Смерть идёт на запах

Сергей Куликов

Смерть идёт на запах

Глава 1

Чвяк! Меч вошёл в плоть врага по рукоять. Брызнул фонтан крови. Сэр Гэллахед Озёрный с удивлением бросил взгляд вниз, туда, где его массивное тело заставило кирасу чуть приподняться, и обнажился кожаный подлатник внизу выпирающего живота.

– Проклятье! – выдохнул рыцарь.

Он бросил взгляд на противника, который уже всё понял и стоял, чуть откинувшись назад, тянулся рукой к забралу, а вторую, с круглым щитом с развесистой пальмой на золотистом фоне, отставил в сторону.

– Мерзкий иноземец, гореть тебе…

С этими словами Сэр Гэллахед упал на колени, наклонился вперёд и завалился на песок ристалища. Под его весом меч вошёл глубже, прошёл насквозь и показался сзади в районе…

Над моим ухом раздался недовольный голос матери:

– Опять строчишь свою ахинею? Сходи в лавку, выменяй пару банок на пару хвостов. Ты же хвастался, что помог Костяну с крысами? Ну вот, покажи ему это. Или, как всегда, присочинил?

Она взъерошила мою белёсую шевелюру. Я оторвался от тетради, наморщил нос картошкой и недовольно глянул на родительницу. Та усмехнулась, скривила чувственные губы под острым тонким носом. В серых глазах мелькнули искры веселья. На лоб упал каштановый локон, который мать смахнула правой рукой, а плачущего младенца переложила в левую.

– Так чего, будет сегодня ужин или чтением перебьёмся?

В голосе прозвучало столько иронии, сколько я ни разу не вставлял ни в прозу, ни в поэзию. А писать я любил, даже прозвище среди друзей получил Петька-сказочник. Иногда прозвище звучало чуть жёстче, вроде «Звездобола». Хотя и тут смягчаю, поскольку в первой части слова речь шла вовсе не о звёздах.

– Э-хе-хе, – протянул я. – Сейчас смотаюсь. Будет, будет чем закусить вечером. Однако же! Учитывая твои кулинарные таланты, могла бы обойтись.

– Ага, сварить кашу из твоей биты, как в сказке из топора. Иди уже!

Мать беззлобно рассмеялась. Моя рука потянулась к бите, замотанной чёрной изолентой, которая скрывала под собой разные сюрпризы для покрывших улицы Нюхачей.

В голове мелькнуло: «Ну вот, теперь срочно надо подтвердить, что… А то ловец из меня тот ещё. Костян не поверит, что все крысы убежали, потребует. А чем докажу? Охо-хо-юшки. Пойду загляну в пару подвалов. Может, там чего?»

Мысли скакали, как бешеные. Не улыбалось идти на улицу с угрозой бегать от слепых, но резвых и очень чутких Нюхачей. Я поэт, романтик. Я не силён в войнах за кусок хлеба в этом умирающем мире.

Мне бы вернуться в Старые Добрые Деньки, взять ноутбук, сесть за компьютер. На худой конец поднять со стола смарт – и погрузиться в мир фантазий. Соединять слова я умел лучше, чем воевать. Ну убейте за это!

Хотя… Горячусь, горячусь! Бросаться призывами, которые раньше ничего не значили, а сейчас… Да, после Бесславной Эпидемии слова, по крайней мере некоторые, потеряли старый смысл.

Теперь нельзя в лёгкую бросить: «прибью», «придушу» или там «даю руку на отсечение». Всегда имелся шанс, что поймут буквально и исполнят. Люди нынче не склонны к иносказаниям. Они по-своему все творческие, только им бы день пережить да ночь продержаться. И к Нюхачам на обед не попасться.

О, стишата наметились. Стоило бы записать. На память. Рука от биты снова потянулась к блокноту и огрызку карандаша: всегда есть про запас в кармане рубашки! Жест перехватила взглядом мать.

– Кхм!

Казалось, звук заполнил весь подвал. Осуждает, и в чём-то права. Отец ушёл на промыслы. А то он бы и следил за полнотой наших кладовых и насыщенностью желудков. В его отсутствие часть груза падала на мои плечи. Мужчина же!

А, к чёрту! Потом запишу мысль, если не забуду. А забуду – того она и стоила.

Я подхватил биту, накинул короткую кожаную куртку. Чёрная! В тени подворотен помогала скрываться от лишних глаз наряду с чёрными ботинками, в которые я заправлял тёмно-синие джинсы.

Один из друзей посоветовал: он в одежде понимает. Такие у него творческие наклонности – модельера. Это помимо других, конечно, но тоже когда-то модных. Теперь с выживанием проблемы – с такими творческими, кхм, особенностями. А у кого их нет – проблем, не особенностей?

Мне же осталось выбраться наверх из нашего верного подвала и короткими перебежками добираться до цели. Некоторые ещё обильно поливались разными средствами, чтобы сбить со следа Нюхачей. Типа клин клином.

Только я не верил в простые решения. Обоняние наших слепых врагов – оно же не только чуткое, а ещё и… Как говорили? Дифференцированное?

Вирус убил мозг, почти весь. Но центры обоняния не затронул, напротив, развил. Так что обливайся чем не обливайся, а главное оружие против них – хитрость и скрытность. Иначе беда!

Я разгребал завалы у входа, чтобы выйти на поверхность. А в голове крутилась мысль: «Эх, ну почему мы оказались так не подготовлены к надвигающемуся концу света? Как будто развили мощную цивилизацию, такую медицину отгрохали. Кучу эпидемий пережили! А вот поди ж ты… Как началось всё всерьёз – спасовали».

И ведь правда: старт беды пришёлся на такие славные времена! А обстоятельства, которые привели меня в сегодняшний день? Дух захватывает, когда вспоминаю…

Глава 2

Год, всего год прошёл. А как всё изменилось. Такие ужасы прокатились по нашему маленькому городу, что страсть! Времени минуло мало, а многое позабылось. Что поделаешь, стресс!

Помню, ждал в тот день возвращение родителей от друзей из Томска. До того – ушёл с головой в творчество. Никого не видел, не слышал, знать не хотел. Временно.

И всё же не совсем прямо-таки «всех». Сейчас понятно станет. Ждал из гостей родителей. Но дело не в них, точнее не в них одних.

Творчество как-то не задалось: роман в стихах не шёл. Казаться стало даже вдруг: не то и не так всё. Стёр, что написал за три последних дня. И сомнение зародилось, а надо ли вообще? Бывает!

Обычно проходит – этакий периодический упадок. Но утром проснулся с мыслью: «Решено! Сегодня завязываю со всем своими “творолюбием” – и на нормальную работу! Сколько можно слушать претензии Вероники? Права же она по сути».

Вероника – моя девушка, мы с ней познакомились…

В кафе ещё чуть раньше по времени до событий я заскочил не за тем, чтобы закачать в себя литр–другой кофе. Этим ночью можно (и нужно!) заниматься. Чтобы потом сквозь слипающиеся веки стараться разглядеть буквы на экране. Очередной шедевр, как никак. Без кофе не выйдет.

Я всегда сочинял, и в школе, и в… Эх, не хочу вспоминать, особенно из-за обстоятельств моего отчисления. Главное, что писал всегда, писал везде! Как там? «До дней последних донца».

Никогда Маяковского особенно не любил, мне Есенин ближе. Но лучше ведь не скажешь. Творчество – моя стихия. И как всякая стихия – слепая и бессмысленная.

Не издавали меня, короче. Даже сетевые площадки слали вежливые отказы. А уж они, вроде бы…

Ладно, неважно! В кафе, куда я забежал, кофе не подавали. Чай! Ароматнейший чай. Терпкий, душистый… М-м-м! Больше года прошло, а я до сих пор чувствую вкус во рту. Сейчас ни за какие коврижки такой не получишь. Просто нет его, растворился в вихре событий.

А раньше… Закажешь, бывало, чайничек. Дашь чаю настояться. Потом разольёшь по чашкам, если с кем-то, или – в одну, себе. Далее надо размешать чуть-чуть, достать ложечку, стукнуть по краю – чудесный звук! – и наклониться, чтобы вдохнуть аромат.

Боже, наслаждение! Берёшь чашку в руку – и маленькими глотками, один за другим, чуть задерживая вяжущую жидкость во рту… пьёшь, пьёшь, пьёшь… И глаза надо закрыть, чтобы непросто ты, они и чашка чая, а лишь – ты и чай. Блаженство!

Уличный шум затих за спиной, стоило двери кафе закрыться. Я – за любимый столик. Ко мне – вежливая официантка-буряточка.

– Как обычно? – спросила она.

Я киваю. Зачем лишние слова, когда я здесь чуть не каждый день? Уже узнают, улыбаются. Я смеюсь: «Скидку постоянному посетителю!» Мне в ответ: «А то! Завтра – обязательно». И так – каждый день.

День шёл к концу, но кафе стояло полупустое: будни, народ ещё на работе. Это я – творец, свободный, словно ветер… Ну да, родители содержали. Творчество в нашей семье почти норма. Только у всех своё.

Отец занимался научной деятельностью: он физик-теоретик. А там ведь сплошная математика. Кто сказал: «Ему не хватило воображения, чтобы стать математиком, и он стал поэтом»? А, не помню!

Мать у нас, пока не забеременела… Разница с младшеньким у меня почти в двадцать лет, о как! Так вот мать – гений кулинарии, пусть никогда не проявлялась на профессиональном поприще, отдав силы семье.

Впрочем, беременность тоже не помешала творить. Просто направление, скажем так, изменилось. Но в целом…

Все в семье понимали, что не давать мне писать – это медленно убивать, резать по-живому. Отец говорил: «Придёт время – сам всё поймёт, одумается. И сделает выбор в пользу нормальной жизни». Ну, он прав оказался бы как всегда, если б осталась она – эта нормальная жизнь.

Тогда ещё она была, и я мог вместо душной работы искать себя, творить; среди бела дня в кафе сидеть. Как и тогда. А ведь, живи я, как все, то как…

Я увидел её, пока ждал заказ. Она – в жёлтой кофточке, бусы темно-синие на груди в цвет юбке. Длинные локоны светло-русых волос вьются до плеч. И – локти на столе, ладони упёрлись в лицо. Плачет.

Сердце моё сжалось. Кто обидел? Зачем? Как посмел? Ещё не знал её, не ведал, кто она, чем живёт. А уже понял – это любовь! Ну да, конечно.

Вскочил с места, тенью метнулся к столику. Нежно взял за руки, отвёл их от лица, заглянул в глубину серо-зеленых галактик. Мы, замерев, минуту или две смотрели друг другу в глаза.

Потом она несмело улыбнулась. Словно лучик света скользнул по заплаканному лицу. Она отняла у меня руки, прибрала волосы и сказала:

– Вероника.

– Пётр, – ответил я.

И полугода с момента встречи не прошло, а я, проснувшись утром, твёрдо решил: «Хватит, пожалуй, страдать ерундой. Пора послушать любимую девушку и устроиться на работу».

Откуда мне было знать, что решение чуть запоздало и принято было в самом начале надвигавшейся катастрофы. Откуда?

Глава 3

Решиться начать новую жизнь – это полдела. Воплотить задумки в жизнь – вот что особенно сложно. Я набрал номер Вероники в смартфоне. Она ответила не сразу, причём речь отличалась поразительной невнятностью:

– А? Ты? Ага-ага.. Уже спишь?

Я озадаченно оторвал аппарат от уха. На вид ничего странного в нём не было. Так и не могло. Наверное. Просто привычка: в непонятной ситуации со звонками грешить на телефон. Вернул трубку к уху, спросил:

– Привет, родная. Всё в порядке?

– Чего ты! – воскликнула Вероника. – Я уже того, ага… А ты как? По телеку такое. Как ночью… А днём… даже… ага… А ты давно мне не звонил! Уезжал? Почему без меня? Я скучала. Ну, ты даёшь… А… Что?

Складывалось впечатление, что Вероника в лучшем случае говорила сама с собой. А в худшем…

Некогда её бывший уехал на длинные выходные и не взял с собой. Потом она узнала, в какой банальной ситуации оказалась. Лучшая подруга давно имела виды. Дождалась лёгкого охлаждения между ними и воспользовалась случаем. Работали вместе с Вероникиным бывшим – тогда ещё настоящим – и вместе отбыли на отдых.

Соответственно, я познакомился с Вероникой после сделанного ею неприятного открытия. Но… полгода же прошло. Неужто что-то напомнило, заставило мою Веронику снова вернуться – пусть мысленно – в прошлое? И прошлое взяло бразды правления над сознанием. Причём конкретно так.

Такого раньше не случалось. Никогда! Однако мой богатый опыт общения с творческими людьми… Короче, я видывал всякое. Только вот Вероника – образец здравомыслия – ничего этакого никогда не выдавала.

Я бросил телефон и сорвался к ней. Происходило явно что-то из ряда вон. В мире пару последних месяцев стало неспокойно. Говорили о новом вирусе. Но сколько таких уже было, я и не обратил внимания. Да и наш тихий славный городок так далеко от центров большой цивилизации.

Нас и ковид-то, как родители рассказывали, некогда стороной почти обошёл. Я вообще мало что помню из времён сразу после. Тогда ведь ещё не родился. И безумие с масками, которое потом чуть возродилось, когда в начале тридцатых…

Ой, да кому интересно это старьё? Только что и проблем-то – регресс технологий. Несмотря на их улучшение после войны. А теперь-то что? И как связано с состоянием Вероники?

Пока ехал, глянул в сети. Когда неолуддисты добрались-таки до вышек, пришлось откатиться по связи на пару-тройку поколений назад. Сеть не впечатляла скоростями. Дед вон плевался, когда сравнивал нынешнюю инфосеть и старый – с придыханием – Интернет. Ну, все же знают – старый маразматик!

В сети мелькали видео из Нью-Йорка, Москвы, Лондона, Нью-Дели. Плевать на заокеанских дикарей, кто их после войны поминает? А вот Южная Столица – дело другое.

После удара террористов по Пекину – грязная бомба, под двадцать миллионов пострадавших и всё такое – его значимость на Старом Востоке снизилась. Про Юг такого никто бы не сказал.

Так что там на Юге? Массовые беспорядки? Врачи и полиция… Не могут справиться? Беда, беда. Ладно. А что Старый и Новый Запад? Ого! Карантин в Лондоне? Войска ввели в Москву? Боже! Как я всё упустил?

Наш спокойный городок в центре Старого Континента чем-то напомнил Африку. Нет, не цветом кожи жителей. Хотя в последнюю пару-тройку лет народа малость перемешался. Но всё же.

Война обошла их стороной. Потому что… Ну а кто и зачем станет бить по Африке? Не Южная Америка же, на правильную исторически сторону встали в войне. Хотя и декларировали нейтралитет. Однако кому не понятно?

А мы тут у себя… Да что мы-то? Мы далеко! Попробуй ещё дотянись, когда тебе пятки поджаривают! Отец рассказывал, что его привлекали к отражению кибератак. Ну, ещё пару знакомых призвали. И всё. Я в детстве даже толком не знал, что война.

И вот теперь – что? Неужто и в наши …э… глубиня что-то из области мировых проблем заскочило? Да ну! Скорее во временное помешательство Вероники на почве горячей «любви» к бывшему поверю! Мы же старый творческий центр, научный, культурный и всё такое. Какие мировые катаклизмы в окружении сосновых лесов?

Автопилот такси гордо объявил, что мы приближаемся к месту назначения. Вот и славно, Василиса! И чего они женские голоса туда поназаписывали? Неолуддиты остро реагировали на мужчин? Ерунда какая-то!

Но слушать приятно, признаю. Мягкой бархатный голос не раздражает и не пугает. Этакое чувство, что любящая мать, сестра, жена… короче, кто-то значимый делится секретом.

Ладно! Где тут дом моей Веронички? Ага, вот теперь вижу: прибыли! Ну, до встречи, до встречи на новом рейсе, милая Василиса. Поставлю, всё поставлю в сети. Довезла, как младенца укачала. Спасибо, спасибо…

Глава 4

Такси осталось за спиной. Впереди дом, третий подъезд. Входная дверь распахнута. Какие-то бумажки, мусор прямо на лестничной площадке. Многие квартиры стоят с открытыми дверями. Вещи набросаны в прихожих. Это видно прямо с лестницы, всё-таки мне надо на третий этаж.

Прохожу, оглядываясь по сторонам. Жутковато. Обычно у нас в жилых домах улыбающиеся люди, вышедшие из квартир по делам, – здороваются, разговаривают. Они приветливы и открыты. Сейчас всё пусто, спросить не у кого и нечего.

День, светло. Но на этажах горят лампочки. Неужели ещё с вечера или ночи? Дом старый, датчики движения не установлены. Можно с уверенностью судить: либо здесь живут очень небережливые люди, либо…

Ушли? Почти все? Как я за творчеством не заметил суматоху? Впрочем, дом наш в лесочке, неподалёку от старого Культурного центра. «Юность» – так, кажется, когда-то назывался. До войны.

Я говорил, что война прошла стороной. Но не в полной же мере! Как вы себе представляете мировой конфликт, о котором никто не знает в глубинке? Но, что это я… Кто пережил – тот знает. Кто же не знает – тот…

В удалённых микрорайонах маленького городка жить комфортно, но не всегда успеваешь следить за процессами в мире. Мать с отцом ещё вот в хлопотах по поводу скорого появления младенца на свет. До проблем ли в окружающей действительности?

Родители. В таком почтенном возрасте стать родителями снова – это же ещё решиться надо. Хотя, в мои неполные двадцать сорокалетие стариками кажутся. Может, они и правы, Светлана и Павел, мать и отец, гении кулинарии и теоретической физики.

Я поднялся на третий этаж, позвонил в дверь. Звонок у Вероники громкий, его слышно едва ли не на первом этаже. И уж точно – всем соседям. Только где они все сейчас?

В соседней квартире жил пожилой художник. Ну, пожилой с оговорками. Антону Сергеевичу где-то сорок пять – сорок шесть. Может, и меньше. Слава, если была такая, осталась в прошлом, в далеких двадцатых.

Он тогда резкий старт взял. В двадцать девятом в Париже выставку устроил. С большим успехом прошла. Это он сам нам с Вероникой рассказывал, угощая её по-соседски, а меня, кхм, полюбовно.

То, что Вероника вечерами бегала к интересному «старику», меня совершенно не смущало. Нет, конечно, сперва задал вопрос. Но… в ответ смех, именование меня «глупеньким», фраза: «Кто по поводу кого ещё переживать должен».

Я сперва не понял, переспросил:

– Родная, ты о чём?

– Возьму с собой – сам поймёшь, – ответила Вероника.

Потом, в гостях, – жеманные манеры хозяина, масляный блеск в глазах. И блеск не при взгляде, брошенном на мою возлюбленную, а…

– Тебя давно не видать было, дорогуша, – сказал Антон Сергеевич.

Память, память! Антон Сергеевич проговорил всё это не во время приёма гостей. Нет! Он выглянул из приоткрытой двери в момент, когда я позвонил Веронике.

Голос у художника настороженный. Говорил почти шёпотом. Но как всегда – я у него «дорогуша». Ага, привычка! Бывал ещё «милым», хорошо, что редко.

– Дела, Антон Сергеевич, дела, – ответил я. – Знаете же, пишу днём и ночью. Ночью и днём.

– Сколько тебе говорил: Антон, просто Антон, – зашептал сосед-художник. – И какие «вы», «мы» между близкими друзьями. Мы же друзья?

Я кивнул. Но обсудить хотел не это сейчас, не нашу «дружбу». Вероника не открывала. Я беспокоился. Ключом меня пока не одарили – полгода дружбы разве срок?

Но я знал одну важную вещь. Вероника часто забывала ключи дома, выходила, захлопнув входную дверь. Антон Сергеевич… Ладно, Антон. Запасной комплект ключей находился у него. Поэтому я, недолго думая, проговорил:

– Знаю, Вероника дома. Разговаривал с ней полчаса назад по телефону. Но вот…

Я неуверенно указал на закрытую дверь и продолжил:

– Не будете так любезны?…

Антон понял. Можно было не договаривать. Он исчез за дверью, покопался в прихожей и снова вышел на лестничную площадку. Правая рука элегантно потянулась ко мне. В раскрытой ладони…

– Ключи для того и у меня, – сказал Антон. – Держи, милый, пользуйся.

Я потянулся. Прикосновение к прохладной, вечно чуть вспотевшей руке не обрадовало. Как и то, что длинные изящные пальцы на миг задержались в моей ладони, слегка потрепав её снизу. Ладно! Сейчас не до того.

Зашёл в квартиру, огляделся. Сердце щемануло предчувствие. Кругом беспорядок. На кухне, в раковине – гора рассады, на кухонном столе какие-то склянки, блистеры с таблетками. Плохо звонить и редко видеться. Пусть любовь и творчество терзают одинакова, но мог бы пораньше расставить приоритеты.

Отголоски слов Вероники… Но где сама она? Иду по коридору, заглядываю в спальню. Странно, никого. Дальше – зал, он прямо по коридору, следом за спальней. Открываю. Боже…

В глазах помутнело. Кинулся к телу посредине. Пульс? Какой там пульс! Лоб холодный, глаза закрытые, по телу то ли сыпь, то ли волдыри. Нос распух и как-то … вырос? Признаков жизни – нет.

Сзади – голос соседа-художника. Оказывается, он тихонько последовал за мной.

– Соболезную, – сказал Антон. – В сети говорят, сейчас везде так. Какой-то новый вирус…

Далее – мой отрешённый взгляд в сторону говорящего, закушенная губа, слёзы в глазах. И вопль, жуткий протяжный вопль.

Глава 5

Воспоминания, воспоминания… Они как рана, которая не заживает до конца и кровоточит, стоит только затронуть. Они словно электропровод между палачом и жертвой на электрическом стуле. На одном конце кто-то щёлкает рубильником, и невидимая смерть летит, летит, летит. Чтобы на другой стороне кто-то вздрогнул и забился в конвульсиях.

Я помнил, хотя старался забыть: тонкие холодные пальцы, словно змеи или угри. Нет, конечно, не то и не другое – тогда, в момент максимального горя. В тот момент – лучи добра и понимания, поддержки и сочувствия.

Пальцы коснулись щеки, дотронулись до плеча. Голос наполнило сочувствие:

– Пойдём, пойдём. Здесь уже не поможешь.

Это Антон попытался меня успокоить, привести в чувство. Взглянул на него, не вполне осознавая, где я и что я. Лишь головой помотал из стороны в сторону и сказал:

– Надо позвонить, вызвать, сообщить…

Антон убрал руку с моего плеча, грустно улыбнулся и спросил:

– Кому ты собрался звонить?

– Скорая. В таких случаях тоже нужна скорая. Пусть приедут, пусть заберут. Полиция ещё. Ведь так нельзя – просто оставить. Как? Ведь…

– Конец света, Петя, конец света. Ты не понял ещё? Кругом смерть. Никто не приедет, некому звонить.

У меня оставались силы возражать:

– А сеть? А такси? Они же работают. Я сюда приехал, Василиса мне доброго пути желала. И потом, разве бывает – так быстро? Прошлые эпидемии…

– Системы работают, пока не отключилась энергия. Они же по большей части автоматические, – пояснил Антон. – А в остальном… Что – прошлые эпидемии? Судя по всему, они бледные подобия подлинной катастрофы. Помню, пусть смутно: ничего тогда и близко похожего не наблюдалось, чтобы так много и так быстро – насмерть. Когда ты звонил Веронике? До сегодняшнего утра, конечно.

– Не помню. Дня три или четыре назад. Я… Что-то не так…

– Пойдём, кофе налью, всё обсудим. Пока ещё есть он – этот кофе. Точнее, пока ещё можно хоть что-то варить. Думаю, осталось недолго. Электричество же не из воздуха. А сколько протянут станции, одному богу известно.

Антон потянул меня за рукав, повёл из комнаты, квартиры. Я сперва безвольно побрёл, шатаясь и мало чего соображая. Но тут же вырвался, помотал головой. Потом – пара шагов, Вероника подхвачена, положена на диван. Он у неё в зале у стены. Стоял.

А может и до сих пор стоит, после всего. Я не знаю. Мы всё потом сделали. Хоть получилось не так, как планировали. Позже расскажу.

Но тогда, до ухода, я покрутил головой, окинув взглядом комнату: где тут что?

Шкаф-«стенка» с телевизором у стены напротив дивана. Что, в самом деле, рыться в нём? Нет уж! Ещё шторы на окне, тюль… Вряд ли кто-то станет заглядывать в окно. И третий этаж, и вообще.

Я – к окну. Дёрнул штору, карниз – вниз, на пол. Отодрал ткань от державшей её только что на весу планки и обратно к дивану, где… Взгляд в лицо, некогда такое любимое и живое, а сейчас – холодное и мрачное. Мёртвое.

Говорят, у смерти свой запах. Не знаю. Я в тот раз ничего не почувствовал. Даже разложения. Рано ведь было.

А что чуют Нюхачи, я не знаю сейчас, как тогда ещё не знал про самих Нюхачей. Но о них – потом.

Тогда же, помню, накрыл Веронику сорванной шторой. Затем бросил взгляд в сторону выхода. Оказалось, что Антон всё это время стоял у двери в коридор, прислонившись к косяку. И смотрел на мои метания вокруг тела.

Он перехватил мой взгляд, кивнул, вышел из комнаты. Я – за ним. Осторожно прикрыл межкомнатную дверь, словно боялся потревожить чей-то сон. Хотя, разве такой сон потревожишь? Но я ещё жил старыми представлениями.

Потом – снова коридор, входная дверь. Вышел на лестничную площадку, закрыл входную, вытянул ключи из замка. Покрутил их в руке. Куда деть-то?

Вспомнил, что ключи в руке – запасные. Они хранятся у Антона. Всё-таки помутнение у меня. Сознание отказывалось принимать происходящее. Отключалось на ходу. Ну, неудивительно. Наверное.

А где Антон-то? Только что был в квартире Вероники, поддерживал, куда-то звал, вёл меня. Теперь, словно растворился в воздухе. Я растерянно посмотрел по сторонам. Взгляд остановился на двери, из которой недавно Антон и выглядывал.

Его дверь была прикрыта, но не захлопнута. Видимо… Ну конечно: кофе! «Пока ещё он есть».

Я отошёл от квартиры Вероники. Показалось, что услышал внутри движение. Прильнул ухом обратно к двери. Но, думаю…

– Хватит чудить! Пойдём, я налил нам кофе.

Это Антон выглянул из своей квартиры и позвал меня. Я посмотрел в его сторону, кивнул, в последний раз глянул на дверь, за которой осталась Вероника. И пошёл к Антону.