Шепот Ветра и Песка

Ghenadii Eni

Шепот Ветра и Песка

В мире, выжженном солнцем и расколотом вековой враждой, правят две стихии, две крови, два народа. Племя Ветра, Аль-Рийх, чьи дети рождаются с бурей в душе. Племя Песка, Аль-Рамль, чьи воины – сама твердь и ярость пустыни. Между ними – пропасть ненависти, политая кровью поколений.

Она – Самира, дочь вождя Аль-Рийх, повелительница ветров, чья сила легка и смертоносна, как поцелуй кобры. Ее долг – защитить свой народ от песчаных демонов.

Он – Касим, таинственный воин Аль-Рамль, чья власть над песками абсолютна, а сердце отравлено жаждой мести за семью, отнятую ветряными врагами. Его цель – уничтожить ее род.

Их пути никогда не должны были пересечься. Но слепая ярость песчаной бури и пробуждение древнего зла, дремавшего под дюнами тысячелетиями, швыряют их друг к другу. Вынужденные заключить невозможный союз, чтобы выжить и разгадать тайну Тени, угрожающей поглотить мир, они отправляются в опасное странствие сквозь руины забытых цивилизаций.

Под безмолвными звездами пустыни, среди ловушек прошлого и смертельных опасностей настоящего, их вражда начинает давать трещину. Каждое спасенное мгновение, каждый разделенный глоток воды, каждое вынужденное прикосновение стирают границы между ненавистью и… чем-то иным. Чем-то запретным, пугающим, неодолимым, как сама судьба. Их магии, рожденные для битвы друг с другом, неожиданно сплетаются в единый, могущественный танец – ключ к спасению или предвестник еще большей катастрофы?

Смогут ли дитя Ветра и сын Песка разгадать обман, веками питавший их вражду? Посмеют ли они довериться врагу, когда на кону стоит не только будущее их племен, но и хрупкий огонек чувства, вспыхнувшего вопреки всему? И какую цену придется заплатить за любовь, рожденную из пепла ненависти, когда сама Тьма жаждет поглотить их свет?

«Шепот Ветра и Песка» – это обжигающая история о запретной страсти, древних тайнах и выборе, способном изменить мир. О том, что даже в мертвой пустыне может расцвести надежда, а истинная сила рождается там, где встречаются противоположности.

Генадий Алексеевич Ени

Глава 1: Дитя Ветра

Первым был Ветер. Не ласковые руки матери, не гулкий голос отца – Ветер. Он вплелся в ее существо еще до первого вздоха, баюкая в колыбели из гибких ивовых прутьев и мягчайшей верблюжьей шерсти, нашептывая сказки на языке, понятном только ей и ему. Он приносил с собой соль далеких, неведомых морей, горчинку полыни, сорванной с одинокого утеса, дразнящий аромат пыльцы эфемеров – тех призрачных цветов, что вспыхивали в пустыне на один день после редкого дождя. А иногда он пах озоном – остро, тревожно, как обнаженный нерв, – предвестником той силы, что билась в ее венах синеватой жилкой. Силы Аль-Рийх, ее племени, ее крови.

Сейчас Ветер-шалун заигрывал с ней. Он дерзко трепал угол ее бирюзового платка, где серебряная нить, стежок к стежку, сложилась в гордый силуэт парящего сокола. Стоя на гребне бархана, податливого, как тело спящего зверя, Самира подставляла лицо его теплым, щекочущим ласкам. Внизу, у кромки чахлого оазиса, который они звали Семью Пальмами, теснились их шатры – шары из беленой кожи, натянутой на легкий каркас, похожие на гигантские лунные грибы, вросшие в песок. Воздух дрожал от мириадов звуков: резких детских вскриков, недовольного блеяния коз, скрипа кожаных ремней упряжи, но над всем этим царил мерный, мелодичный перезвон сотен бронзовых и серебряных колокольчиков. Они висели на шестах у каждого шатра, чуткие к малейшему движению воздуха, – вечные стражи Аль-Рийх, их уши и голос. Их песнь была колыбельной и боевым кличем, саундтреком ее жизни, таким же неотъемлемым, как удары ее собственного сердца.

Самира прикрыла веки, вбирая Ветер в себя, позволяя ему раствориться в крови, стать продолжением ее воли. Легчайшее усилие, почти не мысль, а ощущение – и воздух вокруг нее сгустился, завибрировал, закрутился тугим жгутом, поднимая мириады золотистых песчинок и сухие, похожие на пергамент, листья пустынного тамариска. Воздух стал послушен, как хорошо обученный конь, он изгибался под невидимыми поводьями ее желания. Она могла бы – о, да! – сорвать с цепи настоящую бурю, выпустить на волю песчаного джинна, что дремал в ее душе. Могла бы взмыть в небо, оставив внизу все тревоги и обязанности. Но сейчас она лишь играла, репетировала свою силу, как музыкант пробует струны перед выходом на сцену. Это было пьянящее чувство – почти всемогущество. И почти страх перед ним.

«Самира. Осторожней». Голос отца ворвался в ее мысли бесплотным эхом, принесенным тем же Ветром, что она только что приручила. Он редко звал ее по имени, чаще – «Дитя Ветра», «Соколенок». Значит, дело серьезное. «Не трать искры попусту. Шахмал, Отец Вздохов, меняет свой нрав».

Она неохотно развеяла свой маленький смерч. Отец прав. В воздухе уже чувствовалось едва уловимое напряжение, предвестие хамсина – сухого, яростного ветра, несущего слепящие тучи красноватой пыли. Время перекочевки. Снова собирать шатры, снова гнать стада по выжженной земле, снова вглядываться в горизонт в поисках спасительной зелени оазиса. Вечное движение. Вечный поиск. И вечная, изматывающая вражда с Аль-Рамль, детьми неподвижного, тяжелого песка.

При этой мысли внутри что-то сжалось в тугой, колючий узел. Неделю назад их разведчики, вернувшиеся с потрепанными нервами и пустыми флягами, донесли: отряд песчаников видели у Пересохшего русла. Слишком близко. Слишком дерзко. Была стычка – короткая, яростная, как удар молнии. Обошлось без убитых, слава Предкам, но воздух между племенами натянулся, как тетива боевого лука. Почему? Откуда эта ненависть, такая древняя, что ее корни ушли глубоко в пески времен, и никто уже не мог вспомнить то первое семя раздора? Старейшины бормотали о предательстве у Оазиса Зари, о пролитой крови вождей, о проклятиях. Но Самире чудилось за этим нечто иное – глубокая, незаживающая рана на душе обоих народов, которую все боялись даже коснуться, не то что лечить. А может, боялись узнать, что рана эта – общая?

Она выпрямилась, расправив плечи. Она – дочь вождя Карима, она – надежда племени. Ее сила – щит для Аль-Рийх. Но иногда, украдкой, когда Ветер нашептывал ей о мирах за пределами их пустынной тюрьмы, в ее душе поднимался тихий, отчаянный мятеж. Неужели это всё? Бесконечный бег по кругу вражды, от одного временного пристанища к другому, под аккомпанемент страха и ненависти? Неужели нет иного пути?

«Самира!» На этот раз голос отца был настоящим, громким, но сдавленным тревогой. Он стоял у подножия дюны, высокий, прямой, как копье, но сгорбленные плечи выдавали тяжесть его дум. Седина инеем подернула его темные волосы у висков.

Она легко соскользнула вниз, почти не потревожив песок. «Я здесь, отец».

Он всмотрелся в ее лицо долгим, испытующим взглядом, словно искал ответы в глубине ее глаз, таких же серых, как грозовое небо перед ливнем. «Тебе нужно идти к Колодцам Предков, дитя мое. Немедля».

Сердце Самиры пропустило удар. Колодцы Предков. Священное, сокровенное место, затерянное в лабиринте Дырявых Скал, где первые из их рода услышали зов Ветра. Место силы. И место опасности. Слишком близко к границам, оспариваемым Аль-Рамль.

«Что случилось?»

«Я говорил с ветрами сегодня утром», – он понизил голос, хотя вокруг не было ни души. «Они беспокойны. Они шепчут о тени, пробудившейся под песками. О чем-то древнем, голодном. Иди туда, Самира. Поговори с духами Колодца. Может, тебе они скажут больше. Мое сердце… оно чует беду, какой еще не знала наша пустыня».

Тень под песками… Древние легенды, которые обычно рассказывали у ночного костра, чтобы напугать детей, вдруг обрели зловещую плоть.

«Я отправлюсь на рассвете, отец», – ее голос прозвучал тверже, чем она ожидала. Она коснулась амулета на шее – гладкого, отполированного ветрами и временем небесно-голубого камня, всегда прохладного, как глоток родниковой воды. Дар матери. Ее оберег. Ее сила. Ее Ветер. Они будут с ней. Что бы ни ждало ее впереди.

Глава 2: Сын Песка

Тишина была его доспехом и его языком. Касим вслушивался в нее, как другие вслушиваются в слова. Он слышал ее в едва заметном шорохе песчинок, осыпающихся с острого, как лезвие, гребня бархана под легкой лапкой фенека. В низком, почти инфразвуковом гудении, идущем из недр земли – это двигались подземные воды или, может, исполинский песчаный червь ворочался во сне. В собственном дыхании – редком, размеренном, словно отмеряющем вечность. Тишина пустыни была наполнена жизнью, нужно было лишь уметь слушать. И молчать. Аль-Рамль, его племя, были мастерами молчания.

Он лежал пластом на скальном выступе из грубого, ноздреватого базальта, горячего от дневного солнца даже сейчас, когда светило уже клонилось к закату. Его тело было частью камня, продолжением пустыни. Плотный, темно-коричневый бурнус, испещренный сложным, почти невидимым узловым узором – знаком его клана, Аль-Акраб, Скорпионов – скрывал его от чужих глаз и безжалостных лучей. Только глаза цвета темного, густого янтаря жили на его неподвижном лице, внимательно, без спешки ощупывая долину внизу – путаный лабиринт каньонов, который, если верить обрывку древней карты, спрятанному у него на груди, вел к Запретным Руинам.

Память – негаданный удар под дых. Острая, обжигающая, как полуденный песок. Смех Лейлы, младшей сестры, ее сосредоточенное личико, когда она пыталась построить замок из песка, а непослушный ветер – этот проклятый, вездесущий ветер! – тут же рушил ее творение. Сильные руки отца, показывающие, как отличить след песчаной гадюки от следа безобидной ящерицы. Тихий голос матери, напевающей бесконечную колыбельную Аль-Рамль о духах-хранителях, дремлющих в сердце каждой дюны… Огонь. Кровь. Крик. Запах паленой плоти и торжествующий свист ветра в ушах. Десять лет прошло, но тот день стоял перед глазами так ясно, словно был вчера. Десять лет ненависти, выжигающей душу дотла, оставляющей лишь твердый, черный шлак жажды мести.

«Ветряные демоны», – прошипел он сквозь стиснутые зубы. Так их называли. Аль-Рийх. Легкие, быстрые, непостоянные, как их стихия. Несущие смерть на крыльях бури. Так сказали ему старейшины. Так повторяли все. Долгих десять лет.

Он сжал кулаки, и песок под его ладонями ожил, уплотнился, стал твердым, как гранит. Его дар. Его оружие. Его проклятие. Сила песка, тяжелая, надежная, вечная. Он чувствовал пустыню каждой клеточкой тела, он мог приказать ей расступиться или сомкнуться, стать зыбучей ловушкой или непробиваемым щитом. Он был хабиром, одним из лучших следопытов и воинов племени. Но сейчас он был один. Отступник.

Его миссия – личное дело. Тайна. Старейшины сочли бы это безумием, нарушением древних запретов. Но карта… потрепанный кусок верблюжьей кожи с выцветшими знаками… она обещала нечто большее, чем просто месть. Руины, по преданиям, хранили силу предтеч, силу, способную склонить чашу весов в их вечной войне. Силу, которая поможет ему уничтожить Аль-Рийх раз и навсегда. А может… может, там он найдет ответ? Почему? За что? Иногда, в самые темные часы перед рассветом, червь сомнения начинал точить его уверенность. Был ли тот налет таким, как ему рассказывали? Но он гнал эти мысли прочь. Сомнения – роскошь, которую он не мог себе позволить.

Он методично проверил крепления двух плоских фляг из выдубленной кожи – Аль-Рамль знали цену воде. Провел пальцем по лезвию изогнутого джамбия, заткнутого за пояс – подарок отца. Коснулся амулета из желтого песчаника на груди – скорпион с поднятым жалом. Знак его рода. Знак его судьбы.

Пора. Солнце уже коснулось зубчатого горизонта, пролив на пески расплавленное золото и кровь. Небо на востоке густело, наливаясь фиолетовым, и первые, самые яркие звезды зажглись в его бездонной глубине, указывая путь. Пустыня остывала, выдыхая дневной жар. Время Скорпиона. Время охоты.

Он соскользнул со скалы бесшумно, как тень. Его ноги в сапогах из мягкой, некрашеной кожи находили опору там, где другой увидел бы лишь предательскую осыпь. Он двигался не быстро, но неотвратимо, сливаясь с рельефом, становясь частью пейзажа. Его путь лежал через территорию Аль-Рийх, через место, которое они считали священным – Колодцы Предков. Ирония судьбы. Или ее злая усмешка. Идеальное место, чтобы пересечь границу. Идеальное место, чтобы встретить врага. Уголки его губ дрогнули в предвкушении. Десять лет ожидания. Месть – это блюдо, которое подают холодным. Как ночь в пустыне.

Глава 3: Буря у Колодца Предков

Воздух у Колодца Предков был другим. Он стоял неподвижно, плотный, как вода на глубине, пропитанный запахами влажной земли, прелой листвы и еще чем-то – древностью, магией, снами камней. Самира шла по узкой, едва заметной тропе, петляющей среди исполинских скал, изъеденных ветром и временем до состояния кружевных остовов. Здесь голоса ветров обретали особую ясность, словно сама пустыня говорила с ней шепотом. Они пели о покое, о силе, сокрытой в молчании земли, о нитях судьбы, связующих поколения.

Сам Колодец оказался не просто ямой, а глубоким, почти бездонным разломом в скальном массиве, уходящим в непроглядную тьму. Оттуда тянуло влажной прохладой и тишиной, такой глубокой, что в ушах начинало звенеть. По краям разлома, цепляясь за малейшие выступы, изумрудными пятнами горели мхи, и росли жесткие, как проволока, пучки пустынной осоки. Здесь, по преданию Аль-Рийх, первые дети Ветра испили силу стихии и услышали голоса своих предков в шепоте воды, сочащейся из камня.

Самира опустилась на колени у самого края, чувствуя, как от близости к святыне по коже пробегают мурашки. Она закрыла глаза, отгоняя навязчивую тревогу – непрошенное эхо предупреждений отца. Нужно было сосредоточиться, настроиться на тихий голос Колодца. Что он скажет ей о тени под песками? Она дышала медленно, ровно, вслушиваясь… вслушиваясь в тишину, в монотонное капанье воды где-то там, внизу, в едва слышный вздох ветра в узких расщелинах…

И вдруг Ветер взвыл. Не так, как обычно – играя или предупреждая. Он закричал от боли и ярости. Резкий, злой порыв ударил Самиру в спину, принеся с собой запах раскаленного песка, сухой грозы и… чужого присутствия. Резкий, металлический запах чужой магии. И ненависти.

Она рывком открыла глаза и вскочила, рука сама легла на рукоять кривого ножа – «когтя сокола». Ветер закрутился вокруг нее защитным коконом, поднимая вихрь пыли и мелких камней. И в этом дрожащем мареве, на противоположном краю разлома, она увидела его.

Фигура в темно-коричневом бурнусе. Неподвижная, как изваяние из базальта, но каждая линия его силуэта кричала об угрозе. Капюшон скрывал лицо, но сомнений не было. Аль-Рамль. Сын песка. Здесь. В сердце их святыни!

Ледяная волна гнева обожгла ее изнутри, вытесняя страх. «Какого шайтана ты здесь забыл, песчаник?!» – голос ее сорвался, но Ветер подхватил его, усилил, швырнул через пропасть, как камень из пращи.

Он даже не вздрогнул. Медленно, вызывающе медленно поднял голову. И Самира утонула в его глазах. Густой, расплавленный янтарь. Ни капли страха. Только холодная, вековая ненависть и насмешливая искра где-то на самом дне.

«Пришел за своим, дитя ветра», – его голос был низким, скрежещущим, как песок под ногами. Ложь! Наглая ложь! Колодцы принадлежали Аль-Рийх испокон веков!

Ярость затопила ее. Она вскинула руку, посылая тугой, хлесткий удар ветра – достаточный, чтобы свалить верблюда. Но незнакомец лишь качнулся, и перед ним мгновенно выросла полупрозрачная стена из вибрирующего, уплотненного песка, легко поглотившая удар. В воздухе резко запахло озоном и горячим камнем.

«Глупо», – рокотнул он, и земля у ног Самиры заходила ходуном, песчаные жгуты рванулись к ее лодыжкам, пытаясь утянуть вниз, в удушающие объятия песка. Она взмыла вверх, подхваченная восходящим потоком, который создала одним усилием воли, уходя от смертельной хватки.

Их силы столкнулись над бездной. Воздушные лезвия против песчаных щитов. Слепящие вихри против каменных кулаков. Прозрачная мощь Ветра против глухой, тяжелой силы Песка. Они были равны. Две стихии, два заклятых врага, две половинки расколотого мира.

Но в их поединок вмешалась третья сила. Небо на западе стремительно наливалось больной, желто-серой краской. Горизонт исчез за движущейся стеной пыли. Ветер взвыл по-настоящему, срывая голос, превращаясь из их оружия в слепого, бешеного бога разрушения. Песчаная буря. Великая. Такая, что приходит раз в поколение.

Первый вал ударил с силой несущегося стада диких быков. Мир исчез. Остался только рев, слепящий песок, забивающий рот и ноздри, и яростные толчки ветра, пытающегося оторвать ее от земли и унести в небытие. Самира едва держалась, ее магия таяла под этим натиском, как снежинка на раскаленной сковороде. Сквозь песчаное крошево она мельком увидела, как темная фигура песчаника метнулась к скале, ища спасения.

Укрытие! Нужно укрытие! Рядом, у самого основания скалы, темнел узкий лаз – вход в пещеру, которую она знала с детства. Забытое убежище пастухов. Она рванулась туда, почти ползком, борясь с ветром, который рвал одежду и пытался вывернуть суставы. Нырнув в спасительную темноту, она рухнула на каменистый пол, прижавшись спиной к холодной, влажной стене. Сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она задыхалась от пыли и ужаса.

И тут за спиной раздался тихий шорох. Скрежет камня о камень. Она резко обернулась, выхватывая нож, который казался жалким перышком против надвигающейся тени.

В клубящемся полумраке, освещаемом лишь отблесками молний, сверкавших снаружи, стоял он. Сын песка. Буря сорвала с него капюшон. Резко очерченное, скуластое лицо, упрямый подбородок, темные волосы, слипшиеся от пота и пыли. И глаза. Все те же янтарные глаза, в которых сейчас поровну смешались ненависть и… осознание общей беды. Буря ревела снаружи, как пойманный в клетку демон. А они – двое смертельных врагов – оказались заперты в этой каменной мышеловке. Вместе.

Глава 4: Неловкое Убежище

Пещера оказалась тесной и низкой, как лисья нора. Несколько шагов в длину, пара в ширину. Пахло сыростью, вековой, слежавшейся пылью и резко – озоном, горьковатым послевкусием их недавней магической схватки. Снаружи бесновалась буря; ее вой, сливаясь с грохотом падающих камней, превращался в оглушительную какофонию. Вход почти полностью занесло песком, сквозь узкую щель пробивался лишь мутный, болезненный свет.