Город Катастроф: Кровавый цикл

Тов. Пыльный

Город Катастроф: Кровавый цикл

Пролог

Жизнь человеческая – странная штука. Бесполезная, несправедливая, тяжёлая. Но в тоже время вопиюще прекрасная. Она и ударит, и приласкает. И никогда не знаешь что ждёт завтра. А если тебе кажется что знаешь – очевидно это иллюзия. Можно лишь догадываться. И то в общих чертах. Страшно? Да. Но не так как от летящего в тебя с высоты кирпича, или от огромной разъяренной овчарки, сорвавшейся с поводка. Трепетно. Что такое жизнь без толики внезапности и непредсказуемости? Не жизнь это вовсе. Скушна такая жизнь и однообразна.

И речь тут пойдет об этой самой Жизни в общем, и жизни некоторых отдельных людей в рамках абстрактного города в частности. О том как она сильна, и в то же время беспомощна. Как она дает шансы, как разрушает судьбы, как вертится этот бесконечный круговорот бытия.

Но больше, конечно, про Город. Город – есть связующее звено между Жизнью и Существом Человеческим. Жизнь выносит приговор – Город приводит его в исполнение. Вот такая иерархия.

А впрочем, я полагаю, все будет примерно уравновешенно. Так что история будет о Жизни, дающей право на существование – Городе, перемалывающем человеческие судьбы – и Смерти, эти самые человеческие судьбы присваивающей.

Машинист

Ночь. Вокруг темнота – хоть глаза выколи. Только одинокий фонарь с крыши равномерно, хоть и тускло, освещает пространство метров на 10 вперед. Скорость 160. За городом такая скорость почти не ощущается. Я был на удивление спокоен и умиротворен в тот день. Делать было особо нечего, а от дороги отвлекаться было нельзя, поэтому я без особого интереса наблюдал как многотонная махина пожирала две бесконечные блестящие полоски, тянущиеся в сторону Города.

Все в этом пейзаже было стабильно. Жены у меня не было. Детей, соответственно, тоже. Только старуха мать. Жили не богато, впроголодь. Работа, хоть и была не самая легкая, платили за нее все равно копейки.

Я сладко потянулся и зевнул, но отнюдь не от того, что хотел спать. Я начал мысленно спорить сам с собой, разделившись на две примерно равные половины. Одна из них утверждала что я влачу бессмысленное и бесперспективное существование. Другая же напротив – возражала, что я приношу пользу обществу, выполняя важную работу, обеспечивая транспортировку грузов.

И эти две половины спорили, приводя довольно банальные аргументы, а рельсы все так же продолжали исчезать под днищем тепловоза. Меня начала убаюкивать эта безмятежная, почти недвижимая, ничем и никем не нарушаемая атмосфера, поэтому я все больше наблюдал за спором своих внутренних половин, но пока не мог с уверенностью сказать, с которой из них я был бы более солидарен.

Я взглянул на наручные часы. Короткая стрелка неумолимо двигалась в сторону трех. Точно по графику. Как всегда. Через семь минут должна быть промежуточная станция со сменой локомотива.

Я рефлекторно схватил потайной карман видавшей виды куртки. Ощутив там пачку сигарет, я немного успокоился.

Давно не курил. И зря об этом подумал. Курить хочется.... Ничего, 5 минут осталось.

Становилось светлее. Мы явно приближались к станции. Я начал сбавлять ход.

Наконец, состав остановился около полузаброшенной платформы. 2:50. Точно по графику. Как всегда.

Я выпрыгнул из кабины, запустил руку в карман, нащупал там сигареты, зажигалку и прикурил. Я не хотел смотреть за тем, как происходит расцепка и сцепка – миллион раз видел.

Поэтому я спустился по неуклюжей, неэстетичной бетонной лестнице на покрытую росой траву. Передо мной на многие километры тянулся дремучий лес. Я бросил окурок, и затушил его. Закурил снова.

3:00. Залезаю в кабину. Точно по графику. Как всегда. Внутри все было по-другому – достался локомотив поновее. Но это было как-то непривычно. Он не шумел так, что закладывало уши, шел плавно и мягко, кресло было удобным, и печка работала. Непривычно.

Лес вокруг путей стал редеть. Тьма постепенно рассеивалась, готовясь уступить место предрассветным сумеркам.

3:15. Подъезжаю к Городу. Мерзкие сумерки светлели, и через пару минут, солнце должно было выглянуть из-за горизонта, и окрасить верхушки деревьев и домов в пастельные тона.

Я совсем расслабился, предаваясь эйфории наблюдения за природой, и не заметил, как въехал в черту города. Он приближался и выростал в геометрической прогрессии. Я начал готовиться сбрасывать скорость.

Вдали замаячил давно забытый всеми людьми и богами, полуразрушенный полустанок. Я подумал, что как раз после него можно сбавить ход. Полустанок приближался. Я погудел. Не знаю зачем. Паровозный гудок почему-то в детстве доставлял мне удовольствие. Сейчас он только добавлял кисло-сладкую нотку ностальгии в стареющую душу.

Внезапно из-за колонны выпрыгнуло что-то наподобие человеческого силуета. Я вдарил по тормозам, но очевидно, было слишком поздно. Сдавленный крик был заглушен скрипом тормозов и скрежетом металла.

Остановив состав я выпрыгнул из кабины, и подбежал к месту столкновения, но нашел там только невнятные, деформированные куски плоти, оставшиеся от незнакомца. Опознать его было уже невозможно.

***

Я очнулся в хододной мрачной камере. Все тело болело с непривычки от деревянной шконки. Горло хрипело. Видимо низкая температура и высокая влажность сделали свое дело. В углу, у параши, стояло некое подобие тарелки, с явно слабосъедобной баландой. Я с трудом поднялся, и взял тарелку в руки. Ложки по близости не обнаружив, я нехотя отхлебнул мерзкое склизкое варево, в надежде, что оно имеет хоть сколько-нибудь адекватный вкус. Вкус данная субстанция имела ещё худший, чем вид, что, в общем-то, неудивительно, и выплюнув в район параши то, что было во рту, отправил туда же и все содержимое тарелки.

Прошло около двух часов. Я уже потерял счёт времени. Может прошли сутки, а может и трое с момента задержания. Я не сопротивлялся. Все время на свободе у меня перед глазами стояла окрашенная кровью трава, и изуродованные фрагменты человеческого тела.

Подошел охранник. Человек уже практически преклонного возраста – лет 55-60 на вид. Взгляд у него был тяжелый, измотанный, но при этом по отцовски добрый. Он взглянул на меня. Из-за полумрака, царящего вокруг, лица его в деталях я разглядеть не смог, но оно показалось мне довольно благородным. Он открыл камеру, одел на меня наручники и повел куда-то.

В зале суда я сидел в полной прострации. Судья, прокурор, и адвокат долго что-то наперебой говорили, выясняли, спорили о состоянии шока, сокрытии преступления, халатном отношении и превышении скорости. Но мне было плевать – перед глазами были только окровавленные рельсы и пережеванный тепловозом человек…

Наконец, судья стукнула молоточком по столу, и вынесла приговор. На последний ужин привезли стейк из какого-то дорогого ресторана. Я к нему даже не притронулся. Ровно в 20:00, точно по графику, как всегда, за мной пришел уже известный охранник, и мы отправились в комнату с электрическим стулом.

Меня усадили в кресло, пристегнули ремнями, нацепили шлем, а я все сидел, и пытался определиться, с какой из неустанно спорящих между собой половин я всё-таки согласен. Ровно в 20:15 ответсвенный повернул ключ, и нажал на кнопку. Точно по графику. Как всегда…

История одного охранника

Тюремный полумрак обволакивал койку. Я сидел поджав ноги и наблюдал, как в углу внушительного размера крыса грызла то, что осталось от съеденых мной помоев. Сначала я брезговал, выпендривался, но после недели пребывания в этом аду, перестал гнушаться любой еды. Был бы я сильнее и ловчее, может, сожрал бы и эту крысу, но я слишком ослабел.

Напротив моей камеры сидел старец уже почтенного возраста в синей форме и читал книгу. Над его головой в паре сантиметров висела энергосберегающая лампа на батарейках. Вдруг он встал, и неспешной походкой почапал по коридору, звякая связкой ключей на каждом шагу.

Я его ненавидел. Ненавидел его походку, его любезность, это вечное звякание ключей, и энергосберегающюю лампу. Я ненавидел и себя тоже. Я ведь честный человек в конце концов… Я не просто так пошел на то, на что пошел, но так банально попасться…

Где-то справа щелкнул замок. Снова послышались шаги. Старец вел закованного в наручники человека в железнодорожной форме. Шатаясь, тяжелой поступью машинист шел, окидывая периодически коридор пустым взглядом. Внезапно, связка ключей от камер соскользнула с пояса охранника и издав еле заметный звон упала на пол. Видимо старик был уже глуховат, и ничего не почувствовал. Однако мой сосед, перед камерой которого упали ключи, всполошился, но пытался себя сдерживать, чтобы охранник ничего не заподозрил.

Когда шаги стихли, зек попытался дотянуться до ключей рукой, но ему не хватало длины. Тогда он взял тарелку, опустошил ее, и просунул сквозь прутья решетки. Неуклюже накрыв ключи рукой, он стал осторожно двигать ее к себе.

В конце концов, издав победный вопль он схватил связку, и мгновенно отпер дверь. Толпа взревела. Мой сосед выбежал из камеры и начал одного за другим освобождать заключенных, а те расхватав ключи помогали освободиться остальным.

Я тенью скользнул из камеры вдоль стены, чтобы не привлекать к себе внимания.

Тут на шум из-за угла выбежал знакомый силуэт и свистнул. На секунду зеки притихли, но осознав свое превосходство тут же ринулись на охранника. Тот не сразу понял в чем дело. Он то думал, что заключенные просто шумят, и к такому был явно не готов. Я изо всех сил вжался в стену, чтобы не быть унесенным этой человеческой рекой.

Он пытался им противостоять, но у него не было шансов. Толпа разъяренных уголовников катком прошла по бедному старику, топча, и избивая его. Он лежал и корчился от боли, а сотни ног наносили ему увечья.

Я подумал, что это неправильно. Неправильно злиться на весь мир из-за своего косяка. Мне было больно смотреть на мучения престарелого охранника, и я должен был как-нибудь ему помочь.

Тут я увидел между бегущими небольшую лазейку. Я прыгнул, туда, но не рассчитал сил, и был сбит толпой. Перед глазами все закрутилось, завертелось, и я ощутил на себе всю ярость и злобу обитателей тюрьмы.

Закончив с нами они потоком двинулись в сторону выхода и зала суда, а я лежал на полу и наблюдал задыхаясь за предсмертными конвульсиями несчастного служителя закона…

Хвала правосудию!

Я была не в духе. Мне хотелось поскорее закончить дело и выйти из осточертевшего за долгие годы зала суда. Судили какого-то тощего железнодорожника или кого-то в этом роде. Обвинили в халатности, несоблюдении техники безопасности, превышении скорости, непреднамеренном убийстве, и сокрытии преступления.

Было скучно ставить одни и теже штампы, и чтобы как-то разнообразить эту рутину, кинула ему смертную казнь вместо тюремного заключения и закрыла дело.

Выйдя на улицу, я отправилась в магазин. Там столкнулась с какой-то старушкой, и она рассыпала мне овощи.

Поворчав на нее, я оплатила покупки, и закинув сумку с едой домой, решила прогуляться. Настроение было совсем паршивое, и я чувствовала, что сегодня оно уже вряд-ли поднимется. Добредя пешком до зоопарка, и заглянув туда на пару часов, мне удалось немного успокоиться.

По дороге домой, на глаза мне попался ларек с газетами. Я взяла одну и обомлела от заголовка: "Массовый побег заключенных из городской тюрьмы". Перечитав статью раза три, мне удалось всё-таки осознать, что в ней было написано.

Находясь в состоянии тотального потрясения, я не могла ни на чем сосредоточиться. Голову мою одна за другой штурмовали разные мысли и сцены страшных убийств и беспорядков по всему городу.

Надо было как-то их предотвратить. Но как? Плохо вооруженных, неподготовленных отрядов полиции, состоящих в основном из стариков не хватит, чтобы остановить угрозу такого уровня, и нужен был какой-то выход.

И тут мой женский мозг посетила безумнейшая идея. Кто в городе обладает силой сравнимой с силой правоохранительных органов? Конечно мафия.

Идея была рискованная. Даже не рискованная, а смертельно опасная. Благодаря связям мне хватило бы и пары часов, чтобы выйти на главу мафиозных структур и назначить встречу. Но стоит ли игра свеч? По слухам он был человеком грубым, бестактным и безмерно жестоким. Но не может же человек быть настолько черствым, когда речь идет о судьбе всего Города, а значит и о судьбе его преступной карьеры.

Я все ещё колебалась. Я любила этот город. Какой бы пустой, погрязший в похоти, пороках, коррупции он не был. Тем более у меня был сын. Весомая причина чтобы не рисковать. Он хочет уехать из города, а я пытаюсь найти для него занятие, чтобы он перестал делать глупости. Но это так же и причина чтобы рискнуть, ведь пока преступники разгуливают по улицам, он в опасности. Да вообще город в опасности, и кому как не мне его спасти.

Значит стóит. Встреча должна была состояться через четыре часа. По условию я должна была прийти одна, и без оружия. Как по шаблону второсортных фильмов.

Это было старое, заброшенное здание на окраине Города. Я зашла в шестой подъезд, поднялась по полуразрушенной лестнице на шестой этаж, и увидела парламентеров метрах в шести от лестницы. Меня уже ждали. Без лишних предисловий я начала излагать ситуацию и свои соображения по этому поводу, обещая всякие вознаграждения и лавры за помощь.

Он молча выслушал меня, а потом предложил подойти ближе.

Я подошла. Тут он резко схватил меня за волосы, и подтащил к себе. Он начал кричать что-то про то, что женщина не смеет его учить, что я пришла за помощью и не смею ставить условия, и подобное в этом духе.

Я подумала: "Ну неужели в этом человеке нету ни капли сострадания?"