Над собой

– Ты мне ещё, когда вы на втором курсе учились, показывала снимок, где вы всей группой сфотографировались на фоне института. Я на Вову твоего обратила внимание, он с тобой рядом стоял, даже на фото видно, что вы пара.

– Не помню, чтобы тебе показывала. Мам, я ему изменила. Вот же! – она снова заплакала.

– Где тебе упомнить? Вон сколько у тебя разных событий. Молодость. А почему ты уверена, что непременно девочка?

Лицо дочери опять озарилось тем каким-то особым светом, и она ответила, растягивая слова:

– Чувствую, но не могу объяснить.

Зинаиде Ивановне стало очевидно, что, когда дочь думает об этом, забывает обо всём на свете, и она сказала:

– Иди поспи, родная моя. Рано ещё. Так тебя поразило то, что тебе приснилось, всё бросила и сбежала из больницы ни свет ни заря. Я позвоню заведующей отделением. Потом побудешь дома недельку, погуляешь, поешь, а то вон, прозрачная вся, хоть и загорелая.

– Нет уж. Хватит, пойду учиться. А есть не хочется, мамуля.

– Ты это брось. Надо есть, моя хорошая.

– Какая ты у меня классная, мамочка.

Диана зевнула и пошла в свою комнату.

Глава девятая

Аким стоял, наблюдал за супругой, удивлялся её молчанию. Теперь она, конечно, догадалась, почему он тогда с закрытыми глазами произнёс именно «Диана», а не «Ди», потому что был уверен, что поцеловала его не она. Но стоя в фойе дома отдыха «Виноградная лоза», не мог понять, отчего его дорогая бездействует и не включается в этот неприятный и казавшийся совершенно нереальным разговор. Ей-то как раз было где разгуляться. Она могла раскрыться в своём умении расплетать и заплетать словесные косы. А нынешнее её безмолвие никоим образом не вязалось с её характером. Он наблюдал, как жена садилась, видимо, устав стоять, только не на кресло рядом с недавно пришедшей в себя Дианой, а на стул, стоявший поодаль от второго кресла, чтобы видеть всех троих, однако продолжала молча смотреть куда-то вдаль, сквозь Акима. Лицо её было бледным, а выражение – отрешённым. Он начал беспокоиться, зная, как порой неожиданно свалившаяся правда может повлиять на психику. Хотя никаких прецедентов в их семьях не было, он тем не менее внимательно за ней наблюдал.

Владимир прекратил ходить взад-вперёд, встав так, чтобы тоже видеть всю компанию. Ему страсть как хотелось курить, в прошлом году он бросил, а сейчас бы это ему, безусловно, помогло успокоиться и не вести себя как истеричка. Он всегда держал себя в руках. Да, ситуация невероятная и премерзкая. Он восторгался стойкостью и спокойствием Пенгаловой Дианы и одновременно злился на себя. Силился ввести себя в рабочее состояние для принятия решения, что делать дальше. Дети-то, дети, они же ни в чём не виноваты и не знают, как круто перетасована колода.

Глядя на супругу, он вспоминал, как в тот судьбоносный год семестр уже начался, а Диана на занятиях не появлялась. Он не звонил. Опасение получить статус бывшего парня сдерживало его от того, чтобы поднять трубку и набрать её номер. Пришла она лишь неделю спустя. Диана вбежала в аудиторию перед самым началом. Владимир, как всегда, сидел на последнем ряду. На несколько мгновений глаза их встретились. Она ему улыбалась как ни в чём не бывало. Сердце Владимира резко заколотилось, дыхание участилось, и это продолжалось ещё несколько минут после их молчаливого примирения: «Неужели она на меня не сердится?» – думал он. И на перемене подошёл к девушке. С каждым мгновением пульс его учащался, и становилось трудно глотать.

– Ты ни разу не позвонил. Разлюбил? – спросила она, кокетливо глядя на него.

– Что ты? Хотя могу задать тебе тот же вопрос. Я ждал хоть одной весточки, но нет, ты же гордая, а я маменькин сынок, так, по-моему, ты тогда сказала. Диана, милая моя, прости, а? – он обнял её, и она не отстранилась.

– Да. И снова повторю: маменькин сынок и папенькин, – кокетливо проговорила Диана. Она улыбалась и глядела на него своими лучистыми глазами.

– Снова ты. Ну да, ну да. Я осёл. Надо было мне с тобой ехать. Скучал и страдал все дни без тебя, любовь моя.

– Ладно. Осёл не козёл. Проехали и забыли. Мне нужно с тобой поговорить, – прошептала Диана.

– Я слушаю, давай выкладывай. А ты не разлюбила меня?

– Вот ты спросил. Неужели я позволила бы себя обнимать, если бы не любила? Давай не здесь поговорим, – сказала она, высвобождаясь из его объятий.

– Так можно сбежать, мне не терпится узнать то, что ты хочешь сказать, – заговорщически прошептал он ей на ухо.

Парень, что подшучивал над ним в поезде, проходя мимо, произнёс, хоть и с подтруниваем, однако добрее:

– Воркуете, голубки? А лекция-то вот-вот начнётся.

Они оба так радовались тому, что помирились без всяческих объяснений и оправданий, что не то чтобы проигнорировали его шуточку, а просто не услышали.

– Нет. Я и так неделю пропустила. Давай после занятий, – закончила разговор она.

Они шли по улице. Деревья начали одеваться в красивые наряды. Было по-осеннему свежо, и Диана обернула шарф вокруг шеи.

– Володя, я беременна, – сказала она просто и быстро. – Поэтому и на занятиях меня не было.

– Как беременна? Мы же только один раз. Ты уверена?

Она вырвала свою руку и убежала. А он остался стоять и смотреть ей вслед, ошарашенно наблюдая за тем, как она убегает и как развеваются её волосы пшеничного цвета.

Вечером Владимир долго собирался, но всё же решил позвонить. Сняв трубку, он ещё какое-то время держал её и только потом набрал номер:

– Дианушка, прости. Я, наверное, что-то не то сказал.

Она молчала, пауза длилась, и он ждал, что вот-вот разговор закончится, не начавшись, и услышал её строгий голос:

– Отчего же, ты всё правильно сказал. Главное, честно.

– Поговорим завтра. Обсудим? Ты придёшь в институт?

– А нечего обсуждать. И так ясно. Пока, – и после этого раздались гудки.

В ту ночь он долго не мог заснуть, ему снилось, что она, как и до поездки в Молдавию, его не замечала, что у них ничего и не было. Утром он проснулся рано и, не завтракая, вышел на час раньше, бродил около проходной, чтобы встретить её.

Она пришла ко второй паре. Увидев свою избранницу, Владимир подошёл к ней:

– Прости. Я дурак.

– Это точно, – прошипела она и села на первый ряд.

Он направился к последнему ряду. Ничего не мог записывать и профессора, читавшего лекцию, не слышал, а думал о своём. После окончания занятий они снова шли вместе. Она была холодна и задумчива.

Нарушив молчание, он сказал:

– Пойдём ко мне? Дождёмся родителей и объявим о нашей помолвке.

– А предложение, моё согласие тебе не нужны? – удивилась она, но грусти более не было ни в голосе, ни в глазах. – А просить моей руки у моих родителей?

Владимир взял её за руку, резко остановился и, встав на колено:

– Дианушка, дорогая, любимая, выходи за меня замуж. Ты сделаешь меня самым счастливым человеком на свете.

Она смотрела на него и, запустив руки в его густые каштановые волосы, сказала:

– Я согласна. Очень тебя люблю. Вовочка, ты самый лучший. – Лицо её просветлело, снова став счастливым.

Глава десятая

Теперь, в фойе, Владимир смотрел на жену и разрывался между жалостью и злостью. Он обожал дочку, старался уберечь её от всего, что могло бы ранить его беленькую девочку. После того как он нежданно-негаданно познакомился с биологическим отцом своей дочки, ему казалось, что он ещё больше любит свою маленькую девочку. Но как она перенесёт такой жуткий удар, что её любимый – родной брат? Владимир даже представить себе этого не смел. Бедная, бедная Диа. Как сказать-то им, детям? Как разочаруются они в родителях, да что в родителях – в жизни. Беда – она столько лет жила рядом. Какая это пытка для всех. Только сейчас он заметил, что супруга Акима безучастно сидит с рассеянным взглядом, медленно раскачиваясь, и обратил внимание, что все смотрят на неё, даже его Диана, переставшая рыдать.

Аким подошёл к жене, присел на корточки перед ней, взял её руки и сказал:

– Ди, дорогая моя, прости, я не управлял собой тогда. Я…

Не успел он продолжить, как она, сфокусировав на нём взгляд, закричала, да так, что все вздохнули:

– Они не родственники! Нет! Всё не так, не так, не так!

Наступила такая тишина, что слышно было, как идут часы, висящие на дальней стене в фойе.

– Акимушка, милый мой, наверное, ты думаешь: как это я ещё не вцепилась тебе в волосы и не устроила сцену у фонтана, а я не знаю, что делать. Я в ужасе от всего этого. Всё это никогда не должно было быть кем-либо узнано, кроме меня и моей мамы. Ан нет. Смотри, как жизнь над нами глумится.

Она не плакала, смотрела на него и гладила его по голове, а он, стоя на корточках, боялся, что она остановится, и в то же время всем своим нутром не хотел слышать ничего неприятного. Говорила Диана каким-то нетипичным для неё голосом. Такой он её никогда не видел. Разве что… пожалуй, видел, когда приехал за ней в роддом. Да, она первое время тогда была примерно такой.

Аким учился и работал на кафедре. В связи с рождением сына Диана взяла академический отпуск. Тогда они жили с её родителями. Его мама бывала у них редко, поскольку, хоть отношения у родителей и сложились хорошие, по-настоящему родственными они стали, только когда Артёму исполнилось года четыре. Матрёна Лифантьевна почему-то ожидала, что будет непременно внучка, а когда родился мальчик, не то чтобы разочаровалась, нет, но активности не проявляла.

В то время Аким не придавал существенного значения ни состоянию Дианы, ни поведению своей мамы. Отец, как человек военный, вообще не вникал. Лишь сейчас, увидев жену такой, он это вспомнил. Думал, как бы не рассыпались воспоминания – так много их оказалось в один день.

– Мне больно это вспоминать. Ребёнка терять так страшно, что чувства мои передать я не смогу. Если бы у меня была хоть малейшая предрасположенность, то сошла бы с ума. Тогда не стала тебя посвящать. Прости, если сможешь. А позже – тем более не смогла, убедив себя, что всё забыла. Но нынешние события обязывают.

И Диана рассказала, как ей стало плохо за месяц до положенного срока. Как вызвали скорую помощь. Аким тогда не поехал с ней, а поехала её мама, так вышло, что она была выходная в тот день после дежурства. Диане становилось всё хуже и хуже. Как делали операцию, она не знала, потому что была без сознания и решение принимала её мать. Жизнь висела на волоске, не до того было, чтобы звонить Акиму. Мама же – главный врач больницы, поэтому предприняли всё и даже больше. Диана выжила, а дочку спасти не удалось.

– Почему мне не сообщили?! – воскликнул Аким.

Проигнорировав его вопрос, жена продолжала. У неё была отдельная палата. Придя в себя, она увидела, что мама сидела подле неё.

– Дианочка, девочка моя, дочку спасти не получилось. Слава богу, что ты жива.

Диана открыла рот, закрыв глаза, но рыдания не смогли вырваться наружу. Так она и лежала, запрокинув голову.

– Подожди, собери всю силу воли и послушай, что я сейчас предложу, – говорила Карина Анатольевна, гладя её руку. – Потом будешь плакать, потом. Сейчас нам с тобой надо незамедлительно решить очень важную и сложную задачу. Несколько дней назад женщина примерно твоих лет родила мальчика. Мы так бились за её жизнь, но не всё врачам подвластно. Увы. Бог забрал её душу. А мальчик здоровенький. Она без мужа, нет ни родителей, ни родственников. Судьба даёт нам шанс. Я устрою, оформим, только скажи да. Акиму сообщим, что у него родился сын. Полежишь месяц, восстановишься, и молока у тебя много. Утром тебе принесут мальчика, покормишь его. Он хорошенький, на тебя чем-то похож. Ну давай, Дианочка, решайся. Надо Акиму сообщить или правду, или то, что у вас сын.

– Мамочка, милая моя мамочка, да правильно ли будет от него скрыть? Мы никогда друг другу не лгали. Как мне с этим жить?

– Думаю, и душе роженицы станет легче, и душе дочки вашей тоже. А Акиму смотри сама, говорить или нет. Он твой муж. Поспи. Утром лучше решения принимать.

– Карина Анатольевна, вас к телефону, – заглянула в палату доктор.

Мама поцеловала Диану и ушла. Плакать сил не было, не успела за мамой закрыться дверь, как она забылась тревожным сном. А утром ей принесли мальчика покормить. Он так активно чмокал, Диана медленно, но оживала. После завтрака Карина Анатольевна позвонила Акиму и сообщила, что родился мальчик.

Снова воцарилась тишина. Четверо сорокадвухлетних людей, крепко-накрепко связанных двумя тайнами, смотрели в центр паркетного пола, точно там был ответ, как им быть.

– Это надо перекурить. Может, кто-то со мной? – нарушил молчание Аким.

– Да. Пожалуй, надо. Угостишь сигаретой? – спросил Владимир.

Мужчины вышли, оставив женщин вдвоём. Две Дианы сидели и молчали. Первой нарушила молчание Здравова:

– Ты прости меня. Тогда мы даже не спросили друг у друга ничего. Это и правда походило на сон. Я же Владимира уже тогда любила. Мы поссорились, зачем-то взбрыкнула и уехала в Севастополь, а он со своими родителями – на Валдай. Понимаешь…

Пенгалова не дала ей договорить:

– Да. Все мы натворили дел.

Они обе прослезились.

Вошли мужчины. Посмотрев на жён, они поняли, что цунами стихает и что можно более спокойно обсудить сложившуюся ситуацию.

– Теперь надо решить главное, – первым заговорил Владимир, – оставим мы произошедшее в тайне или расскажем Артёму и Диане? Раз они не родственники, то ничто им не сможет помешать быть вместе. Даже если мы будем против их брака, наша дочь сделает по-своему. – Они встретились глазами с Акимом, и тот подхватил эстафету:

– И наш сын поступит точно так же. Он и так живёт автономно, учится и работает, у нас денег принципиально не берёт. Мы хотели ему машину купить – так он ни в какую. Сам, и всё тут. Гордый, блин, откуда такой взялся, не поня… – он запнулся и продолжил: – Надо решать, как бы нам ни было трудно.

У женщин просохли слёзы, обе смотрели на своих мужей и восхищались ими, каждая по-своему. Мужчины обратили внимание, что в глазах обеих снова появился свет, который, казалось, угас. Теперь им всем надо было принять наитруднейшее решение, посвящать детей или нет в то, что сами натворили в юности. И те и другие учили сына и дочь честности и порядочности. И дела их молодости, умело скрытые навеки, так предательски выпали из шкафа прошлого, взбаламутив всю воду, которая казалась чистой и прозрачной, перевернули жизнь с ног на голову, хотя, по существу, как раз наоборот.

– Тут ещё есть загвоздка, – вступила жена Владимира, – сможем ли мы с вами стать дружественными сватами после того, что здесь вышло из тени?

– К тому же, – заговорила Пенгалова, – знают моя мама и мама Дианы каждая свою часть правды. Что с этим делать? Рассказывать им вторую часть? – Все приметили, что она впервые за день назвала по имени ту, с которой изменил её горячо любимый супруг, доселе считавшийся верным.

– Слушайте, нам надо где-то переночевать. Думаю, можно договориться в этом доме отдыха, – вышел с предложением Аким.

– Только здесь, в административном здании, – продолжил Владимир.

– Это само собой разумеется, в домиках после всего невозможно, – согласился с ним Аким.

На том и остановились, договорившись завтра продолжить обсуждение. И уж коли отпала необходимость разыскивать детей, появилась возможность спокойно обдумать. От вынесенного вердикта зависело очень многое.

Получалось, что ежели не говорить детям, то они никогда не должны будут ничего узнать. А коли рассказывать, то сделать надо настолько мастерски и дипломатично, дабы не потерять их навсегда. Пока все склонялись к решению, чтобы тайну сохранить. В то же время им предстояло наметить последующие действия. Случайно вскрытые тайники порядком потрепали нервы четвёрке взрослых, окунувшихся в своё прошлое с головой. Основное составляло то, что если дети узнают потом об этом не от них, то родители уж точно потеряют их доверие.

Ночь для супругов Пенгаловых и супругов Здравовых оказалась, пожалуй, самой трудной в их жизнях.

Владимир сидел на балконе и мучительно думал, вспоминая их с Дианой учёбу, романтические прогулки в Кишинёве, как принесли домой дочку, маленькую Дию. Аким дал ему пачку сигарет, и он её почти всю выкурил. Диана выпила успокоительное, легла и вскоре забылась беспокойным сном. Только когда начался рассвет, он прилёг. Ему казалось, что спать совсем не хотелось, меж тем глаза сами закрылись, и он мгновенно заснул.

Глава одиннадцатая

Проснувшись, Владимир увидел, что жены рядом не было, он вышел на балкон. Она стояла и смотрела вдаль. Подойдя к ней, он спросил:

– Что же нам делать?

– Будешь со мной разводиться? Поступок мой не имеет срока давности. Прости меня, прошу, – говорила она, утирая слёзы, бледная и похудевшая за последний день. Губы её тряслись. – Прости, молю. Жить без тебя не смогу, Вовочка. Не бросай меня, – говорила она, сползая вниз и почти падая на колени.

Он поднял её и нежным голосом проговорил:

– Дианушка, родная моя, знаю, что многие на моём месте поступили бы иначе. Будем жить. Хорошо? Я же люблю тебя больше жизни, разве ты ещё этого не поняла? Диа – моя дочь, и кончено, наша дочка. Никому вас не отдам.

Она уткнулась в его плечо и тихо заплакала.

– Ну что? Как считаешь, надо говорить детям?

– А ты? – всхлипывая, говорила Диана.

– Я бы не стал. Но Зинаида Ивановна? Она выдержит?

– Моя мама – могила, – заверила мужа Диана.

– А вторую тайну ей рассказывать?

– А ты как думаешь? – робко глядя на него, ответила она вопросом.

– Я первый спросил, – упорствовал Владимир.

– Я бы рассказала, – негромко, но уверенно проговорила она.

– Согласен.

И они созвонились со своими будущими и таким непростыми родственниками.

Пенгаловы оба долго не ложились. Сначала молчали, он на балконе, она в комнате. И Диана, и Аким вспоминали каждый о своём. Они любили друг друга, и каждый страдал. Он терзался от своей всплывшей измены, от того, что у него, как выяснилось, была дочка, и волновался, сможет ли никогда не показать ей, что они кровные родственники. В то же время он не до конца справился с тем, что Артём, наоборот, ему неродной сын. Аким, будучи суперриелтором, вынужден был выслушивать бесконечные семейные истории, которые, как ему казалось, едва ли могли быть правдой. И вот он, уверенный, что клиенты рассказывали их исключительно с целью его разжалобить, вдруг сам угодил в немыслимую жизненную воронку. Зато он точно знал, что любил жену и сына. Это и стало ему опорой.

Диана глядела на мужа. Аким курил. «Может, стоит снова начать курить? Зря, наверное, бросила», – думала она. Слёзы так и катились, она их даже не вытирала. Сама его измена её, конечно, потрясла. Вместе с тем это волновало её, как ни странно, меньше, чем то, что у него росла дочь, а он жил все эти годы и даже не догадывался. Но больше всего тревожило Диану – как же их мальчик, их сыночек? Она, стоило ей только поднести его к груди, сразу почувствовала, что он ей невероятным образом стал родным. А Аким? Справится ли он со всем этим? Не пройдёт ли у него любовь к Артёму? К ней самой?

Она первая заснула, точнее сказать, провалилась куда-то, где тревожно и тяжело. Снилось Диане, как будто ей снился сон, да она его не видела, силилась увидеть – и никак не выходило. Когда проснулась, муж был на балконе. Подошла к нему и спросила:

– Акимушка, ты не ложился?

– Поспал чутка. Ты стонала. Измучилась?

Посмотрев друг другу в глаза, они всё поняли без слов.

И обсудив, говорить ли детям, пришли к тому же выводу, что и супруги Здравовы. Нерешённым оставался вопрос с бабушками. Заиграл телефон. Они вздрогнули, боясь, что это дети, но звонили Владимир и Диана. И оба выдохнули.

Кафе, где они встретились, находилось там же, где двадцать два года назад располагалась столовая.

Студенты разъехались, и никто их не смущал. Теперь они спокойно обсуждали и единогласно сошлись на том, что детям говорить не нужно. Сначала решили рассказать Матрёне Лифантьевне. Затем – Карине Анатольевне. Потом – маме Дианы Здраво-вой.

– О, – высказалась Пенгалова Диана, – Матрёна Лифантьевна и так, по-моему, с самого появления Артёма не может понять, почему мальчик родился. Мало того, что она врач, как моя мама, так она же видит сквозь стены. Они со свёкром тогда сразу приехали, срочно прекратив свой отдых в санатории, и она спросила у моей мамы, куда же делась девочка. Так мама с ней долго тогда разговаривала, удивляясь, откуда могла знать эта женщина, что и правда родилась дочка. Мама потом меня предостерегала, чтобы я уходила от её вопросов. И всё же Матрёна Лифантьевна долго не могла успокоиться. А в первый же день после выписки из родильного дома такой же вопрос она и мне задала. Я тогда еле сдержалась, чтобы не закричать: «Девочка умерла!» Сказалась больной и ушла в нашу комнату, там рыдала в подушку, чтобы она, не дай Бог, не услышала. Мама моя меня прикрыла и в тот раз – весь вечер с ней разговаривала, потом родители Акима уехали. Больше свекровь не спрашивала. С Артёмом они лучшие друзья. Она, конечно, сразу в Диане узнает дочь своего сына. – Она закрыла рот, подумав: «Зря сказала последнее».

– Да, – поддержал её Аким, и Диана поняла, что опасалась напрасно, – бабушкам – надо. И да, рассказать им по отдельности. Если сразу всех собрать, то получится как в романах Агаты Кристи.

Все на него посмотрели. Это была первая шутка со вчерашнего утра. И после этого всем стало немного легче.

– Дедушкам не надо знать, я думаю. Вы как? – вступил Владимир. – Сразу скажу, предвосхитив ваши вопросы: моих родителей нет в живых, – сказал он, обратившись к Пенгаловым.

– Моего папы тоже нет два года как. Остаются два дедушки, – поддержал его Аким. – Я тоже думаю, что их не надо посвящать.

Так и решили сделать.

Глава двенадцатая

И тут позвонили дети. Они были в Санкт-Петербурге, сказали, чтобы родители не беспокоились. Слукавили про свои телефоны, дескать, они разрядились, а зарядить было негде. Обрадовались тому, что они подружились. Объявили о своём решении завтра подать заявление и о том, что у Артёма есть возможность устроить, чтобы их расписали пораньше. Родители переглянулись, тем не менее задавать обычный напрашивающийся вопрос: «А почему такая спешка?» – не стали, чему дети слегка удивились. Впрочем, им и в голову не могло прийти, что произошло вчера в доме отдыха «Виноградная лоза», и они, попрощавшись, разъединились.

Родители, навсегда тесно связанные тяжёлой ношей заговора во благо, которая поначалу казалась неподъёмным грузом, а позже невероятным образом сблизила их, попросили детей пока не говорить о помолвке бабушкам и дедушкам.

Вчетвером будущие сваты отправились в Санкт-Петербург. После чего супруги Здравовы должны были поехать домой в Москву.

Матрёна Лифантьевна слушала Акима и невестку, не перебивая. Она в совершенстве владела своими эмоциями, поэтому по её лицу нельзя было понять, что она чувствовала. Однако, когда пришёл черёд истории про то, как Артём стал её внуком, вот тут она схватилась за сердце.

– Мамочка, – подбежал к ней Аким, – мамочка, что тебе принести? Воды?

– Да, Кима, принеси чая, будь любезен, – тихо сказала она.

– Диана, пока мы вдвоём: значит, была девочка? Я её видела. Почему-то она не захотела жить. Надо же. Конечно, увидев Тёмину невесту, я бы сразу поняла, что она моя внучка. Ты же знаешь, меня трудно обмануть. Когда двадцать один год тому назад нам с мужем сообщили, что родился мальчик, я удивилась. И все эти годы мучилась: куда же делась девочка? А она, значит, выбрала родиться у другой мамы, чтобы ты взяла нашего любимого Тёмочку, – и Мария Лифантьевна заплакала.

Диана второй раз за всё их знакомство видела слёзы своей свекрови. Первый раз та плакала при ней, когда умер её муж.

Вошёл Аким с подносом. Он принёс чай для всех. Увидев плачущую маму, подошёл к ней и встал на колени:

– Вы же не поссорились без меня? Скажи, что нет, – смотрел сын на маму снизу вверх, будто превратившись в её маленького сыночка.

– Что ты, мой мальчик. Теперь мы все стали ещё ближе. Конечно, детям говорить не стоит. Для них это окажется немыслимо тяжёлым грузом. Слишком много тайн. И в данном случае пусть это всё останется между теми, кто посвящён в силу сложившихся обстоятельств. Не надо рассказывать. Вы все помогли им встретиться. Да. Твою измену, сын, и мамы нашей прекрасной невесты простить нелегко. Да только ключевое слово здесь «Любовь». И к счастью, вы все друг друга любите. Как восприняла Карина? – обратилась она к Диане.

– Мы вам первой рассказали. Следующей расскажем маме. А потом Владимир и Диана поедут к себе в Москву и расскажут её маме, Зинаиде Ивановне. Папам решили не говорить.

– И маме Владимира расскажете? – поинтересовалась Матрёна Лифантьевна.