ЭХО В БЕЗДНЕ

Эта мысль была странной, почти детской, но почему-то не казалась нелепой. «Ирида» перестала быть просто машиной. В ее скрипах, стуках, мерцающем свете и гуле двигателей Алиса слышала агонию живого существа. Своего единственного спутника в этой бездне. Своего соузника по гробнице.

Она медленно поднялась на ноги. Ноги дрожали, но держали. Нужно было действовать. Хотя бы для того, чтобы не сойти с ума прямо сейчас. Нужно было проверить запасы, оценить повреждения более тщательно, попытаться… что? Починить? Что она могла починить без диагностики, без инструментов, со своими базовыми навыками кадета? Отчаяние снова подкатило к горлу, но она сглотнула его. Один шаг. Сделай один шаг.

Она решила начать с кормового отсека, где располагались хранилища воды, еды и часть жизнеобеспечения. Дверь в кормовую секцию была полуоткрыта, заклинившись при ударе. Алиса с усилием просунулась в щель.

Здесь было темнее. Аварийный свет едва пробивался из кабины. Воздух пахнул сильнее – химической горечью и… влажным металлом? Она нащупала выключатель. Ничего. Пришлось искать фонарь. В аварийном шкафчике у двери нашлись два налобных фонаря. Один разбит. Второй, к ее облегчению, загорелся тусклым, но устойчивым светом, когда она нажала кнопку.

Луч света выхватил из мрака хаос. Отсек был небольшим, но выглядел как после нашествия вандалов. Ящики выдвинуты, некоторые опрокинуты. Упаковки с аварийными пайками валялись на полу, некоторые порваны, их содержимое рассыпано. Алиса подняла одну упаковку – высококалорийный батончик. Она сунула его в карман. Запасы явно пострадали, но не критично. Главное – найти воду.

Емкость для воды представляла собой прочный пластиковый бак, закрепленный у переборки. К нему вело несколько трубок. Алиса направила луч фонаря. На полу под баком блестела лужица. Она протянула палец, коснулась. Вода. Холодная. Утечка. Сердце упало. Она осмотрела бак. Внизу, у самого основания, зияла трещина. Небольшая, но вода сочилась из нее медленной, неумолимой каплей. Алиса попыталась найти кран, перекрывающий подачу. Вентиль был, но… сорван. Видимо, при ударе. Она бессильно опустила руки. Вода утекала. Капля за каплей. Время ее жизни сокращалось с каждой минутой.

Она рухнула на ящик, стоящий рядом. Бессилие снова накатило волной. Что она могла сделать? Заткнуть пальцем? Обмотать тряпкой? Насколько это поможет? Она посмотрела на зловещую каплю, падающую в маленькую лужу на полу. Тикают часы. Тикают ее часы.

Фонарь выхватил что-то блестящее в углу, под опрокинутым ящиком с инструментами. Что-то маленькое, металлическое. Алиса машинально наклонилась, отодвинула ящик.

Ее дыхание перехватило.

На полу лежал металлический жетон. Круглый, потускневший от времени, на шнурке из прочного синтетического волокна. На одной стороне – гравировка: «Марк Стерв. Ст. Инструктор. Идентификатор: STERVA-7». На другой – стилизованное изображение звездолета старого образца.

Жетон Марка. Его личный идентификатор. Он всегда носил его на шее, под комбинезоном. Видимо, шнурок порвался при его последнем усилии – когда он швырял ее в шлюз. И жетон отлетел, закатившись сюда, в кормовой отсек.

Алиса медленно подняла его. Металл был холодным. Она сжала жетон в ладони, ощущая гравировку букв под пальцами. Внезапная, острая боль пронзила грудь, острая как нож. Не абстрактное «он погиб», а конкретное. Вот его вещь. Последняя вещь. Он больше никогда не возьмет ее в руки. Не наденет. Не потрогает пальцем гравировку своего имени.

Воспоминания нахлынули с невероятной силой. Его пронзительные серые глаза, оценивающие каждое ее движение. Его резкий, как удар, голос: «Быстрее, Морс!» Его руки, поправляющие ее стойку на тренажере. Его спина, уходящая в дым разрушенного отсека… И последний взгляд. Этот взгляд…

«Почему?» – прошептала Алиса, сжимая жетон так, что его края впились в ладонь. Голос сорвался на шепот. «Почему ты остался? Ты же мог… мог прыгнуть следом…» Слезы снова подступили к глазам, горячие и горькие. Она сидела на ящике в полумраке кормового отсека, сжимая в руке холодный металл, символ ее потери и вины. Он умер из-за меня. Чтобы спасти меня. А теперь я здесь. Одна. Умирать.

Она поднесла жетон к лицу, прижала ко лбу. Холод металла смешивался с жаром кожи. «Марк…» – ее голос был хриплым, едва слышным. «Инструктор… Я… я не знаю, что делать. Я не знаю…»

Она ждала. Ждала, что в тишине откликнется его резкий голос. Скажет: «Соберись, кадет! Действуй по протоколу!» Ждала, что из темноты появится его тень, строгая и надежная. Но ответом было лишь шипение невидимой утечки воды и далекий стук где-то в глубинах «Ириды». И мерцающий красный свет, пробивавшийся из кабины, как пульсирующая рана.

Алиса сидела, сгорбившись, с жетоном в руке, в центре маленького круга света от фонаря. Бескрайняя пустота космоса сжималась до размеров этого темного, пахнущего смертью отсека. До размеров ее отчаяния. И до холодного металлического кружка в ее ладони – единственного доказательства, что Марк Стерв вообще существовал. Что она не всегда была одна в этой стальной гробнице, плывущей сквозь вечность немого ужаса.

Тишина вокруг сгустилась, стала почти осязаемой. И в этой тишине, глядя на жетон, Алиса Морс впервые отчетливо осознала, что ее разум – последний оплот против безумия – уже дал трещину. Такую же тонкую и опасную, как трещина в баке с водой у нее за спиной. И из нее тоже что-то начало медленно утекать. Капля за каплей.

Глава Третья: Первый Шепот

Жетон Марка стал ее талисманом и проклятием. Алиса носила его на шее, продев в уцелевший кончик шнурка. Холодный металл давил на грудину, постоянное напоминание о потере, о вине, о несостоявшемся спасении. Но он же был единственной нитью, связывающей ее с миром, который перестал существовать. Миром, где были правила, инструкции, старший инструктор Стерв, который знал ответ на любой вопрос. Теперь ответов не было. Были только вопросы, звучавшие в звенящей тишине «Ириды» все громче: Как долго? Что делать? Зачем?

Дни сливались в однообразную, изматывающую рутину выживания. Алиса превратила кабину шаттла в подобие логова. Она собрала уцелевшие пайки, рассортировала их, рассчитав скудный паек на максимально возможный срок. Каждое утро (если это можно было назвать утром в вечном космическом мраке) она отмечала черточкой на пластмассовой панели рядом с креслом пилота. Пять черточек, потом шестая – неделя. Шесть недель одиночества в стальной ловушке.

Ресурсы таяли с ледяной неумолимостью. Красная лампочка индикатора кислорода мигала все тревожнее. Алиса научилась дышать поверхностно, экономя драгоценную смесь, но цифры на аналоговом манометре неумолимо ползли вниз. Вода была главной болью. Трещина в баке оказалась коварной. Попытки замазать ее кусочком термостойкого герметика из аварийного набора дали лишь временный эффект. Через несколько дней сочиться начало снова. Медленная, равномерная капля в лужу на полу кормового отсека. Каждая капля – секунда ее жизни. Она начала собирать воду в пластиковую кружку, поставленную под трещину. Это был ритуал отчаяния – видеть, как медленно, день за днем, уровень в кружке поднимается, а в баке – падает. Еды пока хватало, но ее безвкусная, пастообразная масса вызывала тошноту. Она ела механически, только чтобы поддержать силы. Силы, которые были ей не очень-то и нужны.

Главной работой стала война с «Иридой». Шаттл был не просто поврежден – он был болен. И его болезнь прогрессировала. Алиса пыталась быть врачом, вооруженным лишь базовым аварийным набором и отчаянной надеждой.

Первой целью стали солнечные панели. Без энергии все остальное было бессмысленно. Выход в открытый космос был невозможен – скафандров на шаттле не было, только легкие аварийные костюмы без систем жизнеобеспечения для выхода в вакуум. Значит, только изнутри. Алиса изучила схемы систем ориентации шаттла в бортовом компьютере – к счастью, часть базовых данных загружалась даже при минимальном питании. Она нашла сервоприводы, отвечающие за поворот панелей к звезде. Теоретически, их можно было перенастроить вручную, подав питание напрямую от резервных батарей.

Это заняло два дня. Два дня нервной возни с перегоревшими проводами под панелями в кормовом отсеке, в полумраке, при свете фонаря, с дрожащими от напряжения руками. Она подключала, проверяла, получала искры и короткие замыкания, снова подключала. Наконец, она услышала долгожданный скрежет и низкий гул. Сервоприводы ожили! Сердце Алисы забилось быстрее. Она вбежала в кабину, к иллюминатору.

«Ирида» медленно, с болезненным скрипом, начала разворачиваться. Огромные, темные крылья панелей поворачивались, ловя слабый свет далекого желтого карлика. Алиса замерла у стекла, затаив дыхание. Вот одна панель встала почти перпендикулярно к лучам. Вот вторая… Индикаторы заряда на центральной панели (те немногие, что работали) оставались в красной зоне. Никакого роста.

Почему? Отчаяние снова сжало горло. Она снова полезла под панели, проверила соединения. Все, казалось, правильно. Тогда она рискнула выключить сервоприводы и снова включить. Гул, скрежет… и вдруг резкий треск, как ломающаяся кость, и запах горелой изоляции. Один сервопривод задымил и замолчал навсегда. Панель замерла в неуклюжем положении под углом 45 градусов, ловя лишь часть света. Вторая панель еще работала, но толку от нее было мало. Энергетический кризис усугубился.

Алиса отползла от злополучного привода, прислонившись к переборке. На нее накатила волна усталости, такой силы, что она едва не потеряла сознание. Голова гудела, в висках стучало. Она не плакала. Слезы, казалось, иссякли. Осталась только пустота и гложущее чувство беспомощности. Я ничего не могу. Ничего не умею. Марк был прав. Я не гожусь для этого. Мысль пронеслась в голове, жгучая и унизительная.

Именно в этот момент, в гробовой тишине, нарушаемой лишь привычным гулом двигателей и новым, тревожным скрипом поврежденного сервопривода, она услышала его.

Сначала это был просто звук. Негромкий выдох. Прямо у нее за спиной.

Алиса резко обернулась, сердце колотясь как бешеное. В красноватом полумраке отсека никого не было. Только тени от ящиков и оборудования, пляшущие в такт мерцанию аварийных ламп. Воображение. Стресс. Недосып. Она попыталась убедить себя, но по спине пробежали мурашки. Звук был настолько… реальным. Осязаемым.

Она встала, пошатываясь, и направилась в кабину. Нужно было проверить индикаторы давления. Вдруг утечка? Но датчики показывали норму. Она села в кресло пилота, сжав виски пальцами. Голова раскалывалась. Голод, жажда, постоянный страх и недосып делали свое дело. Она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на дыхании. Вдох. Выдох. Вдох…

«Проверь рециркулятор воздуха в секторе B4.»

Голос. Низкий, резкий, с привычной интонацией нетерпения. Марка Стерва.

Алиса вскочила как ужаленная, ударившись коленом о консоль. Глаза дико забегали по кабине. Пусто. Абсолютно пусто. Но голос звучал так отчетливо, так близко, словно он стоял прямо за ее креслом! Она прижалась спиной к холодной переборке, сканируя каждый уголок. Ничего. Только тени и мерцающий красный свет.

Галлюцинация. Слово пронеслось в голове с ледяной ясностью. Ты сходишь с ума, Морс. Официально.

Она сглотнула комок в горле. Давление под контролем. Рециркулятор в B4? Это в кормовом отсеке, рядом с баком воды. Она не проверяла его с самого начала. Зачем? Воздух пока был в норме. Но голос… голос был таким настоящим. И таким его.

Алиса медленно, как во сне, направилась в кормовой отсек. Она включила фонарь, направив луч на панель рециркулятора воздуха – небольшой блок с вентилятором и фильтрами. На вид – ничего необычного. Она прислушалась. Вентилятор работал с легким, ровным гудением. Никаких посторонних звуков. Она открыла крышку блока. Внутри – лабиринт трубок и фильтров. И тут луч фонаря выхватил нечто странное. На одном из фильтров, в месте соединения трубки, виднелся темный, маслянистый налет. Не пыль. Что-то более… органичное? Или просто грязь? Алиса потрогала пальцем. Липкое. Пахло… сладко-приторно. Как тот запах на «Геликоне» перед катастрофой.