Превратности семейной жизни

Алексей Архипов

Превратности семейной жизни

1. Женская солидарность

Моя жена любит посплетничать. В пылкой болтовне она пытается докопаться до сути всего происходящего, познать правду жизни и обязательно кому-нибудь по секрету поведать об этом.

К женским слабостям я отношусь терпимо. Не заморачиваюсь по этому поводу. Все, кто женятся, упорно и наивно верят, что выбрали лучшую в мире жену. Простофили! Подумали бы: сколько невест выходят каждый день замуж по всему свету? Откуда их, хороших, взять столько и сразу?! Неужели кому-нибудь не ясно, что наша судьба зависит от одной непреложной истины: кому как повезет!

К семейной жизни надо относиться проще. Я, несмотря ни на что, всегда говорю: мне повезло с женой. В том смысле, что могло быть и хуже!

Любой из нас мог прожить жизнь лучше, чем он ее прожил.

А мог бы и хуже…

Терпимее надо относиться к жизни, терпимее…

…Вела моя жена в очередной раз теплый разговор с подругой Настей, сидя у нее в гостях на удобном диванчике, попивая Каберне из большого стеклянного бокала. Когда все основные новости закончились, она, чтобы молчание не длилось дольше одной секунды, отчего пропадает весь смысл разговора, вдруг неожиданно для самой себя пожалела подругу:

‒ Тебе, Настька, уже за 30 перевалило, а ты всё одна: ни мужа, ни детей. Скучно!

Вид растрепавшихся волос и разгоряченного лица подруги, возбужденного от невероятных новостей, которые ежедневно напрягают нашу жизнь, пробудил в моей жене необычайный прилив нежности к Насте. Поэтому она тут же добавила:

‒ Такая красавица, а пропадаешь одна. Несправедливо! Давай-ка найдем тебе мужика.

Настя нахмурила свой лобик, прикрытый черной челкой.

‒ А мне это надо? Ярмо на шею вешать! Сейчас мужики пошли или альфонсы, сами как дети, или перекати-поле. Поишь его, кормишь, а он раз ‒ и переехал к другой. Столько продуктов зазря изведешь! А тебе, за все твои тяжкие семейные муки, оставит в наследство кучу детей ‒ как хочешь, так и выкручивайся.

‒ Я же живу,‒ говорит жена, ‒ значит, не все.

‒ Фью! Ты думаешь, твой Славик (т.е. я) хороший муж? Тоже такой. Завтра какая-нибудь юбка поманит за собой ‒ он и исчез. И останешься ты со своим Вовкой (т.е. сыном) не солоно хлебавши.

‒ Ну, уж ты напраслину не наводи. От зависти, что ли? Славка не такой!

‒ Фьють! Не такой! Ты просто мужиков не знаешь. Наивная ты баба, Светка (т.е. моя жена).

И заспорили они громче обычного и раскраснелись сильней, чем прежде: такой я или не такой.

Настя понастырнее моей жены ‒ передавила голосом.

‒ Давай проверим: какой он?!

А Светка сдуру и в запальчивости согласилась.

На проверку выделили неделю. За это время Настя должна была «разделать меня по косточкам, разложить по полочкам и разбить на тезисы».

Я, конечно, не подозревал, что начался эксперимент. Живу себе мирно. Но начинаю замечать: жена стала какой-то отстраненной и холодной. А Настя, наоборот, проявляет ко мне повышенный интерес. Глазки «строит». Она и раньше «строила» да только старалась делать это незаметно, а тут вдруг нагло, в открытую, при жене. Это меня настораживало. Не хватало мне семейных скандалов на пустом месте!

Я вновь задумался: что же такое происходит? И решил, что у некоторых баб бывают в жизни такие моменты, когда от необъяснимых душевных катаклизмов, они обалдевают. Становятся решительными и наглыми и кидаются на мужиков, как кошки на собак, рискуя жизнью.

Сделал я такой неоспоримый вывод и дальше живу себе спокойно. Она «строит» мне глазки, а я ‒ нет. Скромно отворачиваюсь, чтобы не было семейного скандала. Да и глаза у нее ‒ черные, влажные, как маслины ‒ смотреть не хочется при жене.

А Настя поняла это по-своему. Робеет ‒ значит, клюнул. Странная у женщин логика: глаза закрывает ‒ значит, робеет; если робеет ‒ значит, любит. А если он глаза закрывает потому, что спать хочет?!

Как бы там ни было, проходит контрольная неделя. Я по-прежнему в недоумении. Чувствую: что-то назревает. А «что» ‒ понять не могу! Сижу дома. Жена пошла к подруге. Ушла гордо, будто уже заявила мне о разводе.

А через полчаса звонит по городскому телефону Настя. Она от нас на расстоянии 20 минут ходьбы живет, на соседней улице.

‒ Привет, Славик! ‒ говорит. Голос томный. С элементом загадочности.

‒ Привет! ‒ отвечаю я. ‒ А Светки дома нет.

‒ Это хорошо, ‒ говорит она. ‒ Чем занимаешься? Скучаешь?

‒ Да не очень. Книгу читаю.

‒ Книга ‒ это неинтересно. Приходи ко мне ‒ вместе поскучаем.

‒ Зачем я тебе без Светки? ‒ глупо спрашиваю я.

‒ А зачем она нам? ‒ продолжает Настя. И всё с каким-то манящим намеком. Я даже растерялся, честно говоря. Видимо, мужчины тоже боятся насилия, как и женщины.

‒ Книга интересная, ‒ говорю жалобно.

‒ Я одна,‒ настаивает Настя,‒ и мне скучно. А вместе мы повеселимся.

Тут я оторвался окончательно от литературного сюжета. «Вот,‒ думаю,‒ дает!» И выйдя из художественного мира, и войдя в мир реальный, наконец-то широко открыл глаза и трезво подумал головой. Обстановка начала проясняться. И показалось мне, что рядом с Настей еще кто-то вьется. Тихонько, закрывая рот ладошкой, ехидно хихикает. Прислушался: точно! То хихикает, то шепчет что-то гадким голоском.

Я не люблю, когда хихикают у меня за спиной. И гадкий голосок мне тоже неприятен. Я разнервничался и выпалил в трубку:

‒ Ты номером не ошиблась?! Особо обеспокоенным особам надо звонить тому, кто развлекает скучающих одиноких женщин, которым приспичило поразвлекаться. Есть такие услуги. Есть еще вариант. Поярче накрась губы, одень красную юбку покороче ‒ и на улицу. У нас есть места, где тебя сразу заметят. Дать еще советы?

Хотел еще кое-что посоветовать, но в ухо ударили гудки. Она бросила трубку. Покраснела ярче губ, которые я советовал накрасить, и ярче юбки, которую я посоветовал надеть. У нее чуть не остановилось дыхание. У нее парализовало глаза с двумя зрачками у переносицы.

‒ Он не бабник,‒ выкрикнула она истерично. ‒ Хуже! Он негодяй! Он просто чурбан неотесанный! Я же из благородных побуждений… Я хотела помочь. Как ты можешь с таким уродом жить?! Я тебе говорила: все мужики ‒ дрянь! Грубо отесанные чурбаны…

Она так неподдельно негодовала, переживала и плакала, что не поверить ей было нельзя. Кто же сможет не поверить подруге, когда она так убедительна!?

Я тоже окончательно всё понял. Покачал головой, поулыбался и обрадовался, что поступил правильно. Ожидая жену, я приготовил несколько шуток, чтобы беззлобно посмеяться над ними. Я поджидал жену, упиваясь своей находчивостью.

Размечтавшись, я не успел после звонка открыть дверь. Жена ворвалась в квартиру, как будто у нас и не было никакой двери.

Вот сейчас мне кинутся на шею, расцелуют, будут причитать, какой я верный и преданный муж. Измажут слезами и задушат в объятиях…

А я буду скромно, застенчиво отворачивая голову в сторону, бубнить:

‒ Да ладно тебе…

Я внутренне собрался и приготовился к предстоящему событию.

Но жена не бросилась мне на шею. Она метнула шляпку куда-то вперед по коридору (я еле успел пригнуться) и, чернея, как ночь перед ураганом, заклокотала чугунным голосом:

‒ Какой же ты… неотесанный! Чурбан! Неучтивый… Эгоист… Ты только о себе думаешь… Ты только умеешь, что говорить гадости. И хихикать втихаря. Видеть тебя не могу…

И так далее, и тому подобное. Невозможно воспроизвести всё, что она сказала: получится целый роман. И не нужно. Таких книг много. Но… Ох, если бы вы слышали, что она говорила. Хорошо, что Вовка не видел этого завершающего акта комедии.

‒ Мне ‒ что? Надо было соглашаться? ‒ растерянно бубнил я, робко отворачивая голову в сторону.

Она не разговаривала со мной весь вечер. Звенели тарелки в ее нервных руках на кухне и некоторые, слышно было, разбивались. В гостиной она оборвала штору, уронила напольную вазу с криком «заклеишь, если дорога тебе семейная жизнь», залепила подзатыльник сыну (молодой еще, не умеет вовремя спрятаться), разбросала все вещи в спальной комнате, уронила полку в ванной…

И весь вечер тихо плакала. Так жалобно, что мне стало жалко не только её, но и Настю.

И так и не удостоила меня ответом. До сих пор не знаю: как поступать в следующий раз?

…Всё-таки семейного скандала я не избежал. Но понял: прожить жизнь без семейных скандалов невозможно. Семейная жизнь, скажу я вам ‒ сплошная безвыходная ситуация, озаряемая время от времени экспериментами.

2. Горожане

Едем мы на дачу. Шуршат шины по асфальту. Субботний день мягкий, солнечный, теплый. Дорога блестит на солнце, как стеклянная, будто ее маслом полили. Нежный ветерок из приспущенного окна обдает весенней прохладой. Середина мая.

Проезжая очередную деревушку, видим: бабуля у калитки своего дома раннюю зелень продает.

‒ Остановись, ‒ попросила жена, ‒ куплю к ужину.

Я остановился у обочины. Она ушла и болтает, болтает о чем-то с бабушкой. Полчаса говорят, час проходит. Та тоже словоохотливая оказалась. Я две сигареты успел выкурить, протер панель приборов, окна снаружи и изнутри. Не вытерпел и собрался идти разнимать их.

Не успел. Жена подбегает к машине с охапкой укропа, редиски, лука, петрушки. Глаза из орбит готовы выскочить.

‒ Слушай, ‒ заявляет громким шепотом, возбужденно, ‒ у нее там (кивает на бабулю) петух такой красивый, что не могу не купить его. Недорого просит.

‒ Зачем тебе, ‒ говорю, ‒ петух? У нас и содержать его негде.

Мы дом недавно купили. Во дворе никаких построек нет.

‒ Найдем место! ‒ уверенно восклицает жена. ‒ Петух обалденный! Ты же сам когда-то мечтал завести павлинов в загородном доме. А петух, ты иди, посмотри, красавец не хуже. Даже лучше. Экзотику находим в иностранщине, а своего не замечаем. Ты посмотри, какой красавец! Он еще и яйца будет нам нести. И кукарекать по утрам, чтобы ты не спал до обеда.

‒ Мне твоего кукареканья хватает, от которого и по ночам не спится, ‒ вздохнул я.

Жена не обратила внимания на колкость.

‒ Разводим разных попугаев, ‒ продолжила она мысль. ‒ Сколько лет приходиться ждать, чтобы он слово сказал. А как прорежется голос, несет всякую чепуху. Картавит ‒ слушать противно! А петух кукарекает от всей души на родном, понятном языке. Звонко, как будто частушки поет. Чем не экзотика?

Она бросила зелень в машину и опять побежала к бабушке.

Я сначала подумал, что она шутит в запальчивости.

‒ Остынь! ‒ крикнул вдогонку. ‒ Лучше ходики с кукушкой купим.

Но куда там! Меня уже не слышали. Смотрю: тащит петуха в наспех сделанной малюсенькой клетке из дощечек.

Есть такой тип людей, которые видят только начало действия, а дальше у них сознание покрывается мраком до самого плачевного конца поступка. В начале пути у них застилает глаза радужными видениями. Для них нет распутья. Они без сомнения идут туда, не зная куда.

…А петух и вправду красивым оказался, огненно-палевый с белыми, черными, изумрудно-зелеными перьями. Большой, мускулистый, за один присест не съешь. Не понимаю, как его, беднягу, в этот тесный ящик сумели втиснуть. Громадный, багряный гребень набок свалился. «Ко-ко-ко», ‒ бормочет озабочено и пытается в тесноте суетиться. «Ко-ко-ко», ‒ беспокоится петух и головой вертит вправо-влево.

‒ Красавец! ‒ глядит на него полыхающим взглядом жена и тоже вертит головой от возбуждения туда-сюда.

Петух ‒ не курица, и жена ‒ не петух, а так похожи!

« Ладно, ‒ думаю, ‒ чем бы душа не тешилась, лишь бы не ворчала».

Едем дальше. Она нахваливает петуха, восхищается им, а я только мычу в ответ, поддакиваю. Петух ‒ так петух! Пусть кукарекает!

Приехали и сразу же (не знали печали!) появилась сверхзадача: куда бы его устроить на постоянное место жительства?

‒ Надо какое-то гнездо соорудить, ‒ говорит жена.

‒ Зачем? ‒ спрашиваю.

‒ Клетка маленькая. Дощечек на нее пожалели. В тюрьме сидеть свободнее.

Завелась с полуоборота и ударилась в рассуждения:

‒ Все деревенские ‒ жестокие люди. На вид эта бабуля ‒ божий одуванчик, а засадила, изверг, бедную птичку в ящик, где той и вздохнуть невозможно. И никакой жалости! Ничего, ничего, петушок мой родной, теперь ты нашел добрых друзей. С сегодняшнего дня ты вызволен из плена бессердечных эксплуататоров. Теперь ты заживешь счастливой жизнью. Сейчас дядя сделает тебе уютное просторное гнездышко в большой светлой комнате и будешь жить-поживать да добра наживать.

‒ Ты хочешь держать его дома?

‒ А где? Ты, я знаю, животных не любишь. Тебе, конечно, наплевать на братьев наших меньших. А они, между прочим, живые души. Боженька их такими создал. И не виноваты они, что разумом отстали от человека.

Я не вытерпел:

‒ Не от всех!

И зря, как всегда, ляпнул. Пришлось мне полчаса выслушивать гневные обвинения в черствости, в язвительности своего языка, который от яда должен вскоре раздвоиться и жалить всех несчастных близких, доводя их до состояния депрессии. И не только людей, но и животных, и, в частности, этого бедного петуха, который прибыл к нам с единственной благородной целью снабжать новых хозяев яйцами.

Тут меня осенило:

‒ Ты думаешь, он яйца будет нести?

‒ Мне ‒ будет! А тебе ‒ вот… ‒ и показала кукиш.

«Боже, ‒ подумал я, ‒ мы всё перевернули в этом мире! Стало невозможно доказать человеку очевидное, а в ересь он сам с удовольствием верит ‒ и доказывать не надо».

‒ Ты не знаешь, что петухи не несут яйца?!

Я был ошарашен.

‒ Тебе лишь бы гнездо не делать. Лишь бы у своего мангала крутиться да в телевизор пялиться, городской отпрыск! Белоручка! Чужды вы, горожане, природе. Не любите ее. Не цените птичек и зверюшек и всё живое вокруг. Окаменели среди бетона и кирпича. Очерствели душой. Вам бы только всё на тарелочке…

‒ Да не будет он нести яйца, ‒ простонал я. ‒ И моя душа тут не причем.

‒ Ничего ты не понимаешь. Сейчас все петухи ‒ курицы. На птицефермах все несутся. Равноправие. Место ему надо определить, у каждого должно быть свое место, чтобы нестись. Тебе кровать поставили, диван. И ему нужно культурное гнездышко. Не беспризорником же ему жить.

‒ Он же гадить будет, ‒ с последней надеждой, робко протестовал я.

‒ Уберем. За тобой, за здоровым жлобом убираю, а от птички меньше вреда в сто раз.

‒ Петухов и куриц испокон веков на улице держали.

‒ Близорукий ты человек! Ты никогда не думаешь о завтрашнем дне. Он же во дворе зимой замерзнет. Я всегда подозревала у тебя садистские наклонности. Ты всю жизнь просидел в городе, травку видел только на газонах. У вас в семье не было четвероногих друзей, птичек, рыбок. У вас вообще не было друзей! Потому ты вырос черствым. Не любишь ни природу, ни животных. Никого не любишь, кроме себя. Эгоист.

…Пришлось мне из старой прикроватной тумбочки изготовить гнездо. Персональная комната получилась, уютная. Сам бы в ней жить согласился, если бы меня так обихаживали. Чтобы в гнезде было мягко коротать серые будни, пришлось разорвать мою старую зимнюю куртку.

Но мои старания петух надменно проигнорировал. Не то не понравилось ему гнездо, не то он весь дом за гнездо принял, посмотрел презрительно на плоды моей титанической работы и пошел гулять по дому. Степенно и важно обошел все закоулки в квартире, заглянул во все щели, куда только мог заглянуть, и всё приговаривал, прогуливаясь: ко-ко-ко. И с оценивающим взглядом вертел головой.

В каждом углу он постарался нагадить, проверяя любовь жены к животным. И это ему удалось. Она перестала выпускать половую тряпку из рук.

За день он освоился окончательно. Гнездо по-прежнему отвергал. И, разумеется, не снес ни одного яйца.

‒ Потому что к гнезду не привык, ‒ оправдывала его жена. ‒ Ты должен приучить птичку к гнезду.

Неслышно чертыхаясь, я попытался угнездить это существо. Но на всякую попытку загнать его в домик, он поднимал истошный крик, будто его засовывали в кастрюлю с лапшой, и неистово бил крыльями, поднимая облако перьев. На глазах рушились всякие надежды сделать его домоседом.

В конце концов, мои принуждения обидели петуха. Взгляд его стал недоверчивым и злобным. Он перестал даваться в руки, дико бегал по комнатам, наполняя дом петушиными воплями, пытаясь воинственно обороняться. А когда я повернулся к нему спиной и задумался, что делать с этой божьей тварью, петух вдруг с жутким кукареканьем бросился на меня, мутузя по голове крыльями, и больно клюнул в шею.

От неожиданности я заорал, насмерть перепугав и петуха, и жену, и, чуть живой от страха, выскочил из комнаты, едва успев закрыть за собой дверь.

‒ Что случилось? ‒ прибежала на дикие вопли жена.

‒ Эта тварь еще и клюется!

Жена вздохнула облегченно.

‒ Я подумала: потолок обвалился.

И добавила:

‒ Потерял ты связь с природой. Не умеешь с безобидными животными обращаться.

‒ Сама попробуй!

‒ Петя почувствовал, что ты недружелюбный человек. Животные это чувствуют. На твою нелюбовь он ответил своей нелюбовью. По заслугам тебе. ‒ И заглянула в комнату, приоткрыв дверь.

Странно, вся комната была усеяна перьями, а на самом петухе их как будто не убавилось.

‒ Боже мой, ‒ вздохнула жена, ‒ я не успеваю за тобой убирать! ‒ И со словами «Петя, этот негодяй обидел тебя?» пошла приласкать любимого друга.

Я не успел еще успокоиться от коварного нападения, отдышаться и прийти в себя, как в комнате раздался душераздирающий вопль, от которого не только потолок, а дом мог бы рухнуть. Вопли были нечленораздельными, но я всё понял. Со страху я забыл про страх и бросился спасать любимую жену от любимого ею петуха.

Петух держал лапами свою жертву сзади за плечи, как орел добычу, нанося удары крыльями, как заправский боксер, добивающий зажатого в угол противника. В комнате бушевала буря из перьев.

Сам не понимаю, как я отбил это чудище. Петух отскочил, но всем своим видом показывал, что это временное отступление.

Мы осторожно ретировались из комнаты.

На белом, омертвевшем лице жены глаза вращались с космической скоростью. Жуткая картина! Моя жена напоминала мертвеца, вставшего на ноги.

‒ Гад! ‒ после продолжительного молчания выдавила она. ‒ Я к нему с любовью…

С этого дня петух почувствовал свое превосходство над нами. Попытки изолировать его в одной комнате не увенчались успехом. Он начинал дико орать и кидаться на закрытую дверь, усеивая всё вокруг разноцветными перьями. Пришлось предоставить к его услугам все комнаты, и он гордо ходил по ним, как и подобает победителю.

Нас он почему-то возненавидел. Стоило зазеваться или задуматься, петух вставал в бойцовскую позу, распушал перья на шее, тихонько подкрадывался сбоку или сзади и с яростью отчаянно кидался в бой. Неожиданно. Коварно. Он всегда выбирал момент, когда нападения не ожидают.

К концу второго дня у меня было два синяка на теле, у жены ‒ один, но большой, во всю спину. В душе было еще больней: эта божья тварь растоптала веру в доброту наших меньших братьев. Я понял: мне грозит в лучшем случае заикание, в худшем ‒ инфаркт.

‒ За что он обиделся на нас? Почему он кидается? Что ему не хватает? ‒ твердила недоуменно жена, тоскливо и жалобно всхлипывая.

Собаки кусаются, лошади лягаются, коровы бодаются, гуси щипаются, кошки царапаются, петухи клюются… и каждому такое право дала Природа! Переделывать Природу то же самое, что перевоспитывать родителей. Невозможно. И человек обязан понимать это.

Следующий день был самым кошмарным в моей жизни.

Жена засела в спальной комнате, как в бомбоубежище, закутавшись в одеяло, как в броню, и боялась двинуться с места. Мне приходилось подолгу стоять у двери и просить ее открыть дверь.

‒ А петуха рядом нет? ‒ боязливо допытывалась она.

‒ Нет, ‒ отвечал я.

‒ Точно нет?!

‒ Да нет же! Он далеко.

‒ Ты не ошибся?!

‒ Нет.

‒ Не обманываешь?

Она выматывала меня своей недоверчивостью.

Эта пернатая скотина так застращала мою жену, что та перестала появляться в столовой, рискуя умереть от голода. И в кухне тоже не появлялась, обрекая и меня на голодную смерть.