки рвались как утренняя паутина в малиннике. В качестве последней попытки пытаюсь предъявить Лепехе, фото Жанны. А чем черт не шутит?! Лепеха на фотографию глянул мельком, и давай, ни с того ни да с сего орать на меня.

– Чего тебе надо?! Кто тебя подослал?! Чего дурачка корчишь?! Гнида! Надоел ты мне! Говори прямо! Чего надо?! Я знаю, кто тебя прислал! Козел! Развести меня хочешь?! Фраера нашел?!

Стойко переживаю шум с оскорблениями, молча, всматриваюсь в лицо зека. Дескать, покричи, покричи, потом разговаривать с тобой полегче будет. Видали мы таких. Надоест орать. Надоест. И действительно, надоело ему скоро связки голосовые напрягать, но дальше события стали разворачиваться совсем не так, как я ожидал. С минуту он покричал, притих, а потом прыгнул на меня. Я от неожиданности крайне неосторожно откинулся назад и свалился с привернутой к полу табуретки. Конечно, если б не так неожиданно, то я б ему показал, где раки зимуют, а тут… Лепеха бьет меня кулаком в лицо, а потом предплечьем стал сильно давить на шею. Дышать нечем, боль адская! Собираю последние силы и пытаюсь ударить его коленом по спине. С первого не получилось, помешал табурет. А вот со второго раза я изловчился и ударил! Сразу хватка его ослабла. Лепеха падает на бок, а я, не успев удивиться столь удачному удару, вскакиваю на ноги. И уже на ногах понимаю, что мой удар здесь не причем. Противника поверг резиновой дубинкой племянник Сергея Анатольевича – Гена. Грамотно у него получилось. Профессионально помолотив зека, Геннадий одарил меня нецензурщиной этажей этак в восемь и выпроводил на волю. Пока мы шли, несколько нелицеприятных слов было сказано и в адрес Сергея Анатольевича. Слышал бы товарищ следователь эти изысканные в некоторых кругах эпитеты! Я б такого отношения к себе от племянника не стерпел. Ладно, постороннего так поносить, но родного дядю… Тут беспределом попахивает. Однако, это их дело семейное. Разберутся. Мне ж надо сейчас о своем думать. Думать и поскорее к Энску мчать! Пора наверстывать упущенное время.

4

Преследующую меня машину я заметил, когда уже изрядно стало темнеть. Машин на шоссе становилось всё меньше и меньше, но одна ко мне будто приклеилась. В зеркале заднего вида я постоянно видел её фары. Самое неприятное было в том, что она старательно держалась от меня на определенном расстоянии – метров пятьдесят. Я ходу прибавлю и она тоже, я скорость сброшу и сзади меня – та же реакция. Не будь у меня опыта в подобных вещах, ни в жизнь бы не предположил, что машина идет за мной. Но она шла за мной точно. Чего преследователям от меня надо? Ответов на этот вопрос оказалось у меня не так уж и много, а если говорить точнее, то один: кто-то позарился на мой новый автомобиль. Пока дорога шла по густонаселенной местности – деревни да поселки через каждый километр, никто меня трогать не будет, но километров через пятьдесят начнется приличный лесной массив. Вот там меня поприжать и попробуют. Надо отрываться!