Девяностые России

Александр Анатольев

Девяностые России

День, минуя зенит, клонился к закату, когда Сергей, припекаемый солнцепеком, очнулся на меже своего огорода. Высокая рожь скрывала его от постороннего глаза, качалась и шелестела от легкого дуновения ветерка, словно низко кланялась своему хозяину. Свежий воздух будил, трезвил и восстанавливал все еще зыбкое его сознание. Помятая им трава издавала ароматно-терпкие запахи с множеством неповторимых их отличий, рождаемых пестротой и пышностью разноцветий лета. «Да, кажется, немного вздремнул» – подумал он и сев на земле, тупо уставился в стенистый хлебостой, как в одну точку, не замечая ничего при этом вокруг. А вокруг кипела, и многоликим великолепием радовалась и звенела жизнь, та самая жизнь, которую мы как-то и не замечаем в ежедневной суете всё более и более социализированного человеческого бытия, точно она и течет-то, не сопутствуя нам, а существует сама по себе, в каком-то обособленном мирке других, живых организмов, причем, существенно ли значимым земным присутствием для нас.

Стрекотали заливисто, скрежетно кузнечики, а у самых ног Сергея, маленький рыжий муравей в густой, высоченной траве, как в огромных для него тропических джунглях, нападал яростно и неотступно на большую, зеленую гусеницу. Немного поодаль в стороне гудели трубно бархатисто-пыльные шмели. На ярко-розовых венчиках цветущего клевера, перелетая с одного цветка на другой, покачивались и жужжали полосато-пепельные, с волосистыми ворсинками на брюшках пчелы. Собрав с нежного расцветьев нектар, они тут же срывались и тяжело груженные неслись куда-то в свои, одним им известные и уже вероятно во множестве обеспеченные медовыми сотами улья. Крохотная и совсем невзрачна, серая птаха, неслышно как, оказалась рядом с зеленой гусеницей и, встряхнув её, склюнула здесь же молниеносно, тонко пискнула, раз другой, вспорхнула и исчезла, а муравей, так неожиданно потеряв добычу, все еще суетился, оставшись ни с чем.

Возделанная, кропотливым трудом, не одного поколения, пахотная земля, когда-то, всего-то худородный подзол тайги, густо унавоженная, удобренная и вдосталь напоенная влагой, взрастила, взметнувшийся ввысь и обещающий быть небывало добрым, этой осенью урожай. Даже стеснившееся на меже, разнотравье сплетало чудеснейший букет, из многочисленного великолепия трав и цветов. А в нем, контрастно преобладали: и клевер, и душица, и пырей, которые сплошным ковром соткались едино и в тесном переплетении казалось, уже нетерпеливо ждали, того часа, когда истосковавшиеся по кошеню, мозолистые руки хозяина косаря, взмахивая привычно литовкой уложат их прокосом в один вал в сенокосную страдную пору.

Но не это заботило Сергея, его невыносимо удручающее угнетали мысли сейчас о том, как совсем нескладно происходит все в текущей егожизни.

После расформирования колхоза он долго устраивался на работу в производственный кооператив организованный городской кондитерской фабрикой как подсобное хозяйство, по выращиванию продукции пищевого назначения. Кооператив, занимаясь свиноводством, в корм животным добавлял сладостные отходы конфетного изготовления. И только Сергей, можно сказать, приноровился к новому месту труда, как словно бес какой-то попутал, с таким же свинарем Венькой Кищенко сперли они пару мешков сахара содержащего шоколадного прикорма со свинофермы, чтобы сварганить бражный настой и выгнать самогон. Брага выходилась, но с самогоноварением не задалось. Выпив преждевременно, решили повторить и «спалились вчистую» с так называемым хищением материальной ценности кооператива, за что и были позорно изгнаны от туда.

Вот уже больше месяца Сергей нигде не работал, семья с трудом перебивалась только тем, что приносила домой жена, работая продавцом магазина у одного из немногих состоятельных и предприимчивых сельчан. Некоторые из его друзей и приятелей, с кем он когда-то совместно трудился, после развала колхоза, чаще побросав на произвол судьбы годами нажитое, в поисках работы перебрались в город. Попытал было счастье в этом еще до трудоустройства в кооператив и Сергей, но безрезультатно. При массово закрывающихся производствах, в городе и без него тысячи людей ежедневно превращались в безработных. Мало того что он возвратился к семье, как говорится не солоно хлебавши, так еще и был разбойно ограблен и жестоко избит. Падение жизненного уровня из-за резкого увеличения безработицы, на ряду с нищетой и безудержным пьянством людским привело к ужасающее небывалому росту преступности.

После всего этого пытаясь хоть как-то заглушить горечь нарастающих с каждым днем все новых семейных неурядиц, некогда в меру пьющий Сергей пристрастился ежедневного прикладываться к горькой и напивался до без полнейшего памятства. На какое-то время спиртное позволяло отрешиться от суровой действительности, но чем дольше пил, тем чаще трезвеющий с неуклонно нарастающим ужасом осознавал он катастрофичную жуть своего почти уже безысходно-тупикового положения. Но пресечь дальнейшую деградацию свою, не находил в себе он не решительности, ни желания.

Неожиданно с улицы, на которой Сергей жил, донесся шумный вой, мчавшегося вероятно на приличной скорости легкового автомобиля, затем пронзительный скрип тормозов, глухой удар, отвратительный до зубной боли скрежет и треск, очевидно, чего-то, ломаемого и порушенного без сомнений в рваные лохмотья и различного боя обломки. Громкие вскрики и визгливая ругань соседских женщин, вывели его из оцепенения. Там бушевали страсти совсем из иной жизни цивилизованного человечества: Вот сволочь блатная, понаберет крутых иномарок, зальет за воротник и по газам. Гасают избранные, гоняют сломя голову, спасу от них никакого нет. Бизнесмены хреновые, ворье, жулье. Шнягу эту возами голимую прут, считай, чуть ли не в каждом доме деревенском нынче ею торгуют.