Полная версия
Ведьма и тьма
Святослав въехал в Киев под ликующие крики. Однако бывало и так, что люди говорили ему в лицо:
– Ты, княже, чужой земли ищешь и о ней заботишься, а своею пренебрегаешь. Едва не взяли нас печенеги, и мать твою, и детей твоих. А был бы ты тут, а не в пределах дальних, не осмелились бы копченые дойти до самого Киева, матери городов русских!
Святослав надменно смотрел и молчал. Не велика честь князю на попреки кожевенников и гончаров отвечать!
А вот кто был встречен в Киеве как настоящий герой, так это Претич. Даже к князю не было у киевлян такого расположения, как к этому воеводе черниговскому.
Как-то на большом пиру в честь отражения врага Ольга и Святослав стали расспрашивать Претича, как вышло, что он так вовремя подошел с подмогой и отпугнул супостатов от града.
– Да отрок один из Киева к нам добрался и сообщил, в какой вы беде.
– Надо же, сумел-таки кто-то пробиться! – восхитилась Ольга. – Уж мы столько лазутчиков посылали, да только перехватывали их степняки, а потом, прости Господи, на кол сажали у самого Боричева взвоза, чтоб видели мы, в каких муках они погибают…
Святослав спросил воеводу:
– А что же ты не привел этого храбреца к нам на пир, Претич? Полную шапку серебра из княжеской казны отсыпал бы ему собственной рукой.
Претич почесал бороду, плечами пожал.
– Да мне тут и самому не все ясно. Паренек-то и впрямь ловкий был, а потом… Заснул он после того, как я его отдыхать отправил, и больше не проснулся. Позже хоронившие его волхвы сказывали, что во сне парнишечка умер. Сердечко, дескать, остановилось. И вышло, что даже имени его я не узнал. Может, в Киеве кто о нем скажет? Может, знает кто?
– Непременно расспрошу, – пообещала княгиня.
И сдержала слово. Да только никто не смог сказать, кем был посланец и как его звали.
Но память о том, что он совершил, осталась навсегда.
Часть I
Глава 1
969 годМалуша спала на широком ложе со своими малолетними дочерьми Яреськой и Ольгенькой. Во сне она откинула пышное, медвежьего меха покрывало – ночь выдалась теплая, серпень[23] месяц в разгаре, даже ставни на оконце не были задвинуты, чтобы впускать ласковый ночной воздух. Но потом резко похолодало, и молодая мать, даже не пробудившись, стала натягивать меха на дочерей. И вдруг резко села.
Так и есть – холод! Вон даже резные столбики в изножье кровати будто изморозью серебристой покрылись, при свете горящего в плошке фитиля видно, что и пар от дыхания клубится. Значит, она близко. Мать Малуши, ведьма Малфрида! От ее приближения всегда веет стылым холодом.
Женщина спрыгнула с ложа, стала будить, теребить малышек.
– Яресенька, дочка, вставай. Бери Ольгеньку и отправляйтесь к воеводе Свенельду. Да быстро, я сказала, быстро!
А сама, как была в одной рубахе и с растрепанной черной косой, кинулась к двери, растолкала охранявшего ее покой уного[24].
– Пробудись! Да вставай же, пока кнутом не огрела! Дочерей моих к Свенельду отведешь. Да чтобы ни словом никому!
И опять к дочерям бросилась, стаскивала с кровати десятилетнюю Яресю, а хныкавшую малышку Ольгеньку передала уному на руки. И только когда за ними скрипнула последняя ступенька внизу деревянной лестницы, Малуша вновь забралась в постель, раскинулась, будто и впрямь спала, и постаралась дышать как можно ровнее.
Нашла их все-таки ведьма Малфрида! Прежде она все наведывалась в Малушино сельцо Будутино, что под Киевом. Но после того, как Святослав стал ходить походами и сделал остров Хортицу на Днепре своей перевалочной стоянкой, Малуша с дочерьми перебрались сюда. Она сама запросилась жить подальше от Киева, а Святославу так было даже удобнее: жена его, княгиня-мадьярка, больше не докучала ему своей ревностью, а хозяйственная Малуша помогала ему на Хортице. Но посещал ее князь так редко… Недосуг было. Зато и мать Малуши, темная ведьма Малфрида, не могла теперь сыскать, куда от нее скрылась дочь. Однако сыскала, по всему судя.
Малуша не могла вспомнить, как вышло, что родная мать стала вызывать в ней страх. Может, когда почувствовала, что та все меньше напоминает ей обычного человека, а может… когда Малфрида стала проявлять неподдельный интерес к ее дочерям. Говорила, мол, отдай одну из двух в науку, дабы силой великой наделить. А у самой при этом глаза желтизной светятся, когти звериные из-под ногтей проступают… Нелюдь, одно слово. Отдать ей Яреську или Ольгеньку? Да сохранят боги пресветлые!
Это были тревожные мысли, а Малуше сейчас надо было прикинуться спокойной, сонной, чтобы Малфрида ни на миг не заподозрила, что тут только что находились дочери Малуши и князя Святослава. А если искать станет… И Малуша в который уж раз вспомнила о воеводе Свенельде. Как же хорошо, что он ныне на Хортице остановился! К Свенельду ведьма сунуться не посмеет. Яреська и Ольгенька там будут в безопасности.
И все же Малуша не смогла сдержать волнения, когда в оконце бесшумно влетела большая светлоперая сова и стала кружить под стропилами теремной кровли, пока от взмахов крыльев не погасла плошка. Стало темно и очень холодно. О том, что мать покидает свой птичий облик, Малуша догадалась по шуршанию одежд, по тому, как скрипнула лавка, на которую опустилась ведьма. И воцарилась тишина. Долгая, давящая.
Малуша, притворившись спящей, не шевелилась, хотя и чувствовала на себе тяжелый, как свинец, взгляд Малфриды. Та, видимо, почувствовала, что дочь не спит.
– Хоть бы здравия мне пожелала, – молвила в тиши ведьма.
Малуша приподнялась, опершись на локти. Силуэт матери выделялся темной тенью на лавке у стены. А вот Малфрида и в темноте видела без помех. Сказала:
– Годы не умалили твою красоту, дитя мое. Недаром же Святослав все время к тебе возвращается, сколько бы пригожих пленниц ни приводили к нему в шатер побратимы.
Уязвить хотела или, наоборот, подбодрить?
– Пустое сказала, – перебрасывая растрепавшуюся косу на грудь, произнесла Малуша. – Да и не спит никогда мой Святослав в шатрах. Любо ему отдыхать под открытым небом, седло вон подложит под голову и отдыхает. Так было, когда я с ним в походы ходила, так и теперь, сказывают. Не меняется мой Святослав, хотя полмира покорил.
Малфрида засмеялась негромко. А потом с ее руки сошло пламя, вновь вспыхнул огонек в масляной плошке, подвешенной на завитке кровати. При отблеске огня Малуше стало видно, что бревенчатая стена вокруг темной фигуры матери поблескивает от инея. Малуша спросила, кутаясь в меховое покрывало:
– Зачем столько холода всякий раз напускаешь?
Малфрида ответила странно:
– Да пусть себе холодит. Скоро пройдет. Тогда и я согреюсь.
Вот и пойми ее. Впрочем, Малуша и раньше никогда мать не понимала. Где ее носит, чего она хочет? Хотя чего добивалась Малфрида, Малуша догадывалась. Видела, как мерцающие в ночи желтым светом глаза ведьмы шарят вокруг, как взгляд остановился на ложе за спиной дочери, там, где примято было изголовье, хранившее отпечаток недавно спавших с Малушей дочерей.
– Были они тут? – встрепенулась Малфрида. – Были мои внучки, Ольгенька и Яреська? Опять прячешь от меня?
– Княжны они! – вскинула подбородок Малуша. – Только князю Святославу судьбу их решать. Не мне… и не тебе.
Ведьма насупилась, сбросила с головы темно-красное покрывало, давая темным непокорным волосам рассыпаться по плечам. При мерцающем свете казалось, что они шевелятся, как живые.
– Так уж и княжны, – буркнула Малфрида. – Вот Владимир, первенец ваш со Святославом, – княжич, не спорю. Так и княгиня Ольга решила, когда его к себе забрала, да и я тебе то же самое предсказывала. Знаю, что дети от этой мадьярки Предславы такой силы не будут иметь, как наш Владимир.
Малуше любо было это слышать. Особенно учитывая, что сама она, бывшая ключница княгини, мало на что могла рассчитывать. Она оставалась при князе Святославе ладой, взятой за красу, а женой и княгиней стала мадьярская княжна Предслава. Мадьярку привез Святославу его воспитатель Асмунд, сосватав ее у дьюлы[25] Ташконя Венгерского. Асмунд ей и имя подобрал – Предслава, так как собственное имя мадьярской невесты, похожее на птичий щебет, никто в Киеве и выговорить толком не мог. Зато свадьбу князя и мадьярки праздновали всем градом. И было это как раз в тот момент, когда Малуша в дареном ей селе Будутине мучилась родовыми схватками. Горько ей было, но предсказание матери, что родит она сына и будущего великого правителя, давало силы все стерпеть. Да и Святослав не забыл о любимой, явился к ней чуть ли не после брачной ночи. И сыну имя сам дал – Владимир, что означало «Властитель Мира».
Однако долго при ладе своей Святослав не смел задерживаться – не мог оставить молодую княгиню. Предслава ревнивой и обидчивой оказалась. Но долг свой выполнила и понесла едва ли не сразу после свадьбы. Владимир родился в начале квитня[26] месяца, а княгиня Предслава родила законного наследника престола в начале темных дней Морены, в канун зимы. Ярополком его нарекли, чтобы воитель был и полки водил яро. Это потом уже Ольга и побочного сына Святослава взяла к себе на воспитание. Малуше пришлось смириться с тем, что растет Владимир не при ней. Только брат Добрыня, служивший при тереме Ольги, порой украдкой позволял Малуше навещать маленького княжича. Но она понимала, что ее сыну в княжьем тереме будет лучше. К тому же Ольга ревнивой Предславе воли не давала, оберегала первенца Святослава и, как поговаривали, любила его не меньше, чем законного внука Ярополка.
Малуша же уехала с милым ее сердцу князем в далекий Новгород. И там через пару лет родила ему дочь Яреську, такую же синеглазую и крепенькую, как сам Святослав. Но князь особого интереса к дочери не проявил. Он тогда уже мечтал о походах, воев в дружину свою набирал по округе, с варягами дружбу водил. Что ему в тереме с бабами и детьми сидеть? Он то в полюдье, то в набеге, то с воинскими побратимами пирует. Но Малушу не забывал. Пока однажды не отправился с дружиной в Киев и не потребовал от княгини отдать ему княжий стол. Ольга сыну не перечила, при всем честном народе объявила, что отныне князь на Руси – сын ее и Игоря, Святослав. Именно в тот год Предслава опять мужа завлекла, родила от него второго сына, Олегом нареченного. Малуша жестоко ревновала, но успокоилась, когда Святослав прислал за ней и даже решился взять ее с собой в поход на вятичей[27]. Пусть походная жизнь была для Малуши утомительна, но зато ведь с милым все время. И снова понесла от него. Но Святослава новая беременность лады не больно интересовала. Как некогда предсказывала Малфрида, главной любовью его жизни были не жены, а война. Потому, отослав беременную Малушу опять в Будутино под Киев, он выступил в поход против великой Хазарии, давней противницы Руси.
Вот туда-то, в Будутино, и явилась к Малуше Малфрида, объявила, что та снова родит князю дочку, и при этом добавила, что хочет забрать к себе малышку на учение ведьмовское. А еще Малфрида добавила, что саму Малушу обучать ведьмовской науке не станет, ибо нет в ее дочери чародейской силы ни на пушинку, а вот во внучке, как и водится у ведьм, через поколение, чародейство должно проявиться. Малфриде страсть как хотелось умение свое родной кровиночке передать, но Малуша только сильно разгневалась на мать. Мало того, что та сама как нелюдь темная живет, все ее боятся и сторонятся, так она еще и внучке своей той же доли желает? Не бывать этому! И ведь знала, что говорила: ведьмы в свою науку никого силой взять не могут, им надо, чтоб по своей охоте им дитя отдали. Малфрида тогда только и сказала со странной улыбкой: мол, еще поглядим. Не это дитя, так старшую Яреську к себе рано или поздно возьму.
Святослав был в походе, Малфрида не отставала от дочери, и тогда решила Малуша, хоть и была на сносях, в Киев перебраться, к княгине Ольге. Та ведьму от себя давно прогнала, она и внучку от чародейки сохранит. Прибыла к ней Малуша уже с новорожденной Ольгенькой, поведала обо всем, и княгиня согласилась помочь. Отправив бывшую ключницу в Будутино, она велела вскорости возвести там христианский храм, сказав, что теперь Малфрида не посмеет там появиться. И ведь верно сказала. Пока малышки жили с Малушей в Будутино, ведьма его стороной обходила. Да и где ее носило все эти годы? О том никто не знал. Но позже, когда Святослав в силу вошел и стал воздвигнутые матерью храмы рушить, опять объявилась. Святослав Малфриде всегда был рад, даже посулил, что и в Будутино храма не останется. Но ушел в новый поход и позабыл о том. Княгиня Ольга тиуну будутинскому пригрозила: не сохранит церковь в селе, велит его гнать к побирушкам.
И все же Малуша все время жила в тревоге. Пару лет назад, когда Святослав взялся Хортицу укреплять, он решил переселить сюда Малушу с дочерьми. А тут никаких храмов не было, все князь порушил. Зато капище было великое: все, кто плыл в Царьград и Корсунь[28], тут жертвы перед священным дубом приносили. Чая беды от матери, страшась ее, Малуша даже подумывала креститься. От крещеных ведьма шарахается. Однако совершить задуманное Малуша все же не осмелилась – опасалась рассердить христианством своим Святослава.
И вот снова объявилась Малфрида. Выследила-таки, где внучек ее прячут.
– Что ты меня все преследуешь, чародейка? – сердито спросила Малуша. – Ты к князю попробуй подступиться да сказать ему, что для одной из его княжон задумала!
Малфрида долго молчала, и Малуша поняла, что попала в точку: не посмеет ведьма с таким делом к Святославу сунуться. Или все же решится?
– Ты мне их хоть покажи, – произнесла чародейка через время. – Моя ведь кровь в них. Может, и смогу понять, в какую из них мой дар перейдет. Мне о них рассказывали: Яреська светленькая и неугомонная, как сам Святослав, а Ольгенька, в честь бабки-княгини названная, вроде как наша порода, чернявая.
– И что с того? Обе они дочери Святослава, обе княжны, – упрямо мотнула головой Малуша.
А на сердце у самой будто сквозняком потянуло: нельзя ее матери Ольгеньку видеть! Малуша сама порой замечала, как меньшая ее то хнычет, то вдруг замолчит, словно прислушиваясь к чему-то, а то начинает лепетать, будто с духами невидимыми переговаривается. Но Малфриде о том знать не следует!
– Что ты все о дочерях моих, – отмахнулась Малуша. – Хочешь, лучше об отце моем поведаю.
Ведьма выпрямилась, зыркнула гневно. Кто другой испугался бы, обычные люди ведьм боятся, но Малуша знала – зла ей Малфрида не причинит. Оттого и посмела напомнить о Малке Любечанине.
– Или совсем забыла того, кого отцом моим все считают? Я же у него порой бываю, знаю, как живет.
Ведьма нехорошо улыбнулась, сверкнув длинными острыми клыками.
– Чем не интересуюсь – о том не спрашиваю. Да и ты, Малуша, знаешь, что отец твой – Свенельд-воевода. Любились мы с ним… Так и ты появилась.
Да, у Малуши, ведьминой дочери, было как бы два родителя. Родным ей, как и сказала Малфрида, был воевода Свенельд, да только долго он не хотел признавать своего отцовства. Даже когда одно время Малфрида жила у него суложью[29] в Киеве, он и тогда не признавал маленькую Малушу. Оттого многие и считали, что отец ведьминой дочери – лекарь Малк Любечанин, с которым тоже одно время жила чародейка. Малк же взрастил и Малушу, и брата ее Добрыню, они его отцом звали. Хорошо они тогда все жили под Любечем. Да разве с такой, как Малфрида, по-людски жить получится? Вот и распалась семья. А Малфрида с тех пор и знать ничего о Малке не желала. Потому на вопрос дочери не ответила, перевела речь на Свенельда. С ним-то она по-прежнему ладила, пусть и виделись редко.
– Какой смысл мне от тебя о Свенельде вызнавать, когда он тут и мы вскорости увидимся. Даже дивно, что он здесь остался, а не поспешил на поклон к княгине Ольге. Ибо только Ольге предан Свенельд всецело.
Осознав сказанное, Малуша ахнула:
– Да ты разве не ведаешь ничего? Померла в середине месяца липня[30] княгиня пресветлая. – И вздохнула горько: – Как без нее теперь будем все? Ведь только при Ольге Русь великой и сильной стала.
Малфрида долго молчала. Многое связывало ее с княгиней. Одно время соперницами они были из-за любви князя Игоря, потом – союзницами, даже подружились, как между обычными женщинами бывает. Но когда Ольга крестилась в Царьграде… Да что вспоминать, если ничего с тех пор не связывало больше христианку Ольгу и чародейку Малфриду. И все же весть о том, что княгини не стало, вызвала волнение в душе ведьмы. Лишь через долгий миг смогла выговорить: мол, не крестилась бы Ольга – и по сей бы день жила. Малфрида умела находить в диких чащах редкий дар русской земли – живую и мертвую воду, дающую силу и возвращающую младость, она бы для княгини добыла обе, вот и жила бы та и поныне. А так… Но в одном Малуша права: как теперь на Руси без Ольги-то? Святослав править не стремится, он все больше в походах, все где-то судьбу свою пытает лихостью да натиском. На Руси же за всем его мудрая мать приглядывала да рядила справедливо. А как теперь Святослав поступит?
Хотя ей, Малфриде, какое до того дело? Видно, есть оно. Недаром же ее разыскал гонец Святослава, передав, что князь ей встречу на Хортице назначил. Но о том дочери пока говорить не хотела. О другом спросила:
– А что ж ныне Свенельд? Пока княгиня правила, он первым человеком при ней состоял. А вот кем при Святославе будет? Прежде князь не больно его жаловал, даже порой гневался, что воевода такую власть на Руси имел. Первейший воитель, так о Свенельде говорят. А Святослав на себя эту славу примерить хочет. Вот и прижмет теперь полюбовника Ольгина.
– Не прижмет. Свенельд не только милостью княгини поднялся, он и сам многого достиг, и Святослав мой с ним считается. Впрочем, что тебе до Свенельда? – спросила Малуша уже с тревогой. А ну как мать захочет повидаться? И узнает, что у того внучки ее? Нет, как бы ни показал себя когда-то по отношению к нагулянной дочери Свенельд, да с тех пор многое изменилось. И Малуша может на него положиться.
И все же она постаралась отвлечь мать от разговоров о Свенельде, а то еще и впрямь отправится к нему прямо сейчас, от этой оглашенной всего можно ожидать. А там девочки…
– Я все же про Малка поведать тебе хочу, матушка, – ласково заговорила Малуша, подсаживаясь к ведьме и беря ее за руку. – Не поверю, что совсем о нем знать ничего не желаешь. Мужем твоим ведь был, да и нам Малк лучший отец. Потому мы с Добрыней при каждом случае стремимся побывать у него в Любече.
Малуша чувствовала, что мать пытается вырвать у нее руку, но не отпускала. Рука уже была как рука, без холода. И, удерживая ее, Малуша беспечно повествовала, какой славой и почетом пользуется Малк на Руси, как часто к нему люди за помощью обращаются. Многим он помогает, причем без всякой живой и мертвой воды. Не всех, конечно, вылечить удается, ну да лекарь он все равно знатный. Дела у него хорошо идут, разбогател Малк, но даже простым каликам перехожим не отказывает, добрый он. А с бывшей служанкой Гапкой, с которой после ухода Малфриды сошелся Малк, живут они ладно. Малфрида вон чужих детей ему навязала, Гапка же Малку детей рожает почитай каждый год, до десятка их у него теперь. Причем сыновья и дочери у Малка здоровенькие и крепкие, а Малуше и Добрыне даже радостно, что у них столько сводных братьев-сестер появилось, дружат они с ними. Да и Малк всегда встречает ведьминых детей как родных. И любо им у него бывать.
Малуша выложила все это скороговоркой, только бы Малфрида вновь о внучках не стала расспрашивать, но в какой-то миг умолкла. Странно тихо сидела подле нее ведьма, голову свесила, даже ее пышные волосы обвисли как-то жалко, скрыв лицо. Неужто почувствовала грусть, узнав, что брошенный некогда супруг в счастье живет? Неужто боль и тоску по нему бережет в сердце? Значит, ничто человеческое даже ей, темной, не чуждо!
И Малуша укорила себя в том, что огорчила ведьму. Мать ведь она ей. Пусть и беспутная, равнодушная к детям, но зла Малуше никогда не делала… Дочь же, рассказывая о счастье Малка, хотела ее задеть. Сама в глубине души это понимала. А сейчас вдруг досадно сделалось.
Они тихо сидели в темноте, держась за руки. Со стороны глянуть – ну точно сестрицы. Обе чернявые, сухощавые, статью высокие. Только Малуша светлоглазой, в отца, уродилась, а Малфрида… Кто ее отец, поди узнай… Но когда темные как ночь глаза Малфриды не полыхали колдовской желтизной, она казалась обычной пригожей молодицей. Которая, несмотря на все свое могущество, таит в душе боль по давно утраченному счастью. И никакие колдовские чары не заменят его, это счастье.
– Ночь глухая на дворе, давай отдыхать, – поднявшись с лавки, сказала Малуша. – Ложе у меня широкое, укладывайся рядышком да почивай до рассвета. А то скоро уже первые петухи пропоют.
Кровать чуть скрипнула, когда они устроились рядом. И Малуше даже хорошо сделалось, оттого что она лежит бок о бок с матерью. И ведьмой та уже не казалась. Малуша подремывать стала, когда услышала, что Малфрида негромко смеется.
– А ведь были они тут, внученьки мои. Я запах их чую. Не выветрился еще.
Малуша промолчала. Утро вечера мудренее, а уж тогда… А что тогда? Но понимала Малуша: воевода Свенельд детей князя Святослава ведьме никогда не отдаст. Прошло уже то время, когда Свенельд, как и многие другие, дивному очарованию Малфриды поддавался. Теперь он изменился, другим человеком стал.
То, что Свенельд, воевода древлянский и князь-посадник уличский, сильно изменился, Малфрида сразу поняла. Он сам явился в горницу, где по летней поре обитала Малуша, и теперь стоял на пороге, наблюдая, как та силится роговым гребнем расчесать спутанные кудри матери-чародейки. А Малфрида молча глядела на него, в первый миг не в силах слова вымолвить. Свенельд постарел!
Сколько она себя помнила, был воевода пригож, как молодец в самой поре: стройный, румяный, порывистый. Улыбался белозубо, как мальчишка, лицо голил по ромейской моде и был бы юнак юнаком, только в зеленых, чуть раскосых глазах таилась зрелая мудрость, какую не у всякого молодца заприметишь. Ибо было воеводе Свенельду… достаточно лет. Но обликом он не старился, пока та же Малфрида или иные волхвы-кудесники добывали ему в укромных уголках чащ и пустынь болотных дающую молодость живую и мертвую водицу. Теперь же… Юношеской стати воевода лишился, сильно раздался в плечах и груди, заматерев телом. И при этом слегка сутулился, двигался со степенной важностью, как уже поживший муж. Бороду отпустил, волосы солидно, до середины спины, носил, а надо лбом разделял их на пробор… А по лбу морщины пошли, залегла борозда от раздумий между круто изломленными, будто крылья чайки, бровями. Годы показали себя на прославленном воеводе Свенельде. И Малфрида сказала:
– Так вот почему ты меня в последние годы никогда за водой живой и мертвой не посылал. Лет десять мы с тобой не виделись, сокол мой ясный. И ты постарел на все эти десять лет… А почему так?
И вдруг рванулась, да так резко, что гребень выскользнул из рук Малуши, повис на спутанных волосах ведьмы. Она же, тыча пальцем в Свенельда, зашипела злобно:
– Ты охристианился, Свенельд! Ты крестился! Лишил себя ража и задора вечной молодости, поверив в призрачную христианскую сказку о вечной душе!
– Не кажется ли тебе, ведьма, что то, как я живу, только меня и касается? – сложив руки на груди, вопросил воевода. – А вот ты зачем сюда, на Хортицу, пожаловала?
Сухо произнес и властно. Малфрида даже опешила. Не так он ее привечал раньше. Сейчас смотрит исподлобья, хмурит брови. Но ведь и заматерев, как хорош! Сила от него и уверенность исходят. А это ли не главное в зрелом муже? И от этого Малфрида вдруг прежнее волнение в груди ощутила. Не забыла еще, каково это – любиться со Свенельдом. Да и мужика у нее давно не было. А ведьмы страсть как до плотских утех охочи. Хотя, полюбившись, обычно силу колдовскую теряют… И тут уж выбирать надобно – чары, сила и могущество или утоление любовной жажды.
Малфрида тряхнула головой, отвернулась от Свенельда, чтобы мысли путаные не смущали. Пора бы ей уяснить, что он для нее в прошлом. Ну, было между ними – и прошло. А вот отчего он ее так сурово встретил, это странно. Друзьями они всегда оставались. Да и не посмеет Свенельд гнать ее, понять должен, что Малфриде покровительствует сам князь.
– Меня Святослав позвал, – ответила спокойно. – А против воли Святослава даже ты не пойдешь. Особенно теперь, когда твоей покровительницы не стало.
Она прошлась по покою, неслышно ступая по пышным коврам, покрывавшим половицы. Богато ладу свою Малушу князь поселил, балует. Вон даже занавески на окне не просто вышивкой украшены, а из узорчатого византийского шелка сшиты. Сейчас занавески раздвинуты, солнце заливает просторную горницу и тени лежат на полу – Малуши и Свенельда. И по ним Малфрида заметила, что воевода и дочь обменялись быстрыми жестами. Сговариваются у нее за спиной. Ишь, раньше Малуша едва и глянет на родителя, а тут… Не трудно догадаться, что их нынче объединяет.
Резко повернулась, так что волосы взлетели и опали.
