Матрешка памяти

Рина Авелина

Матрешка памяти

Вторжение

Знаете, как выглядит мир, когда на тебя смотрят пятьдесят три тысячи пар глаз? Нет, не как на сцене, там темнота милосердно скрывает публику. В прямом эфире ты видишь каждый смайлик, каждый комментарий, каждую виртуальную розу, брошенную к твоим цифровым ногам. Это как стоять голой посреди Красной площади, но с фильтром красоты и правильным освещением.

Меня всегда удивляло, с какой лёгкостью люди раскрывают душу перед анонимной толпой. Я и сама не избежала этой ловушки, продавая свои эмоции оптом и в розницу, как какой-нибудь уличный торговец, расхваливающий свежую клубнику. "Посмотрите, какая сочная! Попробуйте, не пожалеете!" Только вместо клубники – мои чувства, страхи, моменты радости, упакованные в аккуратные цифровые контейнеры с этикеткой "аутентично".

Я как раз заканчивала свой вечерний стрим, рассказывая о новой коллекции эмоциональных записей – «Моё первое свидание с будущим бывшим», когда это случилось. Кольцевая лампа мягко освещала моё лицо, создавая идеальный образ "девушки из соседнего подъезда с безупречной кожей". На мне была шёлковая блузка цвета молочного шоколада – не слишком вычурная, но достаточно дорогая, чтобы создать впечатление успешности. Профессиональный микрофон с фильтром от шума превращал мой голос в бархатный поток звуков.

– Сегодня вы получите доступ к моему волнению перед встречей, той сладкой тревоге, когда ты примеряешь семнадцать нарядов и проклинаешь зеркало, – я улыбалась в камеру своей фирменной полуулыбкой, которую отрабатывала перед зеркалом три недели, пока мышцы лица не начали помнить её лучше, чем я сама. – Помните, что эти эмоциональные слепки доступны только участникам «Платинового клуба». Специально для вас, чувство, когда он впервые берёт тебя за руку, и ты не знаешь, отдёрнуть или…

Внезапно экран моего ноутбука мигнул. Комментарии застыли, словно река, схваченная внезапным морозом. Секунда тишины. Две. Три. В наушнике раздался странный треск, будто кто-то рвал бумагу рядом с микрофоном.

Я нахмурилась. Технические сбои в моих трансляциях были редкостью, я вкладывала значительную часть доходов в оборудование премиум-класса. Не то чтобы я понимала в нём, но мой IT-специалист Вадим был фанатиком безопасности и стабильности сигнала.

– Простите, друзья, небольшая техническая…

А потом появился он, растрёпанный парень с воспалёнными глазами и трёхдневной щетиной. Его лицо заполнило весь экран, вытеснив и мой образ, и ленту комментариев. Технически невозможная ситуация. Мой стрим был защищён шестью слоями шифрования, и даже ФСБ понадобилось бы не меньше суток, чтобы взломать его. По крайней мере, так утверждал Вадим, когда брал с меня космические деньги за настройку системы.

– Ты убийца! – выкрикнул незнакомец, тыча пальцем в экран. Его изображение дрожало, будто он снимал себя на допотопный смартфон, и это почему-то пугало ещё больше. В эпоху идеальной картинки такая "неотретушированная реальность" выглядела почти непристойно. – У меня есть доказательства, Мария!

Я замерла. Пятьдесят три тысячи пар глаз. И все они видели этого сумасшедшего. Видели его обвинение. И моё застывшее лицо с расширенными от ужаса зрачками. Макияж "без макияжа" за две тысячи рублей не мог скрыть, как я побледнела.

Часть меня – та, что всегда анализировала контент и метрики – отстранённо отметила: "Отличный драматический момент. Охваты взлетят до небес". Другая часть лихорадочно соображала, как выкрутиться из ситуации.

Он поднёс к камере планшет. На экране была я с перекошенным от ярости лицом, держала в руке окровавленный нож. Моя рука, мои любимые серебряные кольца на пальцах, моя родинка на запястье. Лицо искажено гневом, но узнаваемо. Под видео пульсировала подпись: «Эмоциональная запись #4382, приватная коллекция». Тот же формат, что я использовала для своих "эмоциональных слепков".

– Это подделка, – мой голос звучал неестественно спокойно, как у робота. Даже для меня самой. – Очевидный фейк. Современные нейросети творят чудеса.

– Это твой собственный формат записи! – он истерически рассмеялся, и в этом смехе слышалось что-то болезненно знакомое. Будто я уже слышала его раньше, в другом контексте. – Я купил твой премиум-доступ, Мария. И нашёл то, что ты не хотела показывать.

В чате началась буря. Комментарии летели так быстро, что превратились в размытую полосу. «ЧТО ПРОИСХОДИТ?», «ОНА РЕАЛЬНО КОГО-ТО УБИЛА?», «ПОКАЖИ ЕЩЁ!», «ЭТО РОЗЫГРЫШ?», «КОГДА ВЫШЕЛ НОВЫЙ СЕЗОН ЧЁРНОГО ЗЕРКАЛА?»

Я сглотнула, пересохло в горле. Мысли метались, как испуганные птицы.

– Это провокация, – сказала я, лихорадочно пытаясь отключить незваного гостя от трансляции. Мои пальцы печатали на клавиатуре, но ничего не происходило. Как будто кто-то перехватил контроль над моим собственным компьютером. – Очевидная манипуляция. Жалкая попытка…

– Дата записи 17 июня прошлого года, – продолжал он, не обращая внимания на мои слова. Его глаза лихорадочно блестели. – Место: твоя квартира. Жертва: Алексей Барков. Твой бывший партнёр по бизнесу. Официальная версия: самоубийство. Но я знаю правду, Мария. Я прожил твои воспоминания. Я был тобой в тот момент!

Моё сердце остановилось. На мгновение мне показалось, что я умерла, настолько оглушительной была тишина внутри меня. Алексей действительно покончил с собой прошлым летом. Мы вместе начинали проект «Эмошеринг», но разругались из-за финансовых разногласий. Он хотел продать технологию корпорации, я настаивала на независимости. Через месяц после скандала его нашли в ванной с перерезанными венами. Классический суицид в запертой изнутри ванной, предсмертная записка, пустая бутылка виски рядом.

Я никогда… я бы никогда…

– Я никогда… – начала я, но экран снова мигнул, и незнакомец исчез так же внезапно, как появился.

Прямой эфир продолжался, как ни в чём не бывало. Только теперь в чате творился настоящий апокалипсис. Сообщения сменяли друг друга со скоростью пулемётной очереди: обвинения, вопросы, теории заговора, гифки с попкорном и шокированными лицами. Кто-то уже создал хэштег #МарияУбийца, и он набирал обороты.

Я сделала глубокий вдох. Десять лет в сети научили меня одному, никогда не показывай страх. Как акулы чуют кровь, так толпа чует слабость. И набрасывается с ещё большей яростью.

Я улыбнулась, словно ничего не произошло: – Простите за технические неполадки, друзья. Кажется, кто-то очень хочет прославиться за мой счёт. – Я нервно рассмеялась, стараясь, чтобы это выглядело как искреннее веселье, а не приступ паники. – Что ж, завтра я выложу обещанную эмоциональную запись, а сейчас мне нужно связаться с техподдержкой. И, возможно, с адвокатом, – добавила я. – Хотя клевета – слишком громкое слово для такой топорной подделки.

Я завершила трансляцию нажатием кнопки и уронила голову на руки.

Что, чёрт возьми, только что произошло?

И кто этот человек, который знает о моей жизни больше, чем должен?

Я схватила телефон, набрала номер Вадима. Гудки, гудки, гудки. "Абонент временно недоступен". Прекрасно. Когда IT-специалист нужен больше всего, он растворяется в киберпространстве.

В комнате вдруг стало слишком тихо. Я включила телевизор, просто чтобы заполнить пустоту. Диктор новостей рассказывал о запуске новой платформы виртуальной реальности от NeuroCorp. Я машинально сделала звук громче.

"…революционная технология позволит пользователям делиться не только изображениями и видео, но и полным сенсорным опытом. Компания уверяет, что все эмоциональные данные надёжно защищены и не могут быть использованы третьими лицами…"

Я горько усмехнулась. Знакомая история. Именно так мы с Алексеем начинали три года назад. Только у нас была этика. По крайней мере, я в это верила.

Телефон завибрировал, сообщение от менеджера. "Что происходит? Акции падают. Звони немедленно". Следом пришло уведомление, рекламодатели начали отзывать контракты.

Я выключила телефон. Потом ноутбук. Потом вытащила из розетки телевизор.

Тишина. Благословенная тишина.

Я подошла к бару, налила себе двойной виски. Руки дрожали. Капли янтарной жидкости расплескались по столешнице.

– За тебя, Алексей, – прошептала я, поднимая бокал. – Где бы ты ни был.

И за то, что я точно, абсолютно точно не убивала тебя.

По крайней мере, я хотела в это верить.

Тонкий лёд памяти

Самое страшное – не обвинение в убийстве. Самое страшное – сомнение.

Сначала оно крошечное, размером с песчинку, застрявшую под веком. Ты смахиваешь её, трёшь глаз, убеждаешь себя, что всё в порядке. Но потом песчинка превращается в валун, который невозможно игнорировать. Он лежит на твоей груди, не даёт дышать, давит своей неопределённостью.

Я сидела на кухне, обхватив руками чашку с чаем, и пыталась вспомнить каждую деталь того дня, когда умер Алексей. Мы не виделись с ним две недели. Я была на конференции в Сколково, презентовала нашу технологию потенциальным инвесторам. Выступала в дискуссии "Этика цифрового сознания". Ирония, да.

Помню, как парковала машину у конференц-центра. Как проверяла макияж в зеркале заднего вида. Как нервничала перед выходом на сцену, поправляя невидимые складки на платье. Как сбилась на третьем слайде презентации и импровизировала, делая вид, что так и задумано.

Алексей должен был присоединиться, но в последний момент отказался. «Мигрень», – сказал он по телефону безжизненным голосом. Я не придала этому значения, у него часто болела голова в периоды стресса, а последние недели были именно такими. Наш конфликт о будущем компании обострялся с каждым днём.

После конференции я осталась на фуршет. Выпила два бокала шампанского. Познакомилась с представителем инвестиционного фонда, который предложил встретиться на следующей неделе. Обменялась контактами с профессором нейроэтики из Оксфорда. Сделала селфи с министром цифрового развития.

Потом поехала в отель. Заказала ужин в номер. Посмотрела две серии "Короны". Уснула под бормотание телевизора.

На следующий день провела ещё две встречи, а вечером вернулась в Москву. Зашла в супермаркет, купила продукты на неделю. Приехала домой, распаковала чемодан. Запустила стиральную машину.

Когда я вернулась в Москву, мне позвонила его сестра. Рыдая, она сообщила о его смерти. Я помню, как сползла по стене на пол, как онемели пальцы, как не могла вдохнуть. Помню, как выронила телефон, и он с грохотом упал на паркет, как отлетела задняя крышка.

Но была ли я в его квартире в тот день? Нет. Точно нет. Я никогда…

И тут в моей памяти возникло странное мерцание. Как помехи на экране старого телевизора. Мимолётная вспышка: я стою у двери его квартиры, достаю ключ из сумки…

Нет. Этого не было. Не могло быть. Я бы запомнила.

Память – странная штука. Особенно когда ты зарабатываешь на том, что продаёшь её кусочки.

Три года назад мы с Алексеем создали технологию «Эмошеринг» – систему, позволяющую записывать не просто изображение и звук, а полный эмоциональный опыт. Мысли, чувства, тактильные ощущения – всё, что происходит в момент записи. Нейроинтерфейс считывал активность мозга и преобразовывал её в код, который можно было воспроизвести через VR-гарнитуру. Пользователь буквально проживал чужие воспоминания, как свои собственные.

Разработка заняла два года. Сначала были бесконечные эксперименты, тесты, неудачи. Алексей, гениальный нейрофизиолог с докторской степенью, создавал алгоритмы декодирования нейронных сигналов. Я отвечала за интерфейс, за то, как пользователь будет взаимодействовать с технологией. Мы работали по 16 часов в сутки, забывая есть и спать. Алексей шутил, что наши мозги настолько синхронизировались, что мы скоро начнём читать мысли друг друга без всяких интерфейсов.

А потом наступил прорыв. Первая успешная передача эмоционального опыта от одного человека к другому. Алексей записал своё воспоминание о первом прыжке с парашютом, а я, надев гарнитуру, пережила его, свист ветра в ушах, головокружительный восторг свободного падения, короткий момент паники, когда дёргаешь кольцо, и внезапное облегчение, когда купол раскрывается.

Это было… волшебно. Впервые в истории человечества кто-то буквально побывал в шкуре другого. Не метафорически, не через описание или изображение, а по-настоящему.

Мы поняли, что создали нечто революционное. Нечто, что изменит самоосознание человечества.

Я стала первым публичным «донором памяти». Моя аудитория могла почувствовать, каково это – выступать перед тысячами людей, летать на параплане, влюбляться, расставаться, радоваться мелочам. За три года количество моих подписчиков выросло с нуля до миллиона.

Разумеется, возникли и этические вопросы. Что если кто-то использует технологию, чтобы записывать интимные моменты без согласия? Что если эмоциональные записи будут использоваться для манипуляций? Что если технология попадёт в руки маркетологов, которые будут продавать не просто идею товара, а чувство счастья от его использования?

Мы с Алексеем разработали строгие протоколы безопасности. Система работала только с добровольного согласия. Записи можно было редактировать, удаляя слишком личные моменты. Каждый пользователь имел полный контроль над своими эмоциональными данными.

Конечно, я не делилась всем. Система позволяла редактировать записи, удалять слишком личные моменты. Я создавала аккуратно отфильтрованную версию своей жизни, яркую, насыщенную, но безопасную. Мои подписчики могли пережить восторг от красивого заката, но не депрессию, которая накрывала меня тёмными зимними вечерами. Они чувствовали моё волнение перед важной встречей, но не панические атаки, когда я просыпалась в три часа ночи, задыхаясь от беспричинного ужаса.

По крайней мере, я так думала.

Внезапно зазвонил дверной звонок. Я вздрогнула. Три часа ночи кто мог прийти в такое время?

Осторожно подойдя к двери, я посмотрела в глазок. Никого. Может, показалось?

Я уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг звонок раздался снова. Короткий, настойчивый. Я снова глянула в глазок – пусто.

– Кто там? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

Тишина. Затем шорох, как будто кто-то провёл пальцами по двери.

Я тихо отступила в глубь квартиры, схватила телефон. Вызвать полицию? Но что я скажу? "Кто-то звонит в мою дверь и не отвечает"?

Звонок раздался в третий раз. Теперь настойчиво, без пауз – дррррррррр!

Я подпрыгнула от неожиданности и выронила телефон. Экран треснул.

– Чёрт! – я наклонилась, чтобы поднять его.

И в этот момент мой телефон завибрировал, вырывая из панического ступора. Сообщение от неизвестного номера, высветившееся даже на треснувшем экране:

«Загляни в свой аккаунт. Раздел «Скрытые записи». Пароль: А1ех1us_В».

Я похолодела. Это был наш с Алексеем секретный пароль для тестовых версий программы. Тот, о котором знали только мы двое. Мы использовали его на ранней стадии разработки, когда только экспериментировали с передачей эмоций. А1ех1us – его никнейм из студенческих времён, В – первая буква моей фамилии.

Дрожащими пальцами я разблокировала ноутбук и вошла в административную панель «Эмошеринга». Там было множество разделов – "Опубликованные записи", "Черновики", "Аналитика", "Монетизация". И в самом низу списка "Скрытые записи". Раздел, который я добавила по настоянию Алексея как резервное хранилище на случай технических сбоев. В нём должно было быть пусто, я никогда не использовала эту функцию.

Но там было 43 файла.

Я в недоумении уставилась на экран. 43 записи, о которых я ничего не знала. Первая датирована днём запуска платформы, последняя вчерашним днём.

Самый свежий файл датирован вчерашним днём, 22:17. Я в это время была дома, готовилась к стриму. Или нет?