Ну как там, в Америке-то? Записки швеи-мотористки

– Девушка, скажите, пожалуйста, сколько стоит сахар?

– Там цена есть! – не отрываясь от своего занятия, рыкнула «девушка».

Во, ничего себе! Я аж поперхнулась от «ласки»!

– О-очки забыла…

– Не моя печаль… Иди, не мешай уже!

– Ну ты и язва! – вырвалось у меня.

– Сама такая!

Мы обменялись коротким взглядом. «Пош-шла ты к чёрту со своим сахаром, старая кикимора! В другом магазине куплю!» Конечно, можно поднять хай по поводу «прекрасного» сервиса, но нет времени – Роза торопится.

А вот и молочный отдел. Возьму-ка йогурт – утречком так хорошо йогуртом позавтракать. Да и на работу взять тоже… Та-ак… Не пойму чего-то… надрываю глаза, но… чё написано-то?.. «… годен до…»

– Валюха, до какого годен-то? Очки оставила… вечно я их забываю!

– Апрель… пятое.

– Какое?! А сегодня? Сентябрь – тридцатое!.. Нич-чего себе! Ты чё-то не то смотришь. А ну-ка возьми вот этот…

– Апрель… пятое.

Спрашиваю продавщицу:

– Девушка, а почему просроченный йогурт-то продаёте?

– Хдей-то? – продавщица смотрит на срок годности, ногтём соскребает цифры. – Здесь неправильно, молочку только что получили! Час назад.

– Девчонки, – говорит Валентина, – я здесь не беру. Часто и крупы, и приправы продают просроченные, и печенье в пачках, и конфеты даже с жучками и червячками, представляете? Короче, смотреть надо в оба.

Чертыхаясь, выходим на улицу. Ругаться неохота и, как уже сказала, некогда.

– А каким мака ром им разрешают… просрочку-то? – изумляется Роза. Она, как и я, живёт в итальянском районе – это почти что в другой стране.

– Таким вот макаром! Они просроченный и закупают. А разрешают… хм, денежки…

– Понятно.

Мы на улице. Худенькая женщина с кротким бледным лицом, на котором застыли капли пота, бережно толкает инвалидную коляску. Там восседает распаренная особа с брезгливой физиономией: «Здесь остановись! Апельсины купи», – приказывает она, вскидывая наманикюренный перст-сардельку с крупным рубиновым перстнем. Коляска «припарковалась» около прилавка, где орудуют шустрые мексиканцы, разгружают и раскладывают овощи и фрукты. Тут и дыни-«поросята».

Мексиканцы причитают по-русски: «Берёшь-давай дыни тажиския… кусныя, сладкия!» А худенькая тем временем подносит своей патронессе каждую апельсинину, показывая «товар натурой». Товар-то и, вправду, хорош! Бледненькая, по всему, сиделка. А та, что в коляске, новоиспечённая барыня. Да… как быстро усваиваются «профессии»!

Валюха выбирает свёклу на борщ, мы с Розой ждём в сторонке. Бойкая торговля! В гуще толпы божья старушка, пристально рассматривает дары природы, перекладывает яблоки. Вот она нюхает красивую грушу… и, на мгновение оставшись одна, вкатывает грушу в свой карман и тут же, не спеша отходит прочь.

– Видела? – спрашиваю у Розы.

А вот и Валентина: «О чём это вы?» Услышав ответ, удивилась: «Вечером эта бабка могла бы набрать овощей-фруктов после сортировки у любого магазина. Вечерами их всегда – сколько угодно и без риска».

– Там уже качество-то, наверное, будет не то.

•

«Доллар, онли ван доллар!» («Доллар, только один доллар!») – Чернокожий торгует с лотка у открытого ВЭНа. Штаны ли, рубаха, куртка, свитер, юбка – любая вещь – только доллар. К слову, есть магазины, продающие товар на развес. Иногда дорогой и очень модный и с этикеткой. А тут на углу ещё один чёрный молодец приторговывает «золотом». «Золёто, золёто!» – он большой пятернёй хватает горсть часов-цепей из синей коробки, висящей на шее на манер русского коробейника: «купи золёто».

У книжного магазина «Санкт-Петербург», где полно русских книг и музыкальных дисков, наперерез шагнул мужчина в тонких очках. Тычет мне в нос книжку:

– Замечательная книга. Повести и рассказы. Купите – не пожалеете! Недорого.

Ну, конечно, мне интересно:

– О чём? Кто автор?

– О любви, о крепкой человеческой дружбе. Автор – я!

Открыла. – С первых строк полилась сплошная графомань. «О-ой, не могу…». Аж зубы заболели. Вернула.

– Вот бедняга-то! Чем бумагу марать да время убивать, лучше бы…

– А, может, в этом его счастье на чужбине, – убеждённо говорит Валюха. – Одни в пьянство бросаются, а другие, видишь, пишут. Всё лучше, чем пить-то!

– Ну и купила бы книжку, порадовала человека!

– Денег жалко, да и лишних нету. Идёмте!

А рядом – ещё два книжных магазина, читай-не хочу!

Женщина с огромной сумкой и обветренным лицом путешественницы преградила дорогу. Она вручает визитки туристической фирмы:

– Поезжайте с нами, – начала она телеграфным темпом, – мы вам обеспечим…

Страшный сотрясающий грохот, визг и лязг проезжавшей над головами громадины-поезда заглушил слова женщины. Наконец визг пропал.

– … и только с нашей фирмой не прогадаете, звоните, приходите! – скороговоркой закончила она и уже протягивала свою визитку следующему прохожему: «Только с нами…»

Сбоку от тропинки прямо на асфальте – газета. На ней разложено старьё: бинокль, туфли с узкими задранными носками, как у маленького Мука. Мятое пальто на плечиках, прикреплённых к столбу, платье, кофта с растянутыми рукавами. Старик и старуха торгуют. Он в одной руке держит андатровую и песцовую ушанки, в другой – пышный воротник. У неё на чемоданчике – вязаные носки-варежки, колготки и мохеровые шапки. «Недорого… недорого…» – вежливо созывают покупателя. Рядом с ними ядрёная бабуленция потряхивает белым ажурным платком: «Оренбургский, берите в подарок – тёпленький…» Да, рукодельники! Но в такую-то жару о носках да шапках и думать неохота! А ведь красиво-то как – одно слово: ажур! Через два шага от стариков полная блондинистая леди, похожая на артистку, в тёмных очках и с большим бантом на затылке, продаёт панацею от всех болезней: чайный гриб в банках, девясил и алоэ в горшках и горшочках, стоящих в ряд. Ёрзая на высокой табуретке, громко и подробно объясняет, как принимать «лекарство» и никогда не болеть.

«Лекарства-лекарства… русские лекарства! А кому лекарства…» – нервно поглядывают по сторонам лица мужского и женского рода. Почему нервно? Потому что сыщики отлавливают. Лекарства с рук продавать нельзя! К тому же… неизвестно, откуда эти лекарства? Может, подделка, яд, а, может, ворованные, а вдруг, там ещё и наркотики? Одну бабульку лет восьмидесяти судили за торговлю наркотой. Старушонка еле отревела себе условных пять лет. Все газеты бубнили тогда про русскую мафию!

– Пройдите в наш косметический салон! Дама, я к вам обращаюсь, – женщина крутит в руках расписную баночку, – вы с нами станете ещё краше! Я вам гарантирую! – тянет меня за локоть к двери аптеки, – там у нас салон…

– Да отстаньте!

Высоко у самой крыши на облупленной стене трёхэтажки играет на ветру жёлтым пляжем, роскошной виллой с белым парусником и голубым морем-океяном огромная цветастая вывеска. Вывеска горланит: «Во Флориде только мы построим дом вашей мечты! Только у нас вы обретёте своё американское счастье! Торопитесь!»

– Уже бегу! «Где деньги, Зин?» – Роза потрясла карманом, весело зазвенела мелочь, – ага, «что нам стоит дом построить!» Всем – только «давай!» Все зовут, все норовят хватануть мои кровные, но хоть бы один из вас, блин, предложил: «а давай, Розетта, мы отвалим тебе кучу! и будешь ты её лопатой грести и… хватай-торопись – покупай живопись! Бери всё, что душеньке твоей угодно!»

– Ну! Щас… навалим… кучу! – хохотнула я. – Ты чё разошлась-то?

– Да зло берёт!

•

– Вы – еврейка? – подкатил под ноги Розы пейсатый[1] отрок в кудрях и шляпе. – Возьмите молитвенник. Там написано, как хорошо вам будет жить в Раю!

– Ага, молодой! А ты, видать, только что оттуда?

На другой стороне мимо банка, звеня колокольчиком, неровным строем маршируют семеро лысых в жёлтых длинных одеждах и поют. В руках барабаны, тарелки, транспаранты. В чёрной рясе с большим крестом на огромном пузе мимо крупно прошагал поп – рыхлый человек лет пятидесяти, бородатый и рослый. Похоже, он готовится стать матерью.

Измятая нищенка с пропитой морделью и со свалявшейся метёлкой на голове потрясает стаканчиком: «подайте христа ради…» Весь вид её кричит о пережитых страданиях и лишениях. От неё густо несёт мочой. Бедняга смотрит виновато-моляще подбитым глазом, едва шевеля гнилым мокрым ртом с красными опухшими губами. Поодаль нетерпеливо топчется синюшный кавалер. Он поминутно вертит головой, видимо, караулит: нет ли где полицейского. Самому-то просить подаяние, наверное, не подобает.

– Да что же это такое-то! – восклицает Роза. – Ну хоть плачь вместе с ней… Господи, помоги Ты этой бедолаге, если не Ты, то кто же ещё? – Сама подносит доллар, причитает: – Ведь пропьёшь же!

– Знаешь, зачем даёшь… – глядя поверх нас, равнодушно и резонно промямлила горемычная.

– Какая же нечистая сила затянула-то тебя за эти тридевять земель, а? – спросила Роза и тут же, меняя интонацию, попыталась взбодрить нищенку: – Здесь же полно всякой соцзащиты! Да хоть на этом же Брайтоне! Обратись! Церковь есть… община русская. В мэрию, наконец. Много же инстанций всяких – не дадут пропасть!

Женщина потупилась:

– Без тебя знаю. Приводили туда-сюда… но… ничё не хочу.

– Да ты же с ума сходишь, не понимаешь, что ли?! И мужик вон… такой же. Наверно, ещё и детки есть?

Та вздрогнула, и вдруг… щёки её задрожали, рот закривился. Казалось, несчастная вот-вот заплачет. Но она сдержалась и, волком глянув на Розу, тихо рявкнула:

– Не хочу, поняла? И отвали от меня! Прицепилась… т-тоже мне… мать-Тер-реза нашлась…

– О, блин, – отходя, проворчала обруганная Роза, – да ей, похоже, нравится такая жизнь… собачья!

– Как пить дать, – согласилась Валюха, – только не обижай тутошних собачек.

– Слушай, мать-Роза, откуда тебе известно про здешние соцслужбы-то? – спросила я.

– Интересуюсь-читаю. Во всех районах есть, чтоб ты знала.

•

– Подайте пятьдесят центов… – это уже опрятная пожилая госпожа с кружечкой, закатывая глаза, на английском канючит подаяние. Я метнулась, было, подать.

– Да кончай ты! – дёрнула меня Валюха, – береги себе на обратную дорогу. Она сюда как на работу ходит, а ты… В своём-то районе ей, видать, стыдно просить, а здесь никто не знает, да и подают бойко. Не поверишь, но, говорят, у неё свой дом есть и хорошая пенсия, плюс все бенефиты[2].

Подходим к остановке метро. На земле – коробка. В ней копошатся пушистые кошечка с собачкой. Около на ящичке – верзила с плакатиком: «Пожалуйста, пожалейте животных – подайте им на пропитание!»

– Девочки, афишку возьмите! – брюхатенький старичок-боровичок суёт фотографический листок с портретиками Софии Ротару, – в школе в пятницу выступает, а в воскресенье – в колледже. Не пропустите!

– Хм, здесь в школах да в колледжах выступают. А там сообщают, что покорили всю Америку! – смеётся Валюха.

Мда… жизнь. Вот такой, как говорится, предметный мир брайтонской Одессы. А людской поток неспешно и поспешно прохлаждается-торопится идёт и бежит по своим делам.

•

А мы остановились у двухэтажной халупы. Тени лопастого клёна покачивались на крупчатом асфальте. Блестела на солнце табличка «парики, шубы, пальто, шапки». Обрюзгшая дама с чёрным бантом на затылке (бант – непременный атрибут наших щеголих), в кружевной сиреневой блузке на тёмной юбке и кедах – поверх белых носков (по брайтонской моде), толстыми губами жевала длинную сигарету и надтреснутым голосом на всю улицу раздражалась по телефону:

– Да-а. Ну и?.. А я знаю? Ага, щаз-таки бегу и падаю! – тетёха выпыхнула клуб дыма. – Ой, ну ты посмотри на этого патриёта за мой счёт!

– Хозяйка магазина и апартаментов наверху, похоже, опять с бедным мужем на разборках, – шепчет нам Валю-ха. – Она его уже съела! Мы у неё каморку снимаем. – Хозяйка, не прекращая телефонного разговора, посмотрела на нас, подняла выщипанные брови. Мы кивнули. Роза поздоровалась: – Привет, Цилечка!

Хозяйка лениво мотнула пухлой рукой, обсыпанной золотом-бриллиантами, не обращая на нас внимания, продолжала свой разговор:

– Я имею итальянские вещчи, Эммик, а это же ж твоё говно – гроб с музыкой! Не ведись на го… Ну шо ж это делается? Ну шо ж это делается-то, а?! Я тебя вспрашиваю! Или я уже, по-твоему, похожа на адиётку? Как я это говно продам, а? Ой, без ножа меня кромсаешь… Да не бери же ж его, я тебе говору!

Мы, не дослушав Цилю, вошли в помещение. Дверь направо – магазин, прямо – крутая с хрустом деревянная лестница. Поднимаемся… кажется, вот-вот эта ветхая сходня рухнет.

Второй этаж. Сразу обдало сильно нагретым и удушливым воздухом. Тесный коридор, как в вагоне поезда. Настежь открыты фанерные двери. Валюхина – дальше – последняя. Проходим вглубь.

Попутно заглядываю в чью-то клетушку – точно, как в купе. Здесь – худой голый старик в широких трусах. Скелет-скелетом. Лежит пластом на сером матрасе с откинутой простынёй. Из-за провалившихся небритых щёк торчит острый нос. Жарко и парно, и нечем дышать. Видно, старый варится, изнывает. Открытые окно и дверь не приносят прохлады. А вот и завизжала-загромыхала электричка – нате вам! Она совсем рядом и, кажется, сейчас ухнет в окно и разнесёт к чёртовой матери этот курятник вместе с его разжиревшей хозяйкой! Разморенный страдалец не ответил на приветствие, он, со стоном отвернулся к измазанной кровяными пятнами стене с раздавленными клопами ли тараканами.

– Валька, что это?.. Мразь какая! Ну хоть бы кондиционер включили человеку, а!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Пейсатый – имеющий пейсы (длинные локоны волос на висках).

2

Бенефит (англ.) – льгота.